В фойе я отыскал Гордеева, Казачкова и прокурора района. Всех их я пригласил поговорить на улицу. – Вызывайте сотрудников КГБ, – приказал прокурор, выслушав мой рассказ о рунах. – Может быть, не будем спешить? – осторожно предложил Гордеев. – Семен Григорьевич! – повысил голос прокурор. – Вы отдаете себе отчет в том, что говорите? У нас есть убитый ветеран войны, а рядом с ним нарисован нацистский знак, означающий смерть. Вам не приходит на ум, что это убийство может иметь политическую окраску? Представляете, что будет, если выяснится, что смерть Сыча – дело рук фашиствующих элементов? Любая антисоветская деятельность должна расследоваться органами государственной безопасности. – Откуда у нас в поселке фашиствующие элементы? – с нажимом возразил Гордеев. – Семен Григорьевич, вы что, пререкаться со мной вздумали? – угрожающе сказал прокурор. – Да нет, ничего я не надумал, – пошел на попятную начальник РОВД. – Если надо, давайте вызовем представителей КГБ. Только шуму будет – мама не горюй! – Пусть лучше скандал до потолка, чем нас обвинят в укрытии террористической вылазки фашистских бандитов. Работайте, товарищи! Я пошел докладывать о происшествии прокурору области. После его ухода Гордеев распорядился отпустить по домам всех работников ДК, которых мы успели допросить. Ветераны разошлись еще раньше. Я и Казачков остались покурить на улице. – Что ты думаешь по поводу произошедшего? – спросил начальник. – Вадим Алексеевич, в этом здании правда есть потайные ходы или нет? – ответил я вопросом на вопрос. – Кто его знает! – пожал он плечами. – Если есть, то не удивлюсь. Здание-то сталинской постройки, в те времена любили всякие тайники делать. При Хрущеве противоатомные бомбоубежища везде строили, при Сталине, точно знаю, в одной московской гостинице, в вентиляционной шахте, был сделан тайный ход, чтобы можно было подслушивать и подглядывать, чем постояльцы занимаются. Представь, приедут начальники из Сибири в Москву, заселятся в гостинице, выпьют, начнут товарища Сталина последними словами поминать, а за стенкой уже чекист сидит, записывает, кто что говорил. В нашем ДК вполне может быть что-то подобное. Но ты не ответил мне по поводу преступления. – Пока что-то определенное трудно сказать, но я, честно говоря, не вижу мотива убийства. Сыч, как я понимаю, спустился в туалет облегчиться перед отъездом домой. Высчитать его намерения – нереально. Он мог зайти в туалет, а мог бы пописать где-нибудь по дороге. Остановил бы «Волгу» в любом месте на трассе, отвернулся от проезжей части да пустил струйку. – Согласен. Сыч и его убийца встретились в туалете случайно. – Казачков прервался на полуслове. Мимо нас прошли Михаил Антонов с дочерью. Отойдя немного, Наталья отдала отцу холщовую сумку с продуктами, купленными ею в обед, и пошла назад. – Пожалуй, я пойду посмотрю, чем наши парни занимаются. – Казачков отбросил сигарету в урну и вернулся в ДК. Общаться с Антоновыми, ни с отцом, ни с дочерью, он не хотел. Библиотекарша подошла ко мне. В руке у нее была книжка. – Андрей Николаевич, – загадочно улыбаясь, сказала она, – я для вас интересную книгу подобрала почитать. Вам понравится. – За нее ведь расписываться где-то надо. – Я взял книжку, прочел название – «Орфографический словарь». – Расписываться за нее нигде не надо, я ее на свое имя взяла. У меня к вам одна просьба: верните ее, пожалуйста, не позднее указанного срока. – Наталья Михайловна, я не подведу вас! Она одарила меня еще одной улыбкой и поспешила за отцом. Пока я разговаривал с Натальей, мимо нас прошли учитель, Инга и еще с десяток человек. Будет о чем посудачить завтра! Я вернулся в фойе, нашел Казачкова. – Вадим Алексеевич, я с самого раннего утра на ногах, может быть, отпустите меня на сегодня? – Давай дождемся приезда ребят из КГБ, тогда и пойдешь. – Вот их-то я и не хочу видеть. У меня к ним предвзятое отношение. – Тебя, часом, Наталья Антонова на улице не ждет? – нахмурившись, спросил он. – А что такого, если ждет? Она не замужем, я не женат. Это пусть Паксеев голову ломает, как своей жене шашни на стороне объяснять, а мне ни перед кем отчитываться не надо. – Я не об этом. Не забывай, что ее отец у нас в числе главных подозреваемых. У него, как я понял, на момент убийства алиби нет? – Да если так разобраться, то и у Паксеева, и у учителя тоже с алиби как-то хлипко. И еще. Трушкин был в туалете, когда туда зашел Сыч. Трушкин с ним дрался днем, мог продолжить выяснять отношения вечером. – Не собирай ерунду! Трушкин вышел из-за стола совершенно пьяный. – Я тоже могу пьяным прикинуться, хоть сейчас. Казачков осуждающе посмотрел