– Из-за чего возникла драка? – спросил я. – Да какая там драка! Слово за слово, повздорили. Трушкин ему двинул по носу, и их тут же разняли. – И все-таки? Люди в таком возрасте ни с того ни с сего кулаками не машут. – Причиной ссоры стал давний конфликт между «нашими» и «вашими». Сыч – ваш, а Николай Анисимович – наш, вот они и повздорили. Я обернулся. За моей спиной стоял Паксеев, председатель Верх-Иланского совета ветеранов. – «Наши» и «ваши» – это кто? – спросил я. – «Наши» – это верх-иланские, а «ваши» – это городские? По интонации Паксеева я чувствовал, что «ваши» каким-то образом имеют отношение и ко мне. – «Ваши» – это те, кто на фронте ни дня не был, а всю войну в войсках НКВД отсиживался, зэков в лагерях охранял. А наши – это фронтовики, окопники. Орденоносцы! От Паксеева несло водкой. Каждое слово он произносил с нескрываемым презрением. Хорошо, что я накануне узнал о его связи с Ингой, а так бы стоял как дурачок, хлопал глазками и не понимал, с чего бы это на меня вдруг взъелся почтенный, уважаемый всеми ветеран. – А есть еще не «наши» и не «ваши», – продолжил он, – а так себе, непонятно кто. Такие, как твой тесть, например. Мне захотелось так двинуть Паксееву в челюсть, чтобы он отлетел к стойке вахты и валялся там до моего ухода. Ненавижу, когда кто-то лезет в мои личные дела. – А мой тесть – это кто? – стараясь оставаться спокойным, спросил я. – Вон стоит в углу, зыркает на всех, как зверюга. – Юрий Иосифович кивнул в сторону буфета. Я посмотрел, куда он указывал. У буфетной стойки стоял, хмуро посматривая на Сыча, Михаил Антонов. – Понятно, про кого речь. – Я облизнул пересохшие губы. – У него две дочери, какая же из них моя жена? – Рыжая, конечно! Младшенькая-то у него совсем малахольная, ей бы еще в бирюльки играть, а она уже на работу вышла, мужикам глазки строить. Только ничего у нее здесь не получится. Лучше бы она к вам в милицию шла работать, там кобелей побольше, кто-нибудь да позарится на ее кривые ноги. «Врет, сволочь, – автоматически отметил я. – Нормальные у Наташки ноги, ровные. Это у Инги ноги чуть-чуть кривые, рахитные. На свалке же выросла, там витаминов с самого рождения не хватало». С лестницы второго этажа раздался цокот каблучков. К нам легкой походкой спустилась нарядно одетая Бобоева. – Где Трушкин? – властно спросила она. – В подвале, – сквозь зубы процедил Паксеев. Вслед за Бобоевой в фойе появился Заборский. – Николай Иванович, – обернулась к нему Бобоева, – забирайте Трушкина и ведите наверх, к Антону Антоновичу. Андрей Николаевич, пойдемте со мной. Мы отошли в сторону. – Антон Антонович велел нам уладить этот конфликт. Вернее, конфликт улаживать буду я, а вы будете мне помогать как представитель правоохранительных органов. Причину ссоры вы знаете? – Один служил в НКВД, а другой был на фронте? – Вот именно, из-за чепухи повздорили. – Кому как! Для них, наверное, это далеко не чепуха. – Людмила Александровна, – к нам подошел представитель райисполкома, – автобусы с иногородними ветеранами готовы к отправке. Что будем делать? – Отправляйте автобусы, – распорядилась Бобоева. – Иногородние ветераны не виноваты, что у нас произошел такой досадный инцидент. – А как же с этим, с «раненым»? – Мы его на райкомовской «Волге» домой увезем. Пойдемте, Андрей Николаевич! Потерпевший Сыч, очень грузный лысый мужчина, сидел на стуле у окна. Кровотечение из носа у него уже прекратилось, губы на первый взгляд были целы. – Мы приносим вам свои глубочайшие извинения, – затараторила Бобоева. – У Антона Антоновича есть предложение: чтобы у вас не осталось тягостных воспоминаний о сегодняшнем празднике, он предлагает еще посидеть за столом и выпить, так сказать, мировую: вы, он и Трушкин. Право, у вас конфликт произошел на ровном месте… Из ее словесного потока Сыч уловил два момента: его приглашает выпить сам товарищ Мирошниченко; домой его как почетного гостя отвезут на райкомовской «Волге». – Пойдемте, я на этого драчуна зла не держу, – поднялся с места Сыч. – Как его хоть зовут-то? Людмила Александровна увела ветерана наверх, а я пошел на вахту звонить Гордееву. По пути мне попался Заборский. – Николай Иванович, – остановил его я. – Людмила Александровна так стремительно увела пострадавшего, что я даже не спросил у него, будет он писать заявление на обидчика или нет? – Ничего не будет, – заверил Заборский. – Мирошниченко умеет с людьми ладить. Начальник РОВД, выслушав информацию о происшествии, велел мне оставаться в ДК до конца всех мероприятий. Около часа я слонялся по фойе, перечитал все афиши, выпил несколько чашек чая в буфете. В самый разгар веселья на втором этаже появился Казачков. – Бдишь? Молодец! Больше никто не подрался? – спросил он, осматривая фойе. – Эти-то двое непонятно из-за чего сцепились. Ну и что, что один из них был на фронте, а другой – нет? Оба же ветераны. – Это все паксеевские интриги. Как его