Но было уже поздно для лошадок, и Шон, купив стаканчик кофе в киоске, уселся на скамейку, надеясь протрезветь. С водкой он привык справляться, но пиво почему-то вывело его из равновесия и сделало излишне эмоциональным. Решив по пути от паба, что забьет болт на всю эту гренландскую ностальгию, он все-таки поддался натиску воспоминаний. Он был там в трех различных экспедициях – в первой, с Томом, они искали пропавших полярников, когда им было по двадцать. Они были напарниками на санях в упряжке из десяти собак, и оба воображали, что, начитавшись книг, могли считать себя настоящими исследователями. Они оказались полными глупцами, и никогда еще им не было так хорошо. После этого Шон был там пару раз по заданию Кингсмита, выясняя детали одного горнопромышленного тендера, из которого так ничего и не вышло; и, хотя он находился в Нууке, столице Гренландии, это все же была Арктика. Первый раз был самым лучшим, несмотря на их неопытность. А возможно, благодаря ей. Они с Томом выбивались из сил на снегу, отчаянно пытаясь сладить с десятью собаками и запрячь их в упряжку, воздух гремел и сотрясался от неистового лая, и собаки отлично понимали, что имеют дело с новичками. В итоге Шон с Томом запрягли их одну за другой, вместе ловя каждую собаку и разбираясь поочередно со всеми лапами и постромками, и, когда упряжка была готова, они уже валились от усталости, а собаки завывали и подпрыгивали от возбуждения, словно их тоже запрягли впервые в жизни. Он вздрогнул, когда в Гайд-парке зазвонил его телефон. Это был Могенс Хадбольд с хорошей новостью. Люди часто спрашивают, в чем привлекательность и каковы радости исследования Северного полюса? Ответ – Приключение: проникать туда, куда еще не проникал ни один человек. Достижение: открытие чего-то, имеющего ценность для человечества, как, например, китобойный промысел Южной Георгии; а также продвижение через массы льда и преодоление любых трудностей на пароходе или под парусом. Чудесная чистая красота этих мест, здоровая, бодрящая жизнь; и последнее, но отнюдь не по значению – дружба – дружба людей сильных духом. Людей, сражающихся бок о бок с тобой, трудящихся в поте лица, веселящихся с тобой и валяющих дурака. Ребят, подсмеивающихся друг над другом и лезущих в драку за нелестные отзывы об отсутствующих приятелях. Ребят, стоящих друг за друга, невзирая ни на что; разделяющих любые испытания, трудности, радости, опасности и пищу, и намеренных во что бы то ни стало прорваться вместе к желанной цели. Такие люди вызывают огромное почтение, и в результате вы получаете слаженную работу и верность самого высшего, безупречного свойства, и радость воспоминаний, которые никогда не поблекнут. Под парусом на ледяном Севере: путевой журнал Британской арктической экспедиции 1926 года (1927 г.). Фрэнк Артур Уорсли 10 Сидя на скамейке в парке, Шон послал электронные письма Кингсмиту, Рэдианс и Тому. Он позвонил Мартине и сказал, что скоро будет, а также Гейл – сказать, чтобы она его не ждала. Он поделился с ней новостью, и она сначала поздравила его, а потом попросила о разводе. Она знала, что Мартина входила в новый консорциум и что она не была одной из его мимолетных привязанностей, так что теперь его отношения с ней обретут надежную основу. Гейл желала разойтись с ним достойно и быстро. Она назвала ему имя своего адвоката и закончила разговор. Шон испытал облегчение и потрясение одновременно оттого, что она настолько серьезно подготовилась к разводу. Когда он приехал к Мартине, его ждало охлажденное шампанское «Крюг» и ее ключи от дома. Этот момент они лелеяли в своем воображении, и, хотя ее воодушевление в связи с их общим триумфом было приятно ему, он почувствовал странную отчужденность. Возможно, ему просто разонравилось шампанское. Возможно, когда винтажный «Крюг» превращается в обычную шипучку – это признак успеха. Не то что благородная