– Скажут, что твои Нахиды были лицемерами, – парировал Хайзур, и Дара зло сверкнул глазами. – Ну и что с того? Разве спасение ее жизни не стоит пары нелестных фактов о ее предках? Нари уж точно была уверена, что ее жизнь стоит намного больше, чем репутация покойных родственников по линии дэвов, но Дару еще терзали сомнения. – Забери ее сам, – предложил он пери. – Высадишь ее на берегах Гозана[16]. – Надеешься, что она сама найдет путь через завесу? Что Кахтани поверят на слово заблудшей девочке с человеческим обликом, если она каким-то чудом набредет на их дворец? – Хайзур был возмущен. – Ты же Афшин, Дара. Ее жизнь – твоя ответственность. – Вот поэтому ей в Дэвабаде будет лучше без меня, – возразил Дара. – Эти пескоплавы убьют ее просто в наказание мне за войну. Войну? – Погодите, – вмешалась Нари, которой все меньше нравился этот Дэвабад. – Какую еще войну? – Ту, что окончилась пятнадцать веков назад, а он все еще зуб точит, – объяснил Хайзур. Вместо ответа Дара опрокинул чашку и ушел прочь. – Это он хорошо умеет, – добавил пери. Дэв метнул в него сердитый изумрудный взгляд, но пери твердо стоял на своем. – Ты не всесилен, Дара. Ты не сможешь вечно отбиваться от ифритов в одиночку. Они убьют ее, если найдут. Медленно и со смаком. Нари почувствовала укол страха и поежилась. – И в этом будет только твоя вина. Дара вышагивал по краю ковра. Нари снова подала голос, слегка обиженная тем, что два волшебных существа препираются и решают ее судьбу без ее малейшего участия. – Почему вы думаете, что в этом Дэвабаде безопаснее, чем в Каире? – Дэвабад – родовое гнездо твоих предков, – объяснил Хайзур. – Никакой ифрит не пройдет его завесу – это под силу только вашей расе. Она посмотрела на Дару. Дэв провожал взглядом клонящееся к закату солнце, сердито бормоча себе под нос. Над его ушами клубился дым. – Значит, там все такие, как он? Пери грустно улыбнулся в ответ. – Уверен, среди горожан ты повстречаешь более широкий… выбор темпераментов. Как многообещающе. – Но с чего бы ифритам желать мне смерти? Хайзур помедлил. – Боюсь, отвечать на этот вопрос должен твой Афшин. Это долгая история. Мой Афшин? – хотела переспросить Нари. Но Хайзур уже повернулся к Даре: – Еще не образумился? Или ты всерьез позволишь этим бредням о нечистой крови разрушить еще одну жизнь? – Нет, – проворчал дэв, но от нее не укрылась нерешительность в его голосе. Он сцепил руки в замок за спиной, отказываясь смотреть в их сторону. – Именем Создателя… возвращайся домой, Дара, – посоветовал Хайзур. – Неужели ты не настрадался за эту древнюю войну? Остальные дэвы давно уже пришли к миру и согласию. Почему ты не можешь этого сделать? Дара дрожащей рукой покрутил кольцо на пальце. – Потому что они не видели этого своими глазами, – ответил он негромко. – Но ты прав насчет ифритов, – вздохнул он и обернулся с прежним беспокойством на лице. – Ее смогут защитить только в Дэвабаде – во всяком случае, от ифритов. – Хорошо, – выдохнул Хайзур облегченно. Он щелкнул пальцами – и чайный сервиз исчез. – Вам пора в дорогу. Путешествуйте на полном ходу. Желательно не попадаться никому на глаза. – Он кивнул на ковер. – Особо не рассчитывай на эту штуку. Продавец ужасно наложил заклинание. Ифриты в два счета вас выследят. Дара опять нахмурился. – Заклинание накладывал я. Пери повел изящными бровями. – В таком случае… пожалуй, держи под рукой это, – предложил он, кивая на груду оружия под деревом. Он поднялся на ноги и отряхнул крылья. – Не буду долее вас задерживать. Посмотрим, удастся ли мне что-то разузнать о девушке. Если выяснится что-то полезное, я вас разыщу. – Он отвесил Нари поклон. – Рад нашему знакомству, Нари. Удачи вам обоим. Хлопнув крыльями, он поднялся в воздух и скрылся в алом небе. Дара натянул сапоги и закинул за плечо серебряный лук, после чего расправил ковер. – Пора, – сказал он, побросав на ковер остальное оружие. – Давай сначала поговорим, – предложила она и скрестила ноги, решительно устраиваясь на ковре. – Я не сойду с места, пока не получу ответы. Он сел рядом с ней на ковер. – Я спас тебе жизнь, – отчеканил он. – Я сопровождаю тебя в город моих врагов. Этого достаточно. В Дэвабаде найдешь, кого донимать своими допросами. – Он вздохнул. – Путешествие и без того намечается долгое. Разозлившись, Нари открыла рот, чтобы поспорить, но вдруг сообразила, что все их вещи теперь были сложены на ковре – там же, где сидела и она сама вместе с Дарой. Ни лошадей. Ни верблюдов. Сердце замерло у нее в груди. – Неужели мы… Дара щелкнул пальцами, и ковер взмыл в воздух. 