выбрали председателем совета ветеранов, так он стал разделять ветеранов на тех, кто был в действующей армии, и тех, кто служил в войсках НКВД. А здесь, сам представь, были три огромные зоны, половина офицеров, выйдя в отставку, остались жить в поселке. Те из них, кто начал служить во время войны, сейчас имеют статус ветерана, точно такой же, как у тех, кто всю войну в окопах провел. Только ничего у Паксеева не получится. Дегтярев, директор ДК, тоже служил в НКВД. Утверждает, что шпионов в тылу ловил, но чем занимался на самом деле, никому не известно. Так вот, у Дегтярева отношения с Мирошниченко куда как лучше, чем у Юрия Иосифовича. – Зачем это Паксееву, чего ему не хватает? – Личные амбиции. Он хочет быть самым уважаемым ветераном в поселке. – По-моему, Паксеев – просто сволочь. Зачем он на Антонова наговаривает, что тот вообще не ветеран? – Так оно и есть. Антонов после освобождения на реабилитацию не подавал, так что в военкомате он числится как бывший зэк. – Чушь какая-то! Он же был на фронте, воевал. – По бумагам он не воевал, а в лагере сидел. Бюрократия, против нее без бумажки не попрешь! С другой стороны, кто ему мешает на реабилитацию подать? Давно бы уже все документы получил. Когда женишься на его дочке, займись этим вопросом. – Вадим Алексеевич, а на какой из его дочерей вы бы посоветовали жениться? – ехидно спросил я. – Как на какой? – удивился он. – У тебя же с Маринкой, как говорят, все в полном ажуре. Или не так? Или ты уже передумал на ней жениться? – Ничего не пойму! В понедельник вы меня с Гордеевым выспрашивали, не собираюсь ли я на ком-нибудь жениться. Я ответил, что нет. Сейчас я уже от второго человека слышу, что Михаил Антонов – мой будущий тесть. Что такого случилось за три дня? – Ничего не случилось. Спрашивали мы тебя так, для порядка, а на самом-то деле все знают, что Маринка – твоя невеста. – Почему я об этом не знаю? Что за дурацкие интриги за моей спиной? – Настроение у меня начало стремительно портиться. – Да нет никаких интриг! Ты в поселке живешь, здесь от людей ничего не скроешь, здесь все на виду. Сам посуди, как твои отношения с Мариной Антоновой выглядят со стороны: она приехала в гости к родителям, одну ночь, для приличия, переночевала у них, а все остальное время прожила у тебя. Она после этого тебе кто, просто знакомая, что ли? – Обалдеть! А если у меня другая девица сутки проживет, то я что, многоженцем стану? – Андрей, здесь не город, здесь вот какой закон: если женщина от тебя уходит затемно, пока никто не видит, это значит, что ты с ней просто встречаешься. А если она от тебя, не таясь, днем выходит, то это значит, что между вами есть «отношения» и ты – ее мужик. – Вот черт! Я-то ничего не знал. Спит девчонка да спит – воскресенье же, куда рано вставать. Вадим Алексеевич, а если Маринка еще раз приедет, а я ее на порог не пущу, тогда как? – Тогда ты снова станешь свободным мужчиной, а пока она не вернулась, ты будешь числиться ее женихом. Вариант: найдешь другую женщину – Маринка отпадет. – Вадим Алексеевич, тогда объясните мне вот что: если я как бы зять Михаилу Антонову, то какого черта он на меня волком смотрит? Я его дочку к себе насильно не затаскивал и жениться на ней не обещал. – Ты мент, ты современный энкавэдэшник, вот в чем суть. Пока Антонов был в лагере, ему за строптивый характер охранники не один раз ребра ломали да половину зубов выбили. Как он после этого должен относиться к зятю в красных погонах? Только это все ерунда! Стоит тебе публично сказать, что, мол, у тебя с Маринкой все серьезно, так Антонов сам к тебе с бутылкой придет, «познакомиться», так сказать. – В городе проще жить, – резюмировал я его разъяснения местных законов и обычаев. – Где-то проще, а где-то нет, – уклончиво ответил Казачков, но по его виду было нетрудно догадаться, что ему доставило удовольствие просветить меня, городского простофилю, о житейской сущности самых элементарных вещей и понятий. Вадим Алексеевич посмотрел на часы. – Дело близится к концу. Давай сделаем так: ты иди на второй этаж, проконтролируй там, чтобы окончание банкета прошло без эксцессов, а я тут все организую. На втором этаже продолжался торжественный обед. Во главе стола сидел Дегтярев, по правую руку от него – Паксеев. Ослабший от водки Сыч спал на диване в углу. Трушкин курил у раскрытого окна. Ни Мирошниченко, ни Бобоевой, ни Заборского в зале уже не было. Обойдя вдоль стены застолье, я, сам того не желая, пришел в библиотеку. – Здравствуйте, Наталья Михайловна, – елейным голоском поприветствовал я библиотекаршу. – Как дела ваши, не мешает ли шум за стеной? – Здравствуйте, Андрей Николаевич! – Она никак не отреагировала на мою неуместную иронию. – Вы почему к нам в библиотеку не заходите, книжки читать не берете? У нас очень хороший выбор художественной литературы. – Некогда мне книжки читать, Наталья Михайловна! Работа с утра до ночи!