Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 2 из 13 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Уже нашел, – бодро отрапортовал Петя, протягивая ему отпечатанные на машинке листы, разлохматившиеся от того, что их то и дело передавали из рук в руки и вносили в них какие-то загадочные пометки. Режиссер пробежал глазами строки и карандашом с толстым грифелем стал вписывать в сценарий исправления, одновременно кое-где меняя нумерацию будущих монтажных кусков. Сам сценарий в то время выглядел примерно таким образом: «675. Эндрю едет в машине. 676. Машина едет по улице. 677. Мэри на набережной, смотрит на море. 678. Машина останавливается. Эндрю выходит из машины…» Возле номеров 675, 676 и 677 на полях почерком ассистента было написано: «снято». После номера 678 Борис добавил строку 678 а «Эндрю вынимает револьвер (крупный план)», а затем внес еще несколько изменений, которые показал оператору. – Можно вставить вид моря после 677-го, – заметил Нольде. – И опять план Лёки, тьфу, Мэри? – Да, чтобы зрители начали ерзать на местах от нетерпения. – Эдмунд Адамович усмехнулся. – А мы сегодня успеем? Мы же еще собирались заснять, как Володя с Федей бросаются на Еремина, чтобы спасти девушку. Правда, это уже начало второй серии… – Успеем, – лаконично ответил Нольде. В том, что касалось его работы, он не любил тратить слова попусту. Отойдя к камере, оператор на всякий случай проверил, что пленка заряжена правильно и не преподнесет при съемке неприятных сюрпризов. Киношники засуетились. Парикмахер Евграф Филиппович Фрезе придирчиво осмотрел пробор Еремина, убедился, что тот безупречно ровен, и кое-где добавил на волосы бриолину, чтобы их не растрепало ветром. Фотограф Беляев снял несколько кадров, попутно заверив Лёку, что она непременно станет популярнее, чем Грета Гарбо. Реквизитор Щелкунов в очередной раз пожелал убедиться, что используемый на съемках револьвер никуда не исчез, и тут же извинился, объяснив, что отвечает за «имущество кинофабрики» и не хочет неприятностей. – Приготовились к съемке! – с азартом закричал Борис в мегафон. Пот лил с него градом, но режиссер даже не замечал этого. – Андрей, Кеша, Лёка, на исходную! Помощник оператора по указанию Пети написал на дощечке мелом номер снимаемого куска и сунул дощечку под объектив. Оператор на пол-оборота ручки заснял дощечку, и Саша Деревянко ловко убрал ее из кадра. – На аппарате – есть! – крикнул Нольде режиссеру. – Начали! – скомандовал Борис в мегафон. Машина двинулась с места. Эдмунд Адамович припал к глазку и стал крутить ручку камеры. Сидя на стуле, Федя Лавочкин зевнул и деликатно прикрыл рот рукой. – Хорошо нашему главному злодею Мише, лежит сейчас где-нибудь на пляже или пиво пьет, – сообщил комик Володе, доверительно понизив голос. – Я как чувствовал, что до нас сегодня очередь не дойдет. Мише можно культурно отдыхать, а нам нельзя. У него смены нет, а у нас есть, вот и будем тут жариться, пока не пропечемся… Эх! Он говорил, с завистью поглядывая на красивого, отменно элегантного Еремина, который играл в фильме роль наследника миллионов, попавшего в лапы международной преступной организации. Внешне Андрей был полной противоположностью маленького, толстенького, коротконогого Лавочкина, который в присутствии коллеги испытывал нечто вроде комплекса неполноценности. Впрочем, Федю отчасти утешало то, что Еремина никто не считал хорошим актером, а главная звезда фильма Нина Гриневская и вовсе называла его «бревно с глазками». Тем временем наследник миллионов Эндрю уже приставил дуло револьвера к затылку девушки в белой шляпке. – Лёка, поворачивайтесь! – закричал режиссер в мегафон. – Вот так… Очень хорошо! Кончили! Оператор перестал вертеть ручку. Петя накорябал на полях сценария еще одну пометку «снято», и группа стала готовиться к съемке крупных планов. Подчиняясь указаниям Эдмунда Адамовича, Деревянко стал переустанавливать аппарат. Пирожков сделал Лёке замечание, чтобы она не трогала лицо руками, иначе грим придется поправлять. Шоферу Кеше, напротив, было разрешено разгримироваться, потому что сегодня в дальнейших съемках он не