Приказ. Но ей уже надоело подчиняться его приказам. – Послушай, дорогая, сидя здесь, ты ничего не добьешься. Ты должна выйти к людям. Так, чтобы все увидели, что ты жива. И… по-прежнему красива. Смех у нее – стекло, ломающееся в руке. Юго морщится. – Я? Красива? Посмотри, в кого я превратилась! Я… я не могу себя видеть! Но меж тем цепляется за зеркала, словно надеется, что в них осталась она, прежняя. Она продолжает стареть, пусть бы и ребенок – Юго решил, что сегодня заглянет к нему, – больше и не вытягивал из нее силы. Их не осталось. Изношенный организм забыл о красоте выживания ради. – Тебе сделают хороший парик. Раньше тебе нравились парики. Кормак наверняка отобрал у нее зеркало. Вероятно, после сегодняшнего визита в комнате зеркал не останется. Юго заменил бы их портретами. – А зубы мне тоже сделают? Не выдержала, вскочила с постели и что-то уронила, судя по звуку – хрупкое и звонкое. – И мое лицо ты вернешь? Прежнее лицо? А что еще ты пообещаешь, любимый папочка? – Сядь. Она не собиралась садиться. Слишком долго точила ее злость, и вот теперь появился тот, кто и вправду виновен в ее бедах. – Ты ведешь себя как уличная девка. – А я и есть девка! Дворцовая. Или неправда, папочка? Ты же как девку меня подкладывал. То под одного, то под другого… честь рода… успех рода… жертвовать во имя рода! Мной жертвовать! Почему всегда жертвовали мной?! – Кричи громче, не все услышали. – И что? Пусть слышат! Я умираю! Ты понимаешь, что я – умираю?! Нет? Тебе все равно… тебе даже удобно будет, если я вдруг завтра не проснусь. Тогда ты опять пойдешь к нему и предложишь очередную сделку. – Уже предлагал. – Что? – Судорожный вздох и кашель. На платке останутся красные капли, и платок, кружевной платок тончайшей работы, найдет свою могилу в жерле камина. Там уже похоронена добрая сотня платков, свидетельствовавших о скорой кончине ее светлости. – А что ты хотела, дорогая? Я не могу рисковать будущим семьи только твоего самолюбия ради. Это хуже пощечины. Юго прикусил губу, сдерживая смех. – Но не переживай, ему не нужен развод. Пока… – Ты и вправду надеешься победить? – Она вдруг успокоилась, как бывает, когда человек принимает некое решение, пусть бы и крайне для себя неприятное. – Знаешь, папочка, я всегда тебе верила. Ты говорил, что любишь меня… что я – твоя девочка. Твое солнышко. Твоя единственная опора и надежда… ