* * * Случайных совпадений нет: в мире ничего не происходит просто так, будьте внимательны к знакам. Часть первая Романтичная сказка Глава 1 Отпуск в Ницце Тиходонск, наши дни Бойся своих желаний — они могут исполниться. Французская поговорка В бухгалтерии «Картонки» — бывшей картонажной фабрики, мутировавшей в новые времена во второсортный офисно-коммерческий центр, все выглядело, как десятки лет назад. Те же обшарпанные столы, те же расшатанные стулья, те же облупленные канцелярские шкафы, и один железный ящик, громко именуемый сейфом. Старые калькуляторы, допотопный компьютер с треснувшим корпусом монитора, а на подоконнике еще лежал музейный экспонат — счеты, которыми до недавнего времени пользовалась Нинванна. Нельзя сказать, что работа кипела, наоборот, шла ни шатко, ни валко — в такт перманентному лаю бестолковой дворняжки Турбо во дворе. Все ждали прихода Наташки. Опаздывала она не больше обычного, но во взглядах бухгалтерш, время от времени бросаемых на обшарпанную входную дверь, читалось досадливое: «Да где же она шляется, эта Аренда?» Даже Алена, которая открыто Наташку недолюбливала и которая придумала ей обидное прозвище, намекающее на сдачу за вознаграждение во временное пользование собственного тела, даже она проявляла признаки нетерпения. Собственно, так было всегда. Но сегодня, по крайней мере, для томительного ожидания был вроде, как повод. Только Кире все это было безразлично — и похождения Наташки, и проверка графика отпусков. Она составляла отчет об оплате арендаторами левого крыла: автомастерская исполняла договор исправно, сосисочная тоже, хотя и нарушала сроки, а вот цветочный магазин, тир и парикмахерская уже имели задолженность, и это не шло ни в какие ворота, потому что могло сказаться на ее премии. А для остальных формальным поводом нетерпеливого ожидания Наташки было то, что с утра пораньше, Нинванна, по привычке вечного профорга, затеялась сверять очередность отпусков. — Давайте-ка, девочки, уточним кто когда. Во избежание. А то мало ли… Что «мало ли», она не уточняла, по наипростейшей причине — сама не знала, что такого чрезвычайного может вдруг произойти в их тихом омуте. Но многозначительно постучала пальцем по лежащей на столе таблице. — Так что давайте, выкладывайте — кто куда. Да и по срокам уточняйте, если что поменялось… Нине Ивановне исполнилось пятьдесят семь. Грузная, седая, вечно растрепанная, в мешковатом растянутом платье, она выглядела старухой. Затеяла она свою сверку не только из досужего любопытства: кто и как собрался отгуливать законный отпуск. Ей нравилось имитировать собственную значимость: мол, того, кто не укатит на моря, и планирует париться в городе или на огороде, можно в случае необходимости и на работу, как репку из грядки, выдернуть. Так уж было заведено испокон веков — точнее, со времен советской власти, когда и сложился костяк здешнего коллектива. Нина Ивановна любила рассказывать, как в начале восьмидесятых, когда один за другим уходили из жизни Генеральные секретари — тогдашние цари СССР, вдруг понадобилось срочно изготовить корочки для каких-то партийных удостоверений. Немедленно объявили аврал, отозвали всех из отпусков, работали сверхурочно, без сна и отдыха, причем не в конторе, а в цеху, но ответственное задание выполнили! Потому и надо всегда быть начеку, в полной боевой готовности, если вдруг понадобится! — Да кому мы, на фиг, понадобимся? — Алена усмехнулась. — Тогда одни времена были, а сейчас другие! — Одни, другие… — пробурчала Нина Ивановна. — А расслабляться нельзя! Вдруг опять шиномонтажку сожгут? — Да это девяносто восьмой год, чего ты вспоминаешь, как девкой была! — вмешалась главбух Татьяна Витальевна. Она была помоложе лет на пять, закрашивала седину, пользовалась косметикой и делала укладку, да и за модой следила по мере возможностей, а потому разительно отличалась от старшей товарки и выглядела, как еще вполне себе ничего деловая женщина, правда, склонная к полноте. Но это не мешало ей решать вопросы с налоговой, ОБЭП, пожарниками и прочими контролирующими инстанциями, а также с рекламщиками и журналистами. Несмотря