– Газовики обещали нам идеальную синхронность в подаче газа и… – Вот здесь, – перебил я Бобоеву, – возле столба, надо поставить некую тумбу. На нее встанет человек и сверху, через головы всех собравшихся, будет наблюдать, как Мирошниченко подходит к огню. Я отошел от постамента, встал на место, откуда в четверг главный партийный босс Верх-Иланска начнет свой путь к Вечному огню. – Итак, он двинулся! – Я сделал несколько шагов. – Человек на тумбе подал знак газовикам в палатке: «Приготовиться!» Заборский достал из папки лист бумаги и стал записывать за мной. – Здесь стоят два пионера с зажженными заранее факелами. – Я показал на место, где должны стоять пионеры. – У нас в сценарии нет пионеров, – заметил Заборский. – Ваш сценарий плохо проработан. Отведя Мирошниченко в церемонии зажжения Вечного огня центральную роль, вы не продумали вопрос: как с зажженным факелом хромой старик будет идти через всю площадь? Кто ему зажжет факел? Вы, Николай Иванович, будете спичками чиркать? – Николай Иванович, а ведь товарищ Лаптев дело говорит, – согласилась с моими доводами Бобоева. – Давайте сделаем так: Антон Антонович подойдет к пионерам, «прикурит» от их факелов свой, и ему останется сделать до Вечного огня только пару шагов. – Как только он «прикурит» свой факел, – сказал я, – человек на тумбе даст газовикам знак открыть вентиль, газ поступит в горелку, и Мирошниченко зажжет Вечный огонь без всяких никому не нужных эксцессов. – Так я записываю? – обратился к нам Заборский. – Двое пионеров в парадной форме держат заранее зажженные факелы… – Нет-нет! – возразила Бобоева. – Вместо пионеров надо будет поставить комсомольцев. На детей в важных мероприятиях никогда нельзя надеяться: то они писать захотят, то устанут факел держать. «Своих детей у нее нет, – автоматически отметил я. – Кто хоть раз бегал по закоулкам, искал, куда пристроить захотевшего в туалет ребенка, тот никогда не скажет, что это произошло не вовремя. У детей все происходит не вовремя – на то они и дети». – Поставим вместо пионеров активистов из рабочей молодежи, – согласился Заборский. При слове «активисты» я невольно поморщился. Ничего хорошего за свою жизнь я от активистов не видел. Проблем они создают много, а толку от них – никакого. Суета одна, показуха, шум, понты! Закончив планирование на месте будущего Вечного огня, мы перешли на другую сторону площади, где стоял Дом культуры. – Сколько я ни смотрю на этот Дом культуры, – обратился я к партработникам, – никак не могу понять, зачем в таком небольшом малоэтажном поселке, как Верх-Иланск, построили такое огромное помпезное сооружение. Здесь оно смотрится как пирамида Хеопса посреди заполярной тундры. – Наш ДК строили в сталинские времена, с заделом на будущее, – охотно стала пояснять Бобоева. – По генеральному плану развития Верх-Иланского района наш поселок должен был разрастись до размеров города с населением в пятьдесят тысяч. – А что случилось, почему население перестало прибывать? – спросил я. – Сталин помер, – усмехнулся Заборский. – А если серьезно? – Так я серьезно и отвечаю! Сразу же после войны недалеко от нашего поселка было три большие исправительно-трудовые колонии, или зоны, как говорят. Первая – сельскохозяйственная колония общего типа, вторая – лесоповальная зона для особо опасных преступников и третья – колония с основным упором на производство строительных материалов и кирпичей. «Строительная» зона имела свой глиняный карьер и завод с двумя цехами по изготовлению и обжигу кирпичей. На третьей зоне и в карьере работали пленные немцы. После смерти Сталина и двух амнистий пятидесятых годов лесоповальную зону прикрыли – работать на ней стало некому. Сельскохозяйственную зону преобразовали в совхоз «Заря коммунизма». В 1950 году всех военнопленных немцев отправили домой, и производство стройматериалов в нашем поселке также прекратилось. Но пока все три зоны процветали, в Верх-Иланске население только прибывало. Сам представь, – Заборский, незаметно для себя, перешел в обращении ко мне на «ты», – все сотрудники колоний и все члены их семей проживали тут. Плюс обслуживающий персонал, плюс гражданские специалисты. Когда зоны прикрыли, из Верх-Иланска выехало тысяч шесть-семь сотрудников МВД и членов их семей. – Наш ДК, – вступила в разговор Бобоева, – по первоначальному типовому проекту назывался Дом культуры сотрудников НКВД и членов их семей. Начинали его строить зэки, а заканчивали пленные немцы. После расформирования строительной колонии документация на здание ДК была утеряна. – Так в нем действительно может быть подземный ход? – спросил я, по-новому рассматривая единственную местную достопримечательность. – Да черт его знает, что в нем есть! – пожала плечами Людмила Александровна. – Документации же нет, поэтажный план утерян. – Да нет в нем никакого подземного хода, – уверенно заявил Заборский. – Куда бы из него подземный ход вел? – Мне рассказывали, – оживился я, – что по подземному ходу можно выйти из ДК в один из домов частного сектора рядом с ним. – Не верь всякой ерунде, – отмахнулся от моих предположений Заборский. – ДК столько лет стоит, что давно бы уже все стало известно. Шила в мешке не утаишь! Хозяин частного дома, куда бы выходил подземный ход, давно бы проболтался. – Николай Иванович, не будьте таким скептиком! – возразила Бобоева. – В потайные комнаты тоже никто не верил, однако