– Спать. Отключается моментально, впервые за долгое время спокойный, умиротворенный даже. И спит до вечера. Вечером, впрочем, тоже спит. И ночью. И весь следующий день. Медведь рыжий… …угу. …и не будить? …ага. …долго? …до весны. …а елка как же? …на елку можно. А потом до весны. …и что прикажешь делать мне? …сидеть. Гладить. Тогда хорошо. Если хорошо, то это, безусловно, аргумент. И я сижу, глажу. Нынешняя дорога особенная. Вымороженная. Засыпанная снегом. Она оставляет ощущение полета и какой-то светлой детской радости. Предвкушения. И Кайя, стряхнув остатки сна – все-таки до весны его не хватило, – спешит умыться снегом. А потом, неугомонный, словно и не было усталости, мешает кучеру, подгоняя лошадей свистом. Мальчишка, что еще сказать? Линию вала, снежной стены, мы пересекаем в сумерках. На ночь останавливаемся в маленьком городке, где есть трактир и комната с узкой, тесной кроватью, но так даже лучше. …на самом деле нас здесь нет. Соломенный матрац, льняные простыни. Комната проветривалась, но все равно внутри пахнет смолой и пивом. …как нет? …так. Если мы есть, нам придется задержаться. А Кайя задерживаться не желает, но их светлость даже в спешке не могут не соблюдать ритуалов вежливости… то ли дело молодой рыцарь, пусть и желающий остаться неузнанным, иначе зачем лицо под капюшоном прятать? Это желание понятно. …именно. Мы инкогнито. Ужинаем сидя на полу, и Кайя бессовестно таскает у меня с тарелки вареную морковь. Я предлагаю отдать сразу, но ему так интересней. Следующий городок втрое больше предыдущего. И Кайя вытаскивает маску. Тоже мне благородный разбойник. А я, надо полагать, девица в беде. – Почему? – Ну… в книгах часто благородные разбойники выручают девиц, попавших в беду. И потом между ними вспыхивает страсть. А взгляд-то какой задумчивый сделался. И, как назло, ни одной беды поблизости. – Тут рынок неплохой. А нам подарки купить надо. Под елку. – Маска ему идет. Но эти рыжие вихры сводят маскировку на нет. …это просто ты меня знаешь. …знаю. Что тебе подарить? …себя. С бантиком. Ты обещала. И чтобы сюрприз. На рынке шумно, людно и пахнет свежей сдобой. На открытой жаровне доходит мясо, которое заворачивают в тонкие лепешки и поливают жирным соусом. Дают и капусту, квашенную с клюквой. Или вот маринованные огурчики, которые вылавливают прямо из бочки. Огурчики вкусны. А мясо острое до невозможности, и нам спешат продать темное, тяжелое пиво. Потом был лоточник с шелковыми лентами… и другой, с бусинами, выточенными из янтаря, агата, розового сердолика, кошачьего глаза и беловатого мутного лунного камня. …и третий с цепочками и серьгами – что еще нужно для счастья такой красивой женщине? Кайя мрачнеет и спешит увести меня подальше. И сам застревает в лавке с игрушками. Корабля здесь нет, но хватает других замечательных вещей вроде ветряка на палочке, с которым Кайя наотрез отказывается расставаться. Его вниманием надолго завладевает карета, сделанная с исключительной точностью. Колеса вертятся, двери открываются, а ящик для багажа, напротив, запирается на крохотный замок. Особенно хороши позолоченные фонари. Карету мы берем. И к ней четверку лошадей… и слуг тоже… и даму с бледным фарфоровым лицом. А для дамы нужны наряды… Забираем и пару драконов удивительной красоты. Их кожистые крылья раскладываются, а чешуя сияет даже в скудном свете. А лавочник уже несет морского змея. Химеру. Саммальских тигров и боевых слонов, которых Кайя разглядывает придирчиво… …все-таки использовать их в качестве боевых животных нецелесообразно. Впрочем, слоны остаются с нами. …карусель с хрустальными бабочками – для Шанталь. …и драгоценная шкатулка с набором ароматических масел – Тиссе. Флаконы из горного хрусталя бережно уложены в обтянутые бархатом ячейки, но Кайя распоряжается обернуть их шерстью. Зануда. Урфину – парные кубки из цельного янтаря в серебряной оплетке… …и мне позволяют исчезнуть на пять минут. Сюрприз – это сюрприз. Кайя даже подсматривать не станет. И когда я показываю синюю ленту, на бант, верит. Мы возвращаемся в трактир поздно вечером. А утром – вновь дорога. И Кайя уже не свистит, но гордо держит свой ветряк, лопасти которого вертятся с тихим шелестом. Места в санях поубавилось, но… уже недолго. И чем ближе Ласточкино гнездо, тем сильнее я нервничаю. Я больше года не видела свою дочь, чтобы не по связи, чтобы рядом, чтобы обнять и не отпускать. Расцеловать веснушки. И рыжие брови. И волосы в косички заплести, пусть бы и продержаться они недолго. Я хочу к ней. И я боюсь. Столько времени. Не стала ли я для Насти чужой? Знакомой, но все-таки чужой? А Йен? Не получится ли, что теперь, когда моя дочь вернулась, он вдруг окажется лишним? Он не заслужил такого. А Кайя? Я сама заставила его принять сына. Как потребую обратного? Нет, знаю, что не потребую. Слушаю себя. Верю себе… и все-таки боюсь. И страхи разбиваются на осколки в тот момент, когда рыжее, лохматое, грязное нечто бросается на шею с криком: – Мама! Мамочка приехала! Она обнимает, целует, трогает щеки липкими ладошками, которые определенно пахнут вареньем. И пятна его же украшают платье, некогда весьма нарядное. К пятнам прилипли клочья пыли и дохлый паук. Но это же мелочи. Ребенок счастлив! – И что вы делали? Веснушек прибавилось. А в солнечных кудрях застряли куриные перья. – Играли! В р-рыцарей. Краем глаза замечаю, как из-под лестницы выползает на четвереньках Йен… – И кто был рыцарем? Дочь хмурится, но отвечает с достоинством: – Я. – А Йен? – Конем. – Она сдувает рыжую прядку, упавшую на нос. – И Бр-рай! Действительно, один рыцарь и два коня всяк лучше, чем один конь и два рыцаря. Йен подвигается бочком, косясь на Кайя. Лишний? Ничуть. Он мой. Неторопливый. Спокойный. Уравновешенный. Слегка неуклюжий и даже смешной в кухонном полотенце, которое, должно быть, попону изображает. Зато понятно, откуда варенье. И хотя бы ела его Настасья не в гордом одиночестве. – Иди сюда, Лисенок. Йена не нужно уговаривать. Двумя руками можно обнять двоих детей. Это логично, правильно, и… я так хочу. – Йен – Лисенок. А я?