на меня. Я начал надоедать ему своими возражениями на каждое сказанное слово. – Вадим Алексеевич, в данный момент все наши версии базируются на показаниях гражданки Ригель, а ведь старушка могла что-то упустить. Она действительно не обязана контролировать, кто куда ходит по зданию ДК. Ее пост на входе, а все остальное по большому счету ее не касается. Казачков посмотрел в сторону вахтерши, в раздумьях вздохнул: – Мы никогда не установим мотива этого преступления, – продолжил я, – пока не изучим личность Сыча, его прошлое. Сейчас, в данный момент, мы о Сыче ничего не узнаем – он иногородний, его в Верх-Иланске никто не знает. Чем мне сейчас заниматься, доказательственную базу собирать для сотрудников КГБ? Пускай сами работают – я им не товарищ. – Хорошо, – уступил Казачков, – иди домой, но завтра, в восемь утра, чтобы как штык был! Я вышел из ДК на крыльцо, сунул словарь под мышку, закурил. На улице стемнело. Стало прохладнее. На небе выступили первые звезды. В окнах трехэтажных панельных домов за площадью горел свет. Дневной шум в поселке стих, стал слышен лай собак в частном секторе. Я докурил сигарету и пошел к Инге. 7 Инга в городе, в общежитии, вела замкнутый образ жизни. Переехав в поселок, она стала общительнее: у нее появились приятельницы по работе, по вечерам к ней захаживали соседки по улице. Даже мамаши в детском саду не чурались ее маргинальной внешности и могли часами обсуждать с ней проблемы воспитания детей на втором году жизни. С мужчинами Инга была осторожна, но перед натиском Паксеева, как видно, не устояла. Инга жила в таком же бараке, как я, но в другой стороне поселка. Комната ее имела отдельный выход на улицу, так что своими поздними визитами к ней соседям я не мешал. В доме Инги во всех окнах горел свет. Никто из жильцов еще не ложился спать. Я поднялся на крыльцо, постучал. Не спросив «Кто там?», она открыла дверь. – Привет еще раз! – Я прошел внутрь. – Ты одна? – А кто у меня может быть в это время? – Она позвала меня к столу, налила чая. – Если ты намекаешь на Юрия Иосифовича, то он по вечерам дома. Мы с ним иногда днем встречаемся, пока я не на работе. – Ты все так же работаешь: утро-вечер, днем свободна? – Все технички так работают. Для меня такой график даже удобнее, чем работать полный день. – Инга, ты не боишься, что после сегодняшнего скандала жена Паксеева к тебе с разборками прибежит? – Не прибежит, она у него смирная, как овца. – Меня интересует последний час перед тем, как нашли труп: кто где был, кто как себя вел. – Мы все: я, девчонки-уборщицы и сантехник – сидели у нас в дежурной комнате. Антонов был в каморке электриков, что-то там чинил. Учителя и швей я вообще не видела. Минут за двадцать до того, как поднялась вся эта суматоха, Антонов ушел наверх. Самого его я не видела, но по шагам поняла, что это он. Из того крыла только он мог выходить, там мужчин больше нет. Потом пришел Паксеев и вызвал меня в коридор. Мы стояли с ним, разговаривали, мимо наверх прошел учитель… Я с отрешенным видом наблюдал, как заметно подросший за лето сын Инги возится на полу с игрушечной машинкой без одного колеса. – Ты меня слушаешь? – спросила она. – Конечно, слушаю. Ты стояла и целовалась с Паксеевым, мимо прошел учитель. Так? – Совсем не так! Паксеев стал меня обнимать, когда учитель пошел назад, а до этого мы просто стояли и разговаривали. Потом к нам прибежал участковый и всех загнал в дежурное помещение. Даже Юрия Иосифовича наверх не выпустил. – Сколько времени наверху был Антонов и сколько – учитель? – Я слышала только, как Антонов ушел, а когда он вернулся, я не знаю. Я вообще удивилась, когда его участковый к нам загнал. Я думала, что он где-то наверху остался. Учитель не долго ходил, минут пять-десять, не больше. – Паксеев к тебе пришел не встревоженный? – Озабоченный он пришел, а не встревоженный. Если ты думаешь, что того толстяка в туалете он завалил, то зря. – Инга встала к сыну, вытерла с его подбородка набежавшие слюни. – У Юрия Иосифовича сегодня вечером совсем другое было на уме, он бы драться ни с кем не стал. – Ты про Антонова кому-нибудь говорила? – Я отодвинул от себя опустевшую чашку. – Молчи про него, никому ни слова. – Не поняла. – Она выпрямилась, уперла руки в бока. – Я, конечно, поступлю так, как ты скажешь, но… – Никаких «но»! – жестко сказал я. – Давай не будем портить отношения. Вызовет тебя следователь, расскажешь ему про учителя, про Паксеева, про кого хочешь, а про Антонова – молчи. Я встал из-за стола, пошел обуваться и заметил в шкафу большую новую игрушку – робота. – Машинку бы лучше купила, – сказал я, показывая на робота.