Горелов не рассердился, спокойно объяснил: – Иван Никифорович! Все. Пора мне на покой. Устал. Я влез в беседу: – Надоело убивать? Ефим опять не проявил агрессии. – Кто-то в моей голове, командир, отдающий приказ «Уничтожь», меня утомил. Не дает ни дня отдыха, гонит за жертвой. Но сейчас все. Конец истории. Я наконец ночь посплю спокойно. Да, лягу в камере, но перестану дергаться. Димон потянулся за стаканом с водой. – Это был мой первый серийщик. Я ему не очень поверил, решил: какую-то игру мужик затеял. Но потом стал замечать, что большинство тех, на ком десятки трупов, испытывают облегчение, когда их наконец арестовывают. И они правда спят в камерах. Мирно так, словно домой пришли. Я махнула рукой: – Мне такие типы не попадались. – Какие твои годы, – улыбнулся Коробков. – Ладно, поверю, что встречаются мерзавцы, которые устали сами от себя, – согласилась я, – но, наверное, их немного. Основная масса старательно заметает следы, не хочет оказаться за решеткой. Сомнительно, что отец Николая, убив очередную женщину, вез потом ее тело в Подмосковье. Опасно так поступать. Скорей всего он их где-то поблизости убивал. Возможно, в своем доме. Небось Коля знал правду. – Тань, не фантазируй, – попросил Димон, – есть факт: Николай переехал в Кокошкино. Точка. В дверь постучали. – Войдите! – одновременно воскликнули мы с Коробковым. Створка открылась, на пороге возникла группа людей. Впереди шла пожилая дама, одетая в элегантное светло-бежевое платье, на ее голове красовалась голубая шляпка, из-под которой выбивались седые волосы, завитые крупными локонами. В руках она держала крошечную сумочку. За ней вышагивал мужчина в летнем льняном костюме, красной рубашке и панаме. Немного необычная одежда, если вспомнить, что на дворе октябрь. Он нес портфель. Замыкал процессию парень лет шестнадцати. У юноши была прическа, которую Иван называет «нервный пудель». Темные кудрявые волосы стояли на голове дыбом, похоже, их месяц не причесывали. В ушах незнакомца блестели колечки, одно висело в носу, и еще пара на губе. Мятые джинсы, растянутая футболка с изображением розового мишки, клетчатая рубашка поверх нее, кроссовки и сумка самого непотребного вида довершали образ. – Добрый день, господа, – хорошо поставленным голосом произнесла бабуля, – надеюсь, мы попали по адресу? – Здравствуйте, – улыбнулась я, мысленно придумывая казнь для секретаря, который зачем-то впустил к нам в переговорную трио городских сумасшедших. – Никита Павлович, – произнесла дама, показывая на парнишку. – Привет, – отозвался «пудель» в джинсах. – Миша, – продолжала старуха. «Льняной костюм» шаркнул ножкой. – Очень приятно видеть вас. – Взаимно, – машинально ответила я. Бабуля села к столу. – Думаю, вы – Татьяна Сергеева. А мужчина – Дмитрий Коробков. – Вы угадали, – отмер мой приятель. – Это совсем нетрудно, – серьезно сказала посетительница, – навряд ли представителя сильного пола назовут Таней. – Э… э… э… – протянула я, – объясните, пожалуйста, цель своего визита. Дама улыбнулась: – Она очевидна. Мы готовы приступить к работе. – К какой работе? – спросила я. – К практической, – пояснила незнакомка, – мы согласились помогать Татьяне Сергеевой. Рина нас умоляла несколько месяцев, но бросить все дела и начать сотрудничать с вами мигом не получалось. – Вы знакомы с Ириной Леонидовной? – осторожно уточнила я. – Знакома? – повторила гостья. – Мы близкие подруги. Я бросила взгляд на Димона и через секунду услышала звонок своего телефона. Я схватила трубку. На том конце молчали, я сказала: – Добрый день. Уже приехали? Сейчас спущусь. Потом встала. – Дмитрий, будьте добры, угостите наших посетителей. Чай-кофе, печенье-конфеты. Мне придется спуститься вниз на короткое время. – Непременно! – воскликнул Коробков и направился к шкафчику с припасами. А я покинула кабинет, на всякий случай отошла к лифту и позвонила домой. Глава десятая – Слушаю, – пропела Ирина Леонидовна. – Танюша, как дела? – Все хорошо, – заверила я, – есть вопрос. – Задавай! – велела свекровь. – К нам сейчас пришли люди… – начала я. – Танюшик, ты же не ожидала, что появятся слоны, – хихикнула Рина. – Гости весьма странные, – продолжала я. – Элефанты в Москве не самое обычное явление, – продолжала веселиться Ирина Леонидовна. – В переговорной сидят женщина, паренек и мужчина лет сорока, – объяснила я. – Как зовут даму, я пока не выяснила, она свое имя не назвала, зато представила остальных членов компании: Никита Павлович и Миша. – О-о-о-о! – заголосила Рина. – Наконец-то! – Ты их знаешь? – уточнила я. – Распрекрасно и со всех сторон! – закричала мать Ивана. – Дюдюля гениальна! Никита Павлович – мегасуперпрофи, а Миша… тут просто слов нет. – Дюдюля? – повторила я. – Странная фамилия. – Это имя, можно еще называть ее Дюдюня, – поправила Рина, чем ввергла меня в еще большее изумление. – Дюдюля, наверное, сокращение, – предположила я, – или прозвище. Как зовут даму на самом деле? – Ада Марковна, – объяснила Рина, – но она жутко злится, когда отчество слышит. Сколько ее помню, а помню я ее… э… столько лет не живут, сколько мы знакомы. В общем, она Дюдюля, Дюдюня, Дюдя, Дюля, Дюдю. И все в таком духе. На худой конец – Ада. Но никогда не Ада Марковна, обратишься к Штольцбаумкухенрайз таким образом и увидишь, как летают крокодилы. – Что такое Штольц?.. Дальше я не запомнила, – изумилась я. – Фамилия Дюдюли, – отрапортовала свекровь. – Тебе все понятно? – Нет, – честно ответила я. – Зачем женщина с непроизносимой фамилией приехала к нам? Каким образом она смогла войти в здание? Мы никому не заказывали пропуск. – Танюша, перестань задавать суматошные вопросы, – велела Рина, – сейчас все объясню. Дюдя младшая сестра Тотоши, старшего брата Ляли, мужа тети Никифора. Пока ясно? – Никифор – ваш муж, отец Вани, – обрадовалась я знакомому имени. – Всегда знала, что ты умнее большей части населения земного шара, – похвалила меня Рина. – А сестра мужа тети Никифора работала в советские годы в большом желто-сером доме, напротив стоял Дзержинский. Я села на скамеечку у стены. – Дзержинский Феликс Эдмундович, который создал в тысяча девятьсот семнадцатом году Всероссийскую чрезвычайную комиссию – ВЧК, она потом превратилась в ОГПУ – НКВД – МГБ – КГБ – ФСБ, так пока и называется, умер в тысяча девятьсот двадцать шестом году. Если женщина, о которой ты говоришь, работала в ВЧК, а Дзержинский стоял напротив и смотрел, то сколько же лет… – Еще Грибоедов написал: горе от ума, – остановила меня Рина. – Тань, я имела в виду памятник. – А-а-а, – протянула я. – Рина, можешь коротенько объяснить, зачем ко мне приехала Дюдюка с компанией. Но только начни не от Дзержинского, а поближе к нашему времени.