– Благословит тебя Бог. – А вам детишек побольше. Он грузно поднялся на ноги. – Не могу не спросить, милая, откуда ты родом? Акцент у тебя каирский, но в глазах у тебя что-то… – он осекся. Нари поджала губы. Она терпеть не могла, когда спрашивали о ее родословной. Хотя немногие назвали бы ее красавицей – все же годы жизни на улице превратили ее в девушку куда более худосочную и неопрятную, чем предпочитали мужчины, – но ее блестящие глаза и острые черты обычно задерживали на себе взгляд. И, задержавшись, взгляд скользил выше, примечая пряди черных, как смоль, волос и необыкновенного цвета глаза – «противоестественно» черные, говорили некоторые, и тогда уже возникали вопросы. – Как сам Нил, я рождена в Египте, – заверила она. – Ну да, ну да, – паша дотронулся до своей брови. – Мир твоему дому. Он нырнул в дверной проем и ушел. Арслан решил задержаться. Собирая свой гонорар, Нари чувствовала на себе его взгляд. – Ты понимаешь, что только что нарушила закон? – спросил он грубо. – Простите? Он подошел ближе. – Закон, глупая. Колдовство подлежит преследованию по закону Османской империи. Живя в Каире под османским игом, Нари столько раз приходилось иметь дело с напыщенными турецкими чинушами вроде Арслана, что она не смогла сдержаться. – Значит, повезло мне, что главными стали франки. Это было ошибкой. Арслан побагровел. Он замахнулся, и Нари отпрянула, инстинктивно стиснув в пальцах кольцо паши. Острый край врезался ей в ладонь. Но турок ее не ударил. Он только плюнул ей под ноги. – Бог мне свидетель: ты ведьма и воровка… И как только мы вытолкнем французов из Египта, мы примемся за шваль вроде тебя. Метнув в нее напоследок кипящий ненавистью взгляд, он ушел. Нари судорожно вздохнула, провожая братьев взглядом. Споря между собой, они постепенно растворились в утреннем тумане, удаляясь в сторону аптеки Якуба. Не угроза выбила ее из колеи, нет: трескучий хрип в его крике, железный запах крови, расползшийся в воздухе… Пораженное легкое: или чахотка, или даже раковая опухоль. Пока никаких явных признаков, но они не заставят себя долго ждать. Арслан не зря подозревал ее в мошенничестве: его брат был здоров. Вот только сам он не доживет до того дня, когда турки отвоюют ее страну обратно. Нари разжала ладонь. Порез уже начал затягиваться, и полоска свежей коричневой кожи проступила под каплями крови. Она рассмотрела руку, а потом вздохнула и скрылась внутри палатки. Она стянула с головы завязанный узлом платок и скомкала в руке. Идиотка. Знаешь же, что нельзя так выходить из себя, когда имеешь дело с мужчинами. Нари ни к чему было наживать новых врагов – тем более таких, которые непременно теперь выставят стражу вокруг дома паши на время его паломничества в Файюм. Сумма, которую она заработала сегодня, казалась мизером по сравнению с тем, что Нари могла бы вынести с его пустой виллы. Она не стала бы брать слишком много – она уже давно занимается этими фокусами и умела совладать с искушением. Но несколько украшений, пропажу которых списали бы на рассеянность жены или на вороватую прислугу? Пустяки, которые для паши не стоили бы ничего, но оплатили бы месяц жизни Нари? От этого она не отказалась бы. В очередной раз чертыхнувшись себе под нос, она скатала спальный матрац и вынула из пола несколько кирпичей. Монеты и кольцо она бросила в ямку, хмурясь при виде своих скудных сбережений. Этого недостаточно. Этого никогда не будет достаточно. Нари вложила кирпичи на место, подсчитывая, сколько еще нужно, чтобы хватило на аренду жилья и на взятки, необходимые для того, чтобы заниматься ее ремеслом, которое день ото дня теряло популярность. Сумма все росла, и мечты Нари о Стамбуле, учебе, почетной профессии и настоящей медицине вместо этой нелепой «магии» отодвигались все дальше. Но в данную минуту Нари ничего не могла с этим поделать, и она не привыкла жалеть себя, когда это же время можно потратить на то, чтобы зарабатывать деньги. Она встала, обмотала мятым платком копну кудрей, собрала амулеты, которые смастерила для барзанских[3] женщин, и припарки для мясника. Она вернется позже, чтобы подготовиться к зару, но первым делом нужно было встретиться с одним очень важным человеком. Аптека Якуба находилась в конце переулка, зажатая между трухлявой фруктовой палаткой и булочной. Никто не знал, что побудило престарелого еврейского аптекаря открыть лавку среди такой нищеты. Жителями этой улицы в основном были люди, которые оказались на самом дне: проститутки, наркоманы. А Якуб приехал