4 Али Утро в Дэвабаде выдалось ненастное. В промозглом воздухе звонко разливался азан – призыв к утренней молитве, а в сером небе не было ни намека на солнце. Туман окутал великий Латунный город, укрывая его золотые купола, пряча от глаз величественные минареты, остекленные матовыми стеклами и закованные в металлические решетки. Капли дождя стекали с нефритовых крыш дворцов, затапливали каменные улочки и покрывали испариной невозмутимые лица Нахид – отцов-основателей города, увековеченных во фресках, которыми были исписаны величественные стены. Холодный ветер носился по кривым закоулкам, мимо бань, облицованных затейливыми мозаиками, мимо храмов огня, толстые двери которых надежно защищали священное пламя, не гаснущее тысячелетиями. Ветер приносил с собой запах сырой земли и древесного сока с поросших густыми лесами гор, окружающих остров. В такое утро большинство джиннов, как кошки, разбегались от дождя по домам, ныряли в постели из дымчато-шелковой парчи, под теплые покрывала, убивая время, пока не выглянет знойное солнце и не обдаст город своим жаром, возвращая его к жизни. Только не принц Ализейд аль-Кахтани. Поежившись на ходу, он прикрыл лицо одним концом своего тюрбана и втянул голову в плечи, прячась от зябкого дождя. Дыхание вырывалось у него изо рта облаками пара с шипением, приумноженным соприкосновением с сырой тканью. Капли срывались с бровей и испарялись, падая на дымящуюся кожу. В мыслях у него продолжали крутиться подозрения. «Поговори с ним, – сказал он себе. – У тебя нет выбора. Слухи уже выходят из-под контроля». Стараясь держаться теней, Али дошел до Большого базара. Даже в этот ранний час жизнь там била ключом: сонные торговцы снимали чары, которые всю ночь охраняли их товары, аптекари заваривали зелья для придания бодрости самым ранним пташкам, дети разносили послания на жженом стекле, которое разбивалось вдребезги после прочтения… Никуда не денутся и полубесчувственные алкоголики, не пришедшие в себя после злоупотребления контрафактными дурманами из мира людей. Опасаясь, чтобы его не увидела ни одна живая душа, Али решил сделать крюк и свернул в темный переулок, который увел его в такую глубь города, что не стало видно даже высоких латунных стен, обступивших Дэвабад со всех сторон. Он очутился в старом районе с застройкой, подражающей человеческой архитектуре, утраченной в веках: набатейские колонны с настенными рисунками; этрусские фризы с сатирами; замысловатые маурьянские ступы[17]. Сами цивилизации давно погибли, но их наследие сберегли пытливые джинны, пролетавшие когда-то мимо, или шафиты, истосковавшиеся по родине и решившие воссоздать ее здесь. В конце улицы стояла высокая каменная мечеть с эффектной спиралью минарета и черно-белыми аркадами. Редкое для Дэвабада место, где чистокровные джинны и шафиты до сих пор молились бок о бок. Благодаря тому что мечеть облюбовали паломники и купцы с Большого базара, в толпе молящихся всегда были новые лица. Хорошее место, чтобы остаться незамеченным. Али юркнул внутрь, торопясь спрятаться от дождя. Едва он снял с ног сандалии, как их тут же отобрали исполнительные ишты – мелкие, покрытые чешуей существа с ревностным отношением к порядку и обуви. А по окончании молитвы, и после непродолжительного торга, откупившись парой фруктов, Али получит свои сандалии обратно, начисто выдраенные и надушенные сандаловым ароматом. Он прошел дальше, мимо двух парных фонтанов для умывания – только в один была налита вода для шафитов, а в другом струился теплый черный песок, который предпочитали чистокровные джинны. Мечеть была одной из старейших в Дэвабаде. Четыре крытых коридора обрамляли двор под открытым серым небом. Красно-золотой ковер за долгие века под ногами и лбами молящихся прохудился, но сохранил опрятный вид: чары самоочищения, вплетенные в его нити, были еще крепки. Под потолком висели большие фонари из матового стекла, заполненные волшебными огнями. В медных жаровнях по углам курились благовония. Этим утром мечеть была почти пуста – в такую погоду общая молитва не сильно прельщала прихожан. Али втянул ноздрями пахучий воздух и обвел взглядом молельщиков, разбросанных по мечети, но того, кого он искал, среди них не было. Вдруг его арестовали? Али стряхнул с себя тяжелое предчувствие и подошел к мраморному серому михрабу – специальной нише в стене, обращенной в сторону молитвы. Он поднял руки. Несмотря на свою нервозность, начав молитву, Али почувствовал, как к нему возвращается покой. Так всегда бывало. Но продлилось это недолго. Он заканчивал второй ракат молитвы, когда рядом с ним кто-то тихо опустился на колени. Али застыл. – Мир твоему дому, брат, – прошептал пришедший. Али не мог смотреть ему в глаза.