пинта пива в прокуренном пабе, среди пестрой публики, рядом с твоим верным корешем. Мартина опустилась перед ним на колени и расстегнула ширинку, игриво улыбаясь. Он закрыл глаза. Дело было сделано – он добился успеха. И жизнь во лжи с Гейл подошла к концу. И Том пришел и сделал именно то, зачем Шон позвал его: он сделал его победителем. Но Шон не чувствовал себя счастливым. Мартина отстранилась и посмотрела на него вопросительно. Он, не открывая глаз, запустил пальцы ей в волосы и кивнул. Она продолжила свои старания, и он сосредоточился на ощущениях. Он попытался сильнее возбудиться, подумав о тех девушках в пабе и об одной недавно просмотренной порнушке (ни одна женщина не могла отучить его от этого пристрастия, даже если знала о нем, в отличие от Мартины). Но ничего не помогало. Он мягко поднял ее на ноги и обнял. – Почему я не чувствую себя счастливым? – Ты получил то, чего хотел. Теперь ты ощутишь пустоту. Он кивнул. Это было правдой, и проницательность Мартины наполнила его нежностью к ней. Он молча погладил ее по волосам в знак примирения с их первой сексуальной неудачей. А потом они стали вместе смотреть телевизор, тоже впервые. – Приличный человек довольствуется выгодой. – Кингсмит нередко говорил ему это первое время. – Только дураки хотят чего-то большего, дураки могут быть пешками, но не партнерами. И Шон – или Шон, мальчик, как называл его Кингсмит – смеялся и смотрел, как растут капиталы, и, когда было нужно (а нужно было часто), работал по семь дней в неделю, привыкая к особым методам своего патрона, усваивая его финансовые схемы, напоминавшие русские матрешки, путешествуя с ним и запоминая его маршруты: с Каймановых островов в Панаму, из Монако в Джерси и в Цюрих и так далее. Очень часто со стола Кингсмита Шону перепадали крохи от доходов – иногда в виде наличности, но чаще в виде неожиданного первичного размещения акций некой прежде неизвестной компании, которую Кингсмит тщательно окучивал до ее дебюта на фондовой бирже, как правило, связанной с горнодобывающей промышленностью, одной из главных сфер его интересов. Шон проявил себя превосходным управляющим финансовой машиной Кингсмита, используя часть дохода для роста своего портфеля недвижимости и всегда реинвестируя по рекомендациям патрона. Оба понимали, что Шон никогда не будет играть с Кингсмитом на равных, но он был способным учеником и сумел нажить такое богатство, о каком и не мечтал в двенадцать и даже в двадцать один год. Он стал достаточно богатым, чтобы признать, что одних денег мало. О чем он всегда мечтал, так это о том, чтобы вписать свое имя в историю. В буквальном смысле. Как Баренц или Беринг или – ну, ладно, пусть не как Сесил Родс[11], – в общем, как отважный, благородный первопроходец, чьим именем могут назвать горы и моря. Теперь же, после сделки с Педерсенами, в глубине души, которая тайно жаждала славы, он возликовал. Он, Шон Каусон, без всякой посторонней помощи поднялся наверх и сумел стать владельцем крохотного кусочка Арктики в этот важнейший для ее истории момент. Лед отступал, и заполярное судоходство становилось активнее с каждым днем, перемещая глобальные рынки от кассовых стоек супермаркетов к строительным контрактам по мере того, как понижались цены на товары. Уйма полезных ископаемых, еще никем не охраняемых, ждала хозяев. Даже в воздухе, казалось, витало предчувствие чуда; действительно, пришел новый золотой век коммерции и возможностей, и Шон был пиратом новейшего образца, но действовал он не ради наживы, а ради признания. Он был известен как человек, умеющий сводить нужных людей, и именно этим он собирался заняться в Арктике, на новой деловой арене, где коммерция и логистика столкнулись с экологией. Такая роль несомненно заслуживала определенного признания. Мидгард стал его величайшим завоеванием, хотя в душе он всегда знал, что его ждет победа. Еще