несколько лет назад вместе с семьей и без лишнего шума поселился на верхних этажах наименее запущенного здесь дома. Соседи стали чесать языками, поползли слухи то о карточных долгах, то об алкоголизме. Выдвигались и совсем уж зловещие предположения: будто его сын убил мусульманина, а сам Якуб пьет кровь и телесные соки у местных полуживых наркоманов. Сама Нари все это считала пустыми россказнями, но на всякий случай не спрашивала. Она не лезла к нему с вопросами о его темном прошлом, а он не интересовался, где бывшая карманница научилась ставить диагнозы лучше личного лекаря султана. На двух этих незаданных вопросах и покоилось их необычное сотрудничество. Она юркнула в аптеку, умудрившись не потревожить обшарпанный колокольчик, служивший, чтобы оповещать о посетителях. Аптеку Якуба, где полки ломились от снадобий и было тесно от жуткого беспорядка, она считала своим любимым местом на всем белом свете. В аляповатых деревянных шкафчиках жались друг к дружке пыльные склянки, миниатюрные плетеные корзинки и потрескавшиеся фарфоровые сосуды. Под потолком болтались связки сушеных трав, звериные лапы и всякая незнакомая Нари всячина. На полу драгоценное место отвоевали под себя глиняные амфоры. Якуб знал содержимое лавки как свои пять пальцев, а его рассказы о древних волхвованиях и жарких пряных индусских землях переносили Нари в далекие миры, вообразить которые у нее не всегда хватало фантазии. Аптекарь сгорбился над столом, замешивая какую-то микстуру, источавшую неприятный резкий запах. При виде старика и его допотопных инструментов Нари улыбнулась. Даже его ступка выглядела так, словно относилась к эпохе правления Салах ад-Дина[4]. – Сабах аль-хейр, – поздоровалась она. Якуб испуганно ойкнул и вздернул голову, задев лбом вязанку чеснока, свисавшую над столом. Отмахнувшись от нее, он проворчал: – Сабах ин-нур. Ты могла бы не входить так бесшумно? Напугала меня до полусмерти. Нари усмехнулась. – Люблю быть внезапной. Он хмыкнул. – Меня пугать, то бишь. День ото дня ты все больше похожа на дьяволицу. – Нехорошо говорить это человеку, который принес вам такой удачный улов этим утром. Она уперлась ладонями в крышку стола и запрыгнула наверх. – Удачный? Так ты называешь, когда два высокопоставленных османа с утра пораньше с криками ломятся к тебе в дверь? Мою жену чуть удар не хватил. – Так купите ей что-нибудь красивое за их деньги. Якуб покачал головой. – Серая амбра! Повезло, что она нашлась у меня в запасах! А что, слабо было уговорить его выкрасить двери жидким золотом? Она пожала плечами, выхватила у него из-под локтя какую-то баночку и осторожно принюхалась. – Судя по их виду, они могли себе это позволить. – Молодой успел высказать о тебе много нелестных слов. – Всем мил не будешь. Нари потянулась за другой банкой, поглядывая, как аптекарь добавляет в ступку семена тунга. Со вздохом он отложил пестик и протянул к ней руку. Нехотя она вернула ему банку. – Что вы готовите? – Это? – Он продолжил молоть семена. – Снадобье для жены башмачника. Ее тошнит в последние дни. Нари понаблюдала за ним некоторое время. – Не поможет. – Да ну? Напомните, доктор, вы у кого учились? Нари улыбнулась. Якуба бесило, когда она так делала. Она повернулась к полкам, выискивая взглядом знакомый горшочек. Кругом царил хаос. Аптека казалась одной сплошной свалкой неподписанных банок и ингредиентов, которые словно сами снимались иногда с места и перемещались с полки на полку. – Она беременна, – бросила Нари через плечо. Смахнув паука, ползущего по крышечке, она взяла пузырек с маслом перечной мяты. – Беременна? Ее муж ничего не сказал. Нари поставила перед Якубом пузырек и положила рядом узловатый корень имбиря. – Рано. Они, скорее всего, сами еще не знают. Он выразительно посмотрел на нее. – А ты знаешь? – Боже милостивый, а вы – нет? Ее тошнит так, что шайтан услышит, не к ночи будь помянут. У них с мужем шестеро детей. Казалось бы, должны уже научиться распознавать знаки, – она примирительно улыбнулась. – Приготовьте ей чай из этого. – Я ничего не слышал. – Да, дедуля, вы не слышали и как я вошла. Может, тут дело в ваших ушах? Якуб, недовольно ворча, отодвинул ступку и отошел в уголок, куда он складывал свои заработки. – Кончала бы ты играть в Моисея Маймонида[5] и нашла бы лучше себе мужа. Еще не поздно. Он вытащил сундук, петли тяжело скрипнули, и старая крышка откинулась. Нари рассмеялась. – Если вы найдете того, кто согласится взять такую, как я, в жены, вы всех свах Каира оставите без работы.