— Что точно так же невозможно. Это что-то новое, Лаки. Понимаешь ли ты, что это значит? Если сирианцы нашли способ просвечивать наши головы, мы больше не в безопасности. Мы никогда не сможем от них защититься. Никогда не сможем составить успешный план против них. — Подождите, дядя Гектор. Великая Галактика, передохните минутку. Что вы имеете в виду? Как это — просвечивают наши головы? — Лаки пристально посмотрел на старшего. Лицо главы Совета вспыхнуло. — Космос, Лаки, я прихожу в отчаяние. Я не вижу другого объяснения. Сирианцы разработали какой-то способ чтения мыслей или овладели телепатией. — А почему вы стыдитесь этого предположения? Ведь это возможно. Мы знаем о существовании практической телепатии. Венерианские v-лягушки. — Ну, хорошо, — сказал Конвей. — Я думал и об этом, но у них нет венерианских v-лягушек. Я знаю, что показали исследования. Нужны совместные действия тысяч лягушек, чтобы телепатия стала возможна. Держать тысячи лягушек не на Венере чрезвычайно сложно, и их легко обнаружить. А без v-лягушек телепатия невозможна. — Мы не знаем, как ее осуществить, — пока, — негромко сказал Лаки. — Возможно, сирианцы опередили нас в исследованиях телепатии. — Без v-лягушек? — Даже и без v-лягушек. — Я в это не верю, — яростно заявил Конвей. — Не могу поверить, чтобы сирианцы разрешили проблему, которая сделала Совет Науки совершено беспомощным. Лаки чуть не улыбнулся этой гордости старика за свою организацию, но должен был признать, что тут не просто гордость. Совет Науки представлял собой величайшее собрание разума, известное Галактике, и уже в течение столетия все относительно крупные научные достижения исходили только от Совета. Тем не менее он не удержался от легкого укола. — Они впереди нас в роботехнике. — Вовсе нет! — выпалил Конвей. — Только в ее приложениях. Земляне изобрели позитронный мозг, который сделал возможным существование механического человека. Не забывай об этом. Земле принадлежат все важнейшие достижения. Просто сирианцы строят больше роботов и… — он слегка заколебался, — усовершенствовали некоторые инженерные решения. — Я в этом убедился на Меркурии, — мрачно заметил Лаки. — Да, я знаю, Лаки. Ты чуть не погиб. — Но с этим покончено. Подумаем, что стоит теперь перед нами. Ситуация такова: Сириус ведет успешный шпионаж, и мы не можем прекратить его. — Да. — И наиболее затронут проект «Аграв». — Да. — Я полагаю, дядя Гектор, вы хотите, чтобы я отправился на Юпитер-9 и посмотрел, не смогу ли что-нибудь узнать. Конвей мрачно кивнул. — Да, я прошу тебя об этом. Это несправедливо по отношению к тебе. У меня выработалась привычка считать тебя своей козырной картой, человеком, перед которым я могу поставить любую проблему, зная, что он ее решит. Но что ты здесь можешь сделать? Совет испробовал все, и мы не обнаружили ни шпиона, ни метод шпионажа. Мы не можем ожидать от тебя большего. — Не от меня одного. У меня будет помощь. — Верзила? — Старик не сдержал улыбки. — Не только Верзила. Позвольте задать вам вопрос. По вашим сведениям, известно ли сирианцам о наших исследованиях v-лягушек? — Нет, — ответил Конвей. — Не известно, насколько я знаю. — Тогда я прошу разрешения взять с собой v-лягушку. — V-лягушку? Одну? — Да. — Но что это тебе даст? Ментальное поле одной v-лягушки чрезвычайно слабо. Ты не сможешь читать мысли. — Правда, но я смогу улавливать сильные эмоции. Конвей задумчиво сказал: — Возможно. Но что это даст тебе? — Пока не знаю. Но все равно: это преимущество, которого не было у предыдущих следователей. Неожиданная вспышка эмоций может помочь мне, даст основания для подозрений, направит ход расследования. И потом… — Да? — Если кто-то обладает телепатическими способностями, природными или развитыми искусственно, я смогу уловить нечто большее, чем сильные эмоции. Могу уловить