– Вставай, великий князь! Открыв глаза, Юрий увидел широкое лицо склоненного над ним Кавгадыя, цепкие глаза. К губам татарина словно намертво приклеилась зловещая ухмылка. – Что-то случилось? – спросил Юрий. – Вставай! – громко сказал Кавгадый. – Пошли! Юрий не мог спорить с темником великого хана, поэтому спустя несколько мгновений был уже на ногах. Он сразу понял, куда его приведут. …Михаил лежал на торговой площади, на холодной земле, уже слегка припорошенный снегом – зима наступила даже в южных улусах. Тверской князь был полностью обнажен, в груди зияла свежая рана, и Юрий понял, что татары вырезали у него сердце. Юрий отвернулся – но сразу натолкнулся на колючий взгляд Кавгадыя. И увидел презрение в черных глазах татарского воина. – Ты почему отворачиваешь взор, великий князь? – криво усмехнувшись, спросил татарин. – Почему не радуешься? Ты же хотел его смерти! Юрий молчал. Он был великим князем, но этот титул даровали ему татары, и они же могли его отнять – как и жизнь. Поэтому он не имел права им противоречить. Михаил вот попробовал – и теперь лежит на мерзлой земле с вырванным сердцем. На мгновение взгляд Юрия остановился на лице Михаила. Оно было спокойным, можно даже сказать – умиротворенным, словно это не он умер ночью лютой смертью. Юрий вспомнил икону Спасителя, которая стояла в углу темницы – и ему показалось, что он сейчас видит не князя, а распятого Иисуса, которого сняли с креста. Юрий зажмурился, помотал головой, чтобы отогнать наваждение. – Это ты его убил, – услышал он голос великого хана. И, так и не открывая глаз, поклонился ему. Тяжелая рука Азбяка опустилась на плечо великого князя. – Почему он лежит нагой? – услышал Юрий злой шепот. – Почему ты надругался над братом? Вы же, Рюриковичи, все братья? Юрий кивнул – глаза застилала тьма, а плечо горело, словно его сжимали не пальцы хана, а касались раскаленные щипцы палача. – Так сними с себя одеяния и прикрой тело брата! – велел хан. 4 Князь Дмитрий крепко держал в руках свиток, не решаясь развернуть. Костяшки пальцев побелели – и это наверняка не ускользнуло от взора великого хана. Который одним движением пальца мог и уничтожить его, и возвысить… Хан молчал, ожидая. И князь, уняв волнение, все-таки развернул свиток – верхний его край остался в руках, а нижний коснулся земли. Бумажный лист ровно в два аршина длиной и чуть больше пяди шириной. Черная уйгурская вязь на ярко-белой поверхности. И его имя, выделенное красным цветом. И, чтобы отпали всякие сомнения, перевод на язык русов – «Мы, Великий Хан Султан Узбеги Гийас ад-Дин Мухаммед, властью, данной нам, подтверждаем право князя Дмитрия Михайловича на Великое княжение над подвластными нам землями улуса Русь…» Татарский джарлик, который давал Дмитрию право быть великим князем. Он все-таки поднял глаза на Азбяка. Великий хан был не молод – ему недавно миновал тридцать шестой год, но он был крепок телом и по-прежнему легко держался в седле. Круглое лицо, широкие скулы, длинные усы. И глаза – узкие, колючие. Умные и жестокие одновременно. Взгляд этих желтых глаз проникал в самые глубины души, и князь Дмитрий чувствовал, что невозможно скрыть ни одной мысли от великого хана. Он не мог вынести тяжелого взгляд Азбяка и опустил глаза. Снова увидел вязь уйгурского письма… – Я вижу в твоих глазах огонь, – нарушил молчание великий хан. – И слышу твое сердце. Азбяк замолчал, словно желал услышать ответ. Но великий князь знал, что сейчас не время что-либо говорить. Надо покорно внимать. – Твое сердце жаждет мести, а не справедливости, – уронил тяжелые слова Азбяк. И снова замолчал. На этот раз надолго. А Дмитрий стоял, сжимая в руках свиток-джарлик. Или, как говорили на Руси, ярлык. Ханская грамота, которая давала право князю зваться «великим». Право, которое было у него, Дмитрия, по рождению. Как и у его отца, Михаила… Но татары, которые пришли на Русь из далеких степей, рассудили иначе. Они считали, что только им дано право решать – не только кому княжить, но и кому жить. И это было неправильно. Несправедливо! – Твой обидчик – гурган, – снова заговорил хан. – Но он обманул меня. И в его жилах не течет кровь великого Чингиса. И снова – длительное молчание. Великий хан был прав. Московский князь Юрий, который обманом получил ханский джарлик, став великим князем Владимирским, посчитал, что ему всё позволено. Собрав с подвластных ему земель Руси дань, которая предназначалась татарам, Юрий не сразу отправил её в Орду, а отвез в