все подтвердилось. – Ничего не подтвердилось! – У нас вот какое происшествие было, – стала рассказывать мне Бобоева. – Пять лет назад стали делать ремонт на цокольном этаже и решили расширить мужской туалет. Снесли стену между туалетом и подвалом и обнаружили потайную комнату, а в ней – замурованный мертвец. Вернее, кости. – Людмила Александровна, – не желал сдаваться Заборский, – там комната всего два на два метра, и из нее никаких ходов никуда нет. Эту «комнату» специально зэки сделали, чтобы в ней какого-то стукача замуровать. На любом крупном строительстве в сталинские времена авторитетные зэки своих врагов живьем замуровывали. У мертвеца, которого в нашем ДК нашли, руки были связаны и кляп в рот вбит. – Это примерно в каком году его замуровали? – спросил я. – Первый этаж начали строить в 1939 году. Во время войны строительство прекратилась, а в 1947 году возобновилось. Где-то в эти годы нашего мертвеца и замуровали. – А что с ним потом стало? – Кости сложили в коробку да на кладбище закопали. Не на свалку же их везти! Мы подошли к Дому культуры. – Посмотри на фигуры строителей коммунизма на втором этаже, – предложил Заборский. – Особенно присмотрись к человеку со знаменем. По фасаду здания, над входом, был барельеф, на котором навстречу друг другу шли две группы людей по три человека. Слева первым шел знаменосец, за ним – женщина с копной пшеничных колосьев, за ними – шахтер с отбойным молотком на плече. Бобоева вошла в ДК, а меня Заборский отвел на угол здания. – Теперь посмотри на знаменосца отсюда! – сказал он и рассмеялся. Под другим углом зрения было отчетливо видно, что знаменосец, держащий знамя в правой руке, левой рукой, опущенной вниз, гладит крестьянку по бедру. – Зэки строили, что ты хочешь! В народе эта композиция называется «Хитрый знаменосец». – Здорово сделано, с душой! – Пошли внутрь, там тебе еще один фокус покажу. 4 На вахте в ДК несла дежурство Кристина Ригель, старушка-немка из спецпереселенцев. В Верх-Иланске проживало много немцев. Все они либо спецпереселенцы, либо их потомки. Спецпереселенцами называли советских граждан немецкой национальности, до войны проживавших на Украине и в Поволжье. С началом боевых действий с нацистской Германией всех немцев интернировали из западных районов СССР в Сибирь и Казахстан. На прежнем месте проживания не осталось ни одного человека. В начале 1960-х годов спецпереселенцам разрешили вернуться в европейскую часть Советского Союза. Но куда ехать, если от прежних домов либо ничего не осталось, либо они были заняты новыми хозяевами? «Остаемся здесь, в Сибири!» – решили немцы. Когда я учился в школе, у нас в каждом классе было как минимум по одному-два человека с немецкими фамилиями. – Здравствуйте! – поприветствовал я вахтершу. – Кто будет первого числа дежурить? – Я буду. Остальным надо детей в школу провожать. – Пошли наверх, – сказала Бобоева, – наши мероприятия после зажжения Вечного огня продолжатся там. Я осмотрел фойе Дома культуры: два входа в зрительный зал, буфетная стойка, спуск на цокольный этаж и лестницы наверх. Второй этаж начинался с просторного холла. Внутреннюю стену, отделяющую холл от остальных помещений, украшала нарисованная по штукатурке картина, запечатлевшая выступление Ленина перед матросами, солдатами, крестьянами, комсомольцами и революционерами в кожаных тужурках. Что-то, на первый взгляд незаметное, было в этой картине не так, что-то выбивалось из общей композиции. – Как картина? – вполголоса, заговорщицким тоном спросил Заборский. – Я уже видел ее и никак не пойму, что в ней не так. – Мальчик и солдаты на заднем плане. Я подошел поближе и едва не рассмеялся: мальчик в пионерском галстуке в самом углу картины держал в руках игрушечную космическую ракету с надписью «СССР». Два солдата, приветственно махавшие Ленину фуражками, были в военной форме образца шестидесятых годов. – Что все это означает? – спросил я Заборского. – Картину рисовал один известный художник. Она должна была изображать выступление Хрущева перед колхозниками. Когда в эскизном варианте картина была закончена и художник начал прорисовывать людей около трибуны, товарища Хрущева сняли со всех постов и отправили на пенсию. Тогдашний первый секретарь райкома партии товарищ Малько предложил все нарисованное затереть и создать новое панно, но этому воспротивился председатель райисполкома – деньги-то художнику уже уплачены, эскиз утвержден, на полную переделку в районной казне денег просто нет. Посоветовались с художником, и он предложил вместо Хрущева изобразить Ленина, а колхозников перерисовать в солдат и матросов. – А почему решили поменять Хрущева на Ленина, а не на Брежнева? Пусть бы это Леонид Ильич перед колхозниками выступал. – В 1964 году Брежнев был всего лишь одним из трех лидеров партии. Представь, нарисовали бы Брежнева, а его через пару лет сменил бы Подгорный, или Косыгин, или еще кто-нибудь. Что, прикажешь картину под каждого нового генсека перерисовывать? Решили остановиться на Ленине. Он всегда актуален, он всегда живее всех живых. – Дальше попробую сам сообразить… Художнику за переделку картины не заплатили, и он, в качестве мелкой мести, оставил несколько фигур в первоначальном варианте. Так? – Молодец, отличная логика! – похвалил Николай Иванович. – Картину обсуждаете? – подошла к нам Бобоева. – Все каверзы нашли? – Два солдата и мальчик, – ответил я.