Утро. Раннее. За окном – белесый болотный туман. Рассеянный солнечный свет слишком слаб, чтобы хватило для комнаты. В углах – темнота. Она укрывает обшарпанный печной бок с черным квадратом заслонки, и шторку, которая разделяет комнату пополам. Темнота прячется и под массивным столом, на котором уже стоит кувшин и миска с творогом. В комнате пахнет мятой и чабрецом, сеном, молоком, свежим хлебом, и я некоторое время лежу, наслаждаясь минутой покоя. Их не так много, чтобы не ценить. Я не одна. Теплая ручонка на шее, сладкое сопение в ухо. Настька… Нет, моя дочь далеко. Но Йен рядом. Из-под одеяла выбрался, жарко ему, рубашка взмокла, и волосы на затылке слиплись. Он тоже просыпается и смотрит на меня рыжими глазами, в которых вопрос. – Все хорошо… Не очень хорошо, но много лучше, чем могло бы быть. Йен вздыхает. – Твой отец… он очень долго болел. И начал поправляться… Кайя был со мной, когда болела я. Неотступно. Каждую минуту. Утешал. Успокаивал. Уговаривал жить. Угрожал даже… и не хотел отпускать. – …и обязательно поправится. Не сразу, но поправится. На самом деле он очень хороший человек. Что я могу еще сказать? И Йен не верит. Он помнит, что было вчера. …Кайя? …да? Он отозвался сразу и с какой-то готовностью, словно ждал, когда я позову. …я просто хотела убедиться, что ты есть. …я в порядке. …врешь. …вру. Сомнение. И тревога, которая растет с каждой секундой. Я слышу его ясно, четко, лучше, чем когда бы то ни было. …Иза, ты… я бы хотел поговорить, но… не в доме. …из-за Йена? Малыш перебирает пряди моих волос, сосредоточенный, серьезный. …мне бы не хотелось повторения вчерашнего. Я не уверен в том, что полностью себя контролирую. Сейчас я отдаю себе отчет, что этот ребенок не несет в себе угрозы, но… Этот ребенок? Ллойд предупреждал, только я до сих пор не уверена, что мнению Ллойда стоит доверять. …сейчас выйду. …только оденься. Прохладно. И снова сомнения. Ожидание, нервозное, точно Кайя опасается, что я передумаю. Ну уж нет. – Урфин! – Он спит поперек порога, с мечом в обнимку, и мне совсем не хочется знать, от кого именно он собрался нас защищать. Но глаза открывает сразу. – Присмотри за Йеном. – А ты? – Мы поговорим. Не стоит волноваться. Все равно волнуется. За меня? За Кайя? За обоих сразу? А во дворе и вправду прохладно. Сыро. И туман ложится на плечи белой паутиной. На траве – роса, а в траве – одуванчики, желтые веснушки. …И снова вспоминаю о Насте. Я бы сплела ей венок из одуванчиков, с длинной такой косой. Я помню, как мама мне выплетала такие, а косу одуванчиковую украшала синими васильками и еще ромашками. Я себе такой красавицей казалась… Кайя сидит на том же месте, что и вчера. Он всю ночь здесь провел? Похоже на то. Сидел. Думал. Не знаю, до чего додумался, но подозреваю, что вряд ли до чего-то хорошего. – Пойдем прогуляемся? – Меня тянет прикоснуться к нему, но я чувствую, что Кайя этого не хочет. Боится? Скорее стесняется. И еще не доверяет себе. А в рыжих прядях запутались капли росы. Руки прячу за спину, так обоим спокойнее будет. А Кайя поднимается и, оглядевшись, выбирает направление. К лесу? Почему бы и нет. Он двигается по-прежнему бесшумно, но все-таки как-то неловко, что ли? Словно отвык от собственного тела. – Я позволил себе игнорировать тренировки. – Он заговаривает первым. – И долгое время вел не совсем тот образ жизни, который… Запнулся и замолчал, но позволил взять за руку. Ладонь темная совсем. Сам он тоже – что снаружи, что изнутри. Выгорел, если не дотла, то почти. – Не нужно, сердце мое. – Кайя не позволил мне заглянуть слишком далеко. – Я не хочу причинять тебе боль, даже случайно. Позволь мне самому отойти. Я хотел попросить тебя, чтобы ты… А кольцо надел все-таки. И синий камень сегодня ожил, яркий, как никогда прежде. – Скажи, пожалуйста, дяде и Урфину, чтобы без особой необходимости меня не трогали. – Они не будут. – Хорошо. – Он осторожно сжимает мои пальцы. – Но все равно скажи. И чтобы держались в стороне. Вчера я слышал тебя, но не Урфина. И там, на площади. Они были как другие люди. Лес оборвался. Не было авангарда из светлых берез и темной еловой стражи, но лишь четкая граница по берегу ручья. Узкая лента воды в глубоком русле. Красный глинистый берег. Кусты бересклета в нарядных серьгах цветов, и далекая песня жаворонка. Серебро паутины. – Если мне будет что-то нужно, я спрошу. Возможно, моя манера общения вызовет неприятие, но я не имею намерения кого-то обидеть. Я лишь буду стараться никого не убить. – Кайя, они взрослые. Поймут. Опять сомнение. Он больше не верит людям, пожалуй, мне в том числе. И главное, что имеет на это все основания, вот только Кайя стыдно за свое недоверие. – Еще, пожалуйста, скажи, что, когда я… не совсем в себе, нельзя тянуться к оружию, как бы этого ни хотелось. Вообще не следует шевелиться или заговаривать. Я все равно не услышу никого, кроме тебя, а голос, интонация, что угодно, способны спровоцировать нападение. Также нельзя смотреть в глаза. И… прикасаться к тебе. Вообще подходить к тебе слишком близко. Последнее произносится тихо, почти шепотом. – Извини, но эмоциональная составляющая в любой момент может оказаться сильнее разума. – Касается Йена или… – Мужчин. Взрослых. Всех. Киваю, испытывая при этом непонятное облегчение. Со взрослыми мужчинами мы как-нибудь разойдемся. Вот только поговорить Кайя хотел совсем не об этом. Отпускает мою ладонь, скрещивает руки на груди, но не отворачивается. Смотрит сверху вниз, сердито, словно заранее готовясь воевать. – Я вчера сказал, что не готов тебя отпустить. Я не хочу, чтобы меня отпускали. Я вообще не воздушный шарик, который на привязи держат. – Иза, мне непросто говорить то, что я должен. Я действительно физически не способен расстаться с тобой. Сама мысль об этом… меняет. Надо полагать, не в лучшую сторону. Эмоциональная составляющая, разум… он опять запутался в себе. – Ты видела, чем я становлюсь, поэтому тебе придется находиться рядом со мной. Всегда и везде. В таких местах, как это…