Новгород, где княжил его брат Афанасий. Убийца князя Михаила надеялся, что новгородские купцы пустят серебро в оборот, и он положит в кошель хороший барыш. Прознав об этом, Дмитрий сразу помчался в Орду – он надеялся, что великому хану придется не по нраву обман. Так и случилось. Хан был вне себя от гнева. Назвал князя Юрия шакалом и отправил в Новгород грамоту, в которой было повеление немедля явиться в Сарай-ал-Джедид, где недавно построили новый стольный град Великой Орды. Путь из Орды до Новгорода и обратно не очень близок, и всё это время Дмитрий провел гостем великого хана. Никто не стеснял его свободы, он мог ходить по городу, который напоминал библейский Вавилон – столько в нем было разноязыких мастеров и торговцев со всех земель, и подвластных великому хану, и очень далеких, а потому свободных. Иногда Дмитрий садился на коня, выезжал в степь и скакал вслед за солнцем – словно хотел поверить, что он на самом деле свободен… …Когда из Новгорода явился гонец и сообщил, что Юрий отказывается явиться на суд к великому хану, Азбяк вызвал к себе Дмитрия и вручил ему джарлик. И вот тверской князь стоит перед суровым взором великого хана, сжимает в руках шершавый свиток, не решаясь поднять взгляд. Видит только ноги Азбяка в войлочных туфлях, которые свисают с ложа, заменяющего ему княжеский престол. По воле великого хана он, тверской князь Дмитрий, только что стал великим князем Владимирским, то есть старшим князем всех русских земель. И теперь он может так же, как это сделал его отец, прислать своего наместника в Новгород, и тот потребует, чтобы Юрий подчинился воле великого хана, и явился в Орду. И если Юрий по-прежнему будет противиться, великий князь попросит у великого хана войско, и Орда сама придет за тем, кто посмел ослушаться её волю. Конечно, Дмитрий понимал, что если ордынская рать снова придет на Русь, то опять будут гореть города и умирать люди. Но у него, великого князя, нет другого пути. Он должен отомстить тому, кто оклеветал отца. А потом продолжить его дело – объединить Русь, которую разоряют не только набеги ордынцев, но и междоусобицы удельных князей. Дмитрию недавно миновал двадцать третий год, но он давно не считал себя юным – в двенадцать уже командовал тверской княжеской дружиной, поэтому понимал, что его жизни не хватит, чтобы сделать Русь снова единой. Он ненавидел татар, ненавидел великого хана, – но понимал: нужно скрывать свою ненависть, и если не быть покорным, то делать вид, что готов покориться воле Азбяка. Ведь за ним – сила. Сила не только Великой Орды, но всех монгольских улусов… Монголы покорили весь мир – кроме западных земель. Отец не раз говорил ему об этом. Рассказывал, как его дядя, великий князь Киевский и Владимирский Александр, ездил в далекий Каракорум – столицу главного из улусов. Один только путь туда длился почти полгода… И везде на этом пути – разоренные земли, сожженные города… Отец не помнил своего дядю – тот умер задолго до его рождения, когда в очередной раз возвращался из Орды, где был, по слухам, отравлен, – но его слова, сказанные незадолго до смерти, передавались из уст в уста по всей Руси: «Татары – это огромная сила. Никто не может с ней совладать. Но мы когда-нибудь это сделаем! Рано или поздно царство Чингиса падёт – как пали все древние царства, вплоть до Рима! Все эти царства канули в Лету, и только руины царских дворцов напоминают о них. Так что придет время, когда исчезнет и царство Чингиса! И все, кто страдает под игом татар, обретут свободу! И Русь тоже станет свободной! И единой!». Возможно, именно за эти слова великого князя Александра и отравили в Орде. У потомков великого Чингиса не хватило смелости его казнить… Об этом тоже говорил Дмитрию отец, которого тоже не казнили – а подло убили. Руками удельного князя Юрия, правнука великого князя Ярослава Ярославича, которому Михаил приходился сыном… И не важно, что сам Юрий не участвовал в убийстве отца, и даже не видел, как его убивали – он, подобно прокуратору Иудеи Понтию, умыл руки, сбежав из темницы, в которой сидел в колодках тверской князь. Но он оклеветал Михаила – поэтому виноват в его смерти. И он, Дмитрий, не успокоится, пока не отомстит за смерть отца! И если для мести надо покориться татарам – он сделает вид, что покорен… – Ты не гурган, – вновь подал голос Азбяк. – Но ты мне верен. Ты вернешься в русский улус великим князем. С тобой пойдут мои нукеры, которые подчинят моей воле всех, кто пытается ей противиться…