за несколько месяцев до того, когда шансы на успех с этим тендером были ничтожно малы, он нашел одного норвежского архитектора и выплатил ему авансом крупный гонорар, чтобы уложиться в узкие временные рамки, необходимые для этой работы. На следующее утро после того, как ему сообщили о решении Педерсенов, когда Мартина ушла на работу, он позвонил из ее дома в свой офис в Осло, и восторженные поздравления, обрушившиеся на него, наполнили его счастьем, гревшим душу, пока он шел через Кенсингтонские сады. Он направлялся в универмаг «Селфриджес», чтобы убить время перед встречей с Джо за ланчем. Он еще не знал ни места, ни времени, но это было в порядке вещей. Недавно Шон даже не знал, в Лондоне ли Джо, но утром получил электронное письмо, в котором тот сообщал, что будет в Собрании Уоллеса[12] прямо за универмагом, и они смогут пересечься и наскоро перекусить. Шон вспомнил, что Джо нравилось любоваться старинным оружием. Обычно старик предавался этой забаве, когда у него был порядок в делах. Он тешил себя мыслью приобрести что-нибудь, принадлежавшее древнеримскому полководцу Крассу[13]; Шон все время собирался почитать о нем, чтобы быть в теме, но никак не мог выкроить времени. Небо было белесо-голубого цвета, и держалась такая жара для февраля, что, несмотря на облетевшие деревья, бегуны были одеты по-летнему. Шон шел через парк, подавляя раздражение из-за того, что его патрон, которого он глубоко уважал, все еще, как ему казалось, относился к нему как к безусому практиканту, готовому с благодарностью потакать всем его прихотям. С тех пор прошла вечность, но Кингсмит, в отличие от прочих смертных, похоже, был неподвластен времени. Шон прошел вдоль верхней части Серпентайна, глядя, как два лебедя опускаются на воду. Если Кингсмит продолжал относиться к нему как к мальчишке, значит, такова была плата за доступ к его капиталу. Ни много ни мало сто пятьдесят миллионов долларов, которые при содействии Тома сделали его хозяином виллы «Мидгард». Когда-то он называл Кингсмита стариком, и многие думали, что тот действительно его отец. Шон не разубеждал их, ведь он ощущал себя в большей степени сыном Кингсмита, чем своего безвестного отца. И пусть даже из Кингсмита этого было не вытянуть никакими клещами, поскольку он был очень сдержанным человеком, но Шон в глубине души не сомневался, что старик испытывает к нему отеческие чувства. Так что он закрывал глаза на его причуды. Шон решил убить немного времени в универмаге «Селфриджес», в отделе часов, и подождать его звонка. Это место с давних пор умиротворяло Шона, и он часто бывал здесь еще до того, как смог приобретать желанные вещи. Здесь ничего не менялось: фланирующие состоятельные покупатели, сверкающие витрины и его собственное умноженное отражение в высоких зеркалах с подсветкой мягкого абрикосового цвета. Ему следовало отметить свое долгое путешествие, начавшееся в служебном коридоре интерната, перед картиной с айсбергами и приведшее его к обладанию частью Арктики, – отметить, разумеется, новыми часами. Настал новый этап его жизни, и ему требовалось что-то подходящее для его новой роли гуру финансов и защитника экологии. Часы замысловатые, но строгие, походного вида, высокая стоимость которых будет очевидна только знатокам. Никакой вульгарности. Шон не представлял, что это может быть. Он только поражался, как по мере его продвижения вдоль витрин, заполненных сияющими циферблатами и экзотическими ремешками в атласных футлярах, за ним все больше увеличивался хвост продавцов-консультантов. Он заметил новую витрину, которой здесь не было в прошлый раз, над ней красовались слова: «Зал славы». А под стеклом лежал, поблескивая, платиновый «Ролекс космограф дайтона» с циферблатом холодного голубого цвета, цвета ледника. Шон примерил часы и взглянул на свое отражение. Ему не захотелось снимать их, так что он их купил, а