на разительную разницу во внешности, по ментальности она мало отличалась от Нины Ивановны, ибо обе они вышли из советского кадрового инкубатора и являлись «костяком» коллектива, в отличие от «молодежи», которая пользовалась калькуляторами своих мобильников и не знала, что такое субботник. — Ладно, Таня, не цепляйся, — ответила Нинванна. — Вдруг найдется арендатор на освободившиеся площади в правом крыле! Кому суетиться, документы составлять, согласовывать? — Какой арендатор летом! Ты чего, Нина! — Так что, не заниматься согласованием? — оскорбленно поджала губы профорганизатор. — Почему? Занимайся. Но без фанатизма. А то Николай Всеволодович живо твой профсоюз прикроет… Упоминание имени владельца «Картонки» подействовало, как ушат холодной воды. — Итак, подаю пример, — снова окрепшим голосом продолжила Нинванна. — Я иду по графику и снова буду на даче. Спиногрызов-то мне опять на все лето приправят, больше некуда… Дочка с зятем, может быть, на пару недель куда-нибудь в Анапу или Крым вырвутся. Ну а мне морковку полоть, клубнику поливать, да за внуками присматривать. Одним словом, крутись бабка, до пенсии далеко! Мой-то Василий в этом не особенно помогает… Спиногрызами она называла внуков шести и восьми лет, которые вертели ею, как хотели. Кире это слово не нравилось — в ее представлении бабушка должна называть любимых внуков более ласково. Если они, конечно, любимые. Да и дачи никакой у старшей товарки не было — обычный сад на шести сотках, с завалюхой без удобств. Можно считать, что и отпуска у нее нет, если понимать под отпуском красивую и яркую передышку от рутины и монотонности повседневного бытия… — Я тоже никуда не поеду, — сообщила Татьяна Витальевна. — Дома дел накопилось выше крыши. Вот все и переделаю, отосплюсь, телевизор посмотрю вволю. Там все самое интересное поздно ночью показывают, а утром на работу не надо будет вскакивать! Может, со Степаном Михалычем в кино сходим… «И у нее нет отпуска», — отметила Кира. — А я к брату намылилась, во Владивосток, — вздохнула тощая Алена, которая своим внешним видом полностью подтверждала справедливость поговорки: «Худая корова еще не газель…» Вдобавок она всегда выглядела недовольной, потому что уголки губ были опущены книзу, даже если она улыбалась. Ей вот-вот стукнет сорок, но выглядела она постарше, может, потому, что замужем никогда не была и давно махнула на себя рукой. — Брат там дом строит, надо помочь. За строителями последить, кашеварить, то да се… «И у этой то же самое!» — Значит, все идут по графику! — удовлетворенно подвела итог Нинванна. И бросила взгляд на пожелтевшую, в потеках краски и трещинах входную дверь. И другие женщины смотрели туда же. Планы Киры никого не интересовали: коллеги знали, что у нее тоже будет не отпуск, а привычная серость бытия. Все с надеждой ждали Наташку, которая должна разбавить низкобюджетное отпускное уныние. «Вот ведь странно, — удивлялась Кира. Ей было двадцать пять, и она представляла новое поколение, но под влиянием окружения ничем не выделялась на неухоженной бухгалтерской клумбе. — За глаза костерят на чем свет, называют Арендой, а понимают же: скука смертная без нее. Ждут, как дети сказку…» Наташкины сказки, правда, были не для детей: из серии «про любоффь», причем сплошь со знаком «18++». Но для конторских теток, бесповоротно запущенных, и по мужской части обделенных даже при наличии супругов, эта щекочущая откровенность играла роль витаминов для матросов средневековых галеонов и каравелл, которым угрожала цинга в многомесячном плавании. Надо признаться, что и Кира с интересом слушала Наташку, которая хотя и была младше ее на три года, но выделялась среди остальных, как яркая алая роза на пожухлой клумбе. — Слышь, Кирка, ну что, за тобой еще мужики следят? — вдруг спросила Алена. Кира не отвечала. — Может, они все в тебя влюбились? Вот и ходят табунами следом. Сейчас начнут цветами забрасывать, подарки дарить… — Отстань, — огрызнулась Кира. В бухгалтерии воцарилась тишина, но все думали об одном, и предмет этих раздумий вдруг выдала Нинванна. — Да, девчонки! — Она оторвалась от