участвовал. Часть зевак, разочарованная тем, как буднично и заурядно выглядел съемочный процесс, ушла с набережной, и их место заняли другие любопытные. От скуки Володя заключил с Лавочкиным пари, снимет ли несгибаемый оператор жилет: комик уверял, что нет, Голлербах настаивал на обратном. Светляков послал Васю за нарзаном для режиссера, Эдмунда Адамовича и себя, и Харитонову пришлось подчиниться. Когда он вернулся, крупный план руки Еремина-Эндрю с револьвером был уже снят, и готовились снимать крупный план Лёки-Мэри. Несмотря на протесты Васи, две бутылки у него тотчас отняли Володя и Федя, третьей завладел ассистент, и помрежу снова пришлось идти за нарзаном. Молодой человек был так возмущен, что даже не заметил, как кассир его обсчитал на целый гривенник. «Вот тебе и съемки на юге, – размышлял Вася, нахохлившись, – думали: Ялта, отдохнем, какой там отдых, режиссер всех загонял, из двух серий сделал три… Ну это ясно, почему – чтобы денег ему кинофабрика больше заплатила… Наверху у него поддержка, вот он и…»
Додумать свою мысль Вася, впрочем, не успел, потому что едва не навернулся на коварной ялтинской улочке, которая крутизной могла поспорить с любыми американскими горками, и чуть не выронил бутылки с нарзаном. Остаток пути до набережной он проделал, внимательно глядя себе под ноги и изгнав из головы все посторонние размышления. На съемочной площадке он сразу же увидел, что Лёка расстроена, и подошел к ней узнать, в чем дело. Оказалось, что режиссер был недоволен, потому что не мог добиться от нее на крупном плане нужного выражения. – Попробовал бы он Нине Фердинандовне сказать, что у нее выражение не то… – начал Вася, чтобы подбодрить Лёку, но она только потерянно вскинула на него глаза и отвернулась. Подошел Светляков, забрал бутылки нарзана и понес их режиссеру с оператором. «И вот он получается молодец, – мелькнуло в голове у помрежа, – а я вроде как и ни при чем». Видя, что Лёка не расположена с ним разговаривать, Вася увязался за ассистентом. – Саша, что сейчас снимать будем? – спросил Харитонов у помощника оператора. – Просто море, – ответил тот, пожимая плечами. Нольде покосился на неистовствовавшее солнце, тяжело вздохнул и снял жилет. В нескольких шагах от него торжествовал Володя Голлербах, выигравший пари. Федя тем временем уморительно разыграл короткую сценку совершенного отчаяния, закатывая глаза, заламывая руки и закрывая ладонями лицо. (Спор был на бутылку крымского вина.) – Саша, дощечку! – приказал Эдмунд Адамович. Но дощечка куда-то запропастилась, и Деревянко отправился ее искать. Оператор поглядел на море, прищурился – и какое-то новое выражение появилось на его лице. – Борис Иванович! – окликнул он режиссера. – Да? – Вы видите? – Что? Не отвечая, Эдмунд Адамович сделал несколько шагов вперед и вытянул руку, указывая направление. Недоумевающий режиссер подошел к нему и тоже стал смотреть на волны. – Какой-то лоскут, – наконец проговорил Борис, но голос его звучал неуверенно. – Нет, – твердо ответил оператор. – Это мертвое тело. – Утопленник? – вырвалось у собеседника. – Наверное, но ему там не место. Скажите милиции, пусть его вытащат, чтобы он не портил нам кадр. Эдмунд Адамович Нольде был кинематографистом до мозга костей, и, когда он находился на работе, никто и ничто в его представлении не имело права мешать ей. Именно поэтому Борис Винтер не стал указывать оператору, насколько неуместна его фраза, а лишь подозвал помрежа и объяснил ему, что надо сделать. Глава 2 Литературные бездны Дайте мне чего-нибудь побольше и поядовитее… Из фильма «Шахматная горячка», 1925 г. – Татьяна Андреевна! Тася обернулась. К ней шел уполномоченный кинофабрики Кауфман, который сопровождал съемочную группу и, как и подобает уполномоченному, следил за расходами и скучной бумажной отчетностью. При рождении Кауфмана нарекли Моисеем Соломоновичем, но с некоторых пор он стал зваться Матвеем Семеновичем. Впрочем, та эпоха видела и не такие метаморфозы имен, отчеств и даже фамилий, так что на происшедшие с Кауфманом изменения мало кто обратил внимание.
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!