свои «Патек Филипп» положил в карман. Это было в его характере – коллекционировать прекрасные наручные часы. Вероятно, ему стоило купить часы и Мартине. Больше никакого донжуанства. Пусть брак с Гейл и не удался, но ему все равно требовалась спутница – он не хотел жить как Кингсмит, которому при всем его богатстве и на все готовых красавицах, ждавших его по всему миру, казалось, недоставало центра притяжения, который обеспечивали бы серьезные отношения. У Кингсмита не было детей, не было постоянной партнерши, но везде, куда бы он ни приехал, его встречали роскошные женщины. Когда-то Шон считал такое положение весьма завидным, но теперь оно наводило на него тоску, хотя Кингсмит никогда не проявлял признаков грусти. Шон осматривал женские наручные часы. Ему хотелось купить что-нибудь и Рози, но при мысли о том, как он позвонит ей и скажет, где находится, а в ответ услышит ругань, он оставил эту мысль – подобное никак не вязалось с его представлениями о дне триумфа. А как насчет Рэдианс Янг? Ведь это был и ее триумф. Она усадила за стол переговоров китайцев, и Шон хотел выразить ей признательность; однако она была так эксцентрична. Невозможно было предсказать, как она отреагирует на его подарок. На своей странице в фейсбуке Рэдианс именовала себя то «Биполярной малышкой», то «Простой девочкой в поисках любви». Шон едва ли смог бы найти другую 34-летнюю незамужнюю китаянку, в распоряжении которой были сотни миллионов долларов. Или сеть особых отелей, рассчитанных на китайцев, на пока еще не освоенных рынках (в основном в Европе), или портфолио проектов в нескольких африканских странах и собственная судоходная линия с пристанью в порту Даляня. Рэдианс была пробивной, безудержной в своих амбициях, бестактной и порывистой, но простой ее никак нельзя было назвать. – Они очень симпатичные. Хотите посмотреть? Улыбающаяся продавщица уже открывала перед Шоном витрину и вынимала черные керамические часы с бриллиантовой кромкой. Шон взял их в руки. Да, они будут смотреться на Мартине. Продавщица склонила голову набок: – Для кого-то особенного? – Они водонепроницаемые? Он представил часы на запястье Мартины, одетой в черное бикини. Он знал, что ей хотелось оказаться в числе приглашенных на восхитительную яхту Кингсмита, «Брисингамен»[14], которая вполне могла считаться его домом. Шон спросит об этом Кингсмита за ланчем, и тот скажет ему да или нет, а скорее всего, просто промолчит, но точно запомнит это. Тут же зазвонил телефон Шона, словно подтверждая их особую связь, и он сразу ответил – Джо никогда не ждал дольше трех гудков. На экране высветилось имя: Руперт Парч. Шон был едва знаком с ним и смутно помнил, при каких обстоятельствах мог дать ему свой номер. – Руперт? – Это знаменитый полярный исследователь? – произнес с воодушевлением звонивший. – Я сказал, что достану тебя. Я тут тестирую одно офигенное приложение от Минобороны – оно выдает местоположение абонента. Асимметричная система – слышал, они первыми применили. Но может, и нет, ты в этом шаришь. БС, если что. – В случае Парча это означало «без ссылок на меня». – Кстати, приятные часы, надо брать. Шон обернулся. Голос Парча доносился из трубки, а сам он уже приближался к нему, широко улыбаясь и протягивая руку. Подойдя, Парч с чувством обменялся с Шоном рукопожатием. – Вот он – человек грядущего! Эпичные поздравления! – Он огляделся с заговорщическим видом. – Хм… ты, может, все еще хранишь большой секрет? Не переживай, все уже говорят об этом. Шон Каусон – секс-символ наших дней. Готов подписаться. Парчу было чуть за сорок, но выглядел он как проказливый школьник, с яркими бесцветными озорными глазами, светло-каштановыми волосами, зачесанными набок, стройной фигурой и быстрой, уверенной манерой говорить. Шон никогда не мог точно сказать, чем Парч занимается; тот все время суетился точно заведенный, и его радостный