мысль, прежде чем этот человек начнет экранировать свои мысли. Понимаете, что я имею в виду? — Но он может уловить и твои эмоции. — Теоретически да, но я буду вслушиваться в эмоции, так сказать. А он нет. Взгляд Конвея просветлел. — Слабая надежда, но, клянусь космосом, надежда! Я добуду тебе v-лягушку… Но еще одно, Дэвид. — Только в моменты глубочайшей озабоченности пользовался он настоящим именем Лаки, тем самым, которое юный член Совета носил в детстве. — Я хочу, чтобы ты понял всю важность этого дела. Если мы не узнаем, как сирианцы это делают, это будет значить, что они действительно опередили нас. А это значит, что война больше не будет откладываться. От этого зависит — война или мир. — Я знаю, — негромко ответил Лаки. Глава вторая Командующий разгневан Вот почему Лаки Старр, землянин, и его маленький друг Верзила Джонс, родившийся и выросший на Марсе, миновали пояс астероидов и оказались в дальнем районе Солнечной системы. И именно поэтому житель Венеры, совсем не человек, а маленькое животное, читающее мысли и навязывающее эмоции, сопровождал их. * * * Они висели в тысяче миль над Юпитером-9 и ждали, пока закрепят гибкую трубу между «Метеором» и кораблем командующего. Труба соединяла шлюзы кораблей, и по ней человек мог перейти из одного корабля в другой, не надевая космического костюма. Воздух кораблей смешивался, и человек, привыкший к космосу, пользуясь невесомостью, мог пролететь по всей трубе от одного толчка, меняя направление при изгибах трубы прикосновениями локтя. В отверстии вначале показались руки командующего. Они ухватились за край отверстия, потом командующий перепрыгнул через край и опустился в искусственном поле тяготения «Метеора» (официально оно именовалось псевдогравитационным полем), не пошатнувшись. Проделано это было прекрасно, и Верзила, который придерживался высоких стандартов относительно всех форм космической техники, одобрительно кивнул. — Добрый день, член Совета Старр, — мрачно сказал Донахью. В космосе трудно определить, когда говорить «доброе утро», «добрый день» или «добрый вечер»: строго говоря, в космосе не бывает ни утра, ни дня, ни вечера. Космонавты обычно используют нейтральную форму «добрый день». — Добрый день, командующий, — ответил Лаки. — Возникли какие-нибудь трудности, из-за чего задерживается наша посадка на Юпитер-9? — Трудности? Ну, как посмотреть. — Донахью огляделся и сел в одно из пилотских кресел. — Я связывался со штаб-квартирой Совета, но мне ответили, чтобы я говорил непосредственно с вами, поэтому я здесь. Командующий Донахью был худощавым, жилистым, человеком; в нем чувствовалось сильное внутреннее напряжение. Лицо его было покрыто глубокими морщинами, волосы седые, но видно, что когда-то они были каштановыми. На тыльной стороне ладоней проступали выпуклые синие вены, и говорил он взрывчато, стремительным потоком слов. — О чем вы с ними говорили, сэр? — спросил Лаки. — Вот о чем, член Совета. Я хочу, чтобы вы вернулись на Землю. — Почему, сэр? Говоря, командующий не смотрел на Лаки. — У нас моральная проблема. Наших людей проверяли, и проверяли, и проверяли. И каждый раз ничего не находили, и каждый раз начиналось новое расследование. Им это не нравится, вам тоже не понравилось бы. Им не нравится то, что они постоянно находятся под подозрением. И я полностью на их стороне. Наш аграв-корабль почти готов, и сейчас не время тревожить моих людей. Они поговаривают о забастовке. Лаки спокойно ответил: — Возможно, ваши люди не виновны, но информация все равно уходит. Донахью пожал плечами. — Значит, она идет откуда-то еще. Должно быть… — он смолк, а когда заговорил снова, в его голосе звучало совершенно неуместное дружелюбие: — А это что? Верзила проследил за его взглядом и немедленно ответил: — Это наша v-лягушка, командующий, а я Верзила.