графика отпусков и хлопнула себя по лбу. — Совсем забыла! Я же в субботу Аренду встретила в аптеке! — Небось, презервативы покупала? — с издевкой спросила Алена. — Нет, как приличная, мазь какую-то. Анальная смазка называется. Видно приболела… Алена взвизгнула и дико расхохоталась, сложившись, как перочинный ножик, и упав лицом на стол. Кира глянула удивленно, Нинванна и Тамара Витальевна недоуменно переглянулись. — Что ты хохочешь? — подняла брови главбух. — Что смешного? Лекарство покупала, ну и что? Анальная — это какая? Алена билась в истерике, одной рукой держась за живот, а второй колотя по столу. — А-а-а-на… Ана-а-а-льная — эт-т-т-о для зад-ни-цы, — с трудом выговорила она и выскочила из комнаты. Теперь ее хохот раздавался в коридоре. Старейшины бухгалтерии снова переглянулись. — Может, у нее геморрой? — спросила Нинванна. — У меня тоже после родов… «А вы ей туда загляните», — чуть не сказала Кира, но удержала мысль, не дав ей превратиться в слова. Все-таки, это было удивительно. Четыре разновозрастные работницы бухгалтерии обнищавшей картонажной фабрики вот уже четвертый год подряд, с момента появления Наташки, начинали день с того, что выслушивали очередной рассказ о ее похождениях — сосредоточенно и увлеченно. Симптомы напоминали маниакальную привязанность к любимому сериалу. Как-то раз во время ее рассказа включилась пожарная сирена — слушательницы не пошевелились. Татьяна Витальевна лишь пожала пышными плечами: «Учебная…» Тревога действительно оказалась учебной, но после того случая Кира окончательно перестала удивляться обостренному интересу коллег к Наташкиным откровениям: они помогали заполнить пустоту собственных среднестатистических жизней, протекавших в стандартных квартирках, в решении стандартных проблем, со стандартными, как ни крути, перспективами. Предугадать, с какой историей заявится поутру Наташка, было невозможно. Однажды, вытянув руку с ухоженными ногтями, продемонстрировала сослуживицам оттопыренный мизинец с бриллиантовым кольцом: — Козлик подарил. Сказал, что я — Мадонна… С размером вот не угадал. Только на мизинец и налезло. И не расширить, камень может выпасть… Козликом прозывался низкорослый толстячок с выпученными глазами, который таскался за Наташкой на почтительном расстоянии добрую неделю, прежде чем решился подойти познакомиться. А познакомившись, дней десять фанатично обожествлял избранницу, подрывая семейный (да, да, Козлик оказался женатым) бюджет, — после чего, уличенный женой в адюльтере, печально канул в Лету, оставив прощальную записку в стихах, которые Наташка и зачитала в конторе, прыская со смеху и жеманно закатывая глаза: «Я буду вечно вспоминать жару полуночных объятий». — Ну, это он того… поэтически приврал, — уверенно комментировала Наташка. — Обошлось без допуска к телу. Обняла его разочек на прощание, после кабака. Вот и вся жара! — Ясное дело! — саркастически подыграла Алена. — Не на ту напал, охламон! — Поэтическая натура! — понимающе кивала святая простота Татьяна Витальевна. — Мне на первом курсе, помню, тоже писал один. Соловьем заливался… В другой раз зареванная, с дрожащим подбородком, Наташка выставила на обозрение охающим товаркам лиловый фингал, на время затмивший сияние левого глаза: — Это Сеня. Сказал, что я шлюха! Не так на его друзей смотрела… Тогдашний ее Сеня был обладателем налитых боксерской силой железных кулаков и настолько взрывного нрава, что Наташка вздохнула с большим облегчением, когда его посадили за пьяную драку с разгромом придорожного кафе. А когда объявили приговор, и оказалось, что Сеня ближайшие три года проведет за решеткой, Наташка угостила бухгалтерию шампанским с шоколадными конфетами. — Эх, жаль, на лабутены не успела раскрутить, — без особой горечи посетовала она. — Зажал, бычара! — Что за лабутены? — спросила Нинванна. — Самые модные туфли. С красной подошвой. Крутые — от тысячи долларов… Сенька пропивал больше. Козлик, конечно, мог купить, но он быстро сдулся… — Они у тебя все «сдуваются», — ядовито усмехнулась Алена. — Ничего, мужики уходят, а сапожки остаются! Просто с Сенькой я не доработала…