энтузиазм был пропорционален статусу его очередного босса. Судя по всему, большой шишки. – Так ты меня сейчас выследил незаконно? – Нелегально? Как же! Я просто случайно здесь оказался. Хотя жаль, что у меня не было планов потратить шестьдесят штук на очередную цацку, таким богачом я никогда не буду, хэштег печалька. Нет, определенно никаких нарушений закона. Но ты правильно усёк: Парч изрядно поднялся. И мой хозяин ужасно впечатлен твоей последней новостью. – Какой новостью? – Ну, не тормози – Парч принял еще более невинный вид. – В любом случае он жаждет, чтобы я доставил ему тебя на званый завтрак, если ты изволишь без уведомления. – А твой хозяин – это… – Филип Стоув. Я его новый личный секретарь. Говорю с гордостью, что я уже обошел своего предшественника, очень талантливого человека. Шон был немало наслышан о Филипе Стоуве. Тот занял пост министра обороны после жестокого и сокрушительного вестминстерского скандала, который он сам же и спровоцировал. Шон подождал, пока оформят его покупки. Стоув послал за ним? Он спиной почувствовал взгляд Парча и уловил сладковатый запах его одеколона. – У тебя найдется время? Таких предложений обычно повторно не делают. Мой шеф уж точно, но я этого не говорил. Кстати, там машина ждет на улице, на двойной желтой. Только если у тебя не было других планов. А то я отчалю. Телефон Шона зазвонил снова – на этот раз это был Кингсмит. Он еще никогда не сбрасывал звонков Джо. Но деньги были уплачены, дело сделано, вилла «Мидгард» принадлежала ему. Звонки прекратились, и Парч отвернулся от витрины, которую с интересом рассматривал. – Ничего срочного? – Я свободен. – Молоток! Надеюсь, индийская кухня сойдет? Одно из этих новомодных мест, зверски популярное. И, если позволишь заметить, ты выглядишь так, словно готов убить кобру. Инуарфигссуак, Бухта Большой Резни. Большой резни? Кратутсиак объяснил это в нескольких словах. Эта история, хоть и давняя, заслуживает рассказа. О ней помнят все местные. На берегу острова подрались мальчишки – того острова, на котором мы были. Дрались отчаянно, вероятно, как все дети. Один из них упал. Он стал кричать. Другой, чтобы заставить его замолчать, стал мутузить его ногами и колотить кулаками. Это случайно увидел дед упавшего мальчика. Он подбежал к ним и, разумеется, дал обидчику сдачи. Завязалась жестокая драка. Дед, распираемый гневом, ударил одного мальчика с такой силой, что убил наповал. Тогда в драку ввязался взбешенный дед убитого. А за ними полезли драться отцы, вопящие матери, тещи, дядьки и тетки, братья, сестры и племянники. Весь лагерь стал драться. Увечья, жестокая брань, ужас, да и только. Всех охватила неистовая ярость. Они лупили друг друга по головам камнями и костями. Кто-то бегал за женщиной с окровавленным гарпуном. Они перебили друг друга. Из всей деревни остался только один человек. История умалчивает, как умер этот выживший. Последние короли Туле (1956 г.). Жан Малори 11 Пока машина министра с затемненными окнами везла Шона в сторону юга, он думал, что они направляются в Вестминстер, и весь этот сценарий в духе рыцарей плаща и кинжала разыгран Парчем, страдавшим склонностью к театральным эффектам, чтобы произвести на Шона впечатление своими новыми возможностями. Но они миновали Парламент-сквер, проследовали на восток вдоль Темзы, и Парч извинился, что не может сказать Шону больше. Когда они проехали Тауэр, Шон решил, что они направляются в Доклендс[15], а когда оказались в Кэннинг-Тауне[16], где на улицах было больше полиции, чем обычно, он вспомнил, что видел в новостях протесты по поводу полугодичной выставки вооружений, проходившей в Эксель-центре[17]. Парч закатил глаза. – Умному намек: мы говорим «Оборонная продукция». Они выглянули. Плотная толпа респектабельного вида бизнесменов и несколько женщин ждали у главного входа. У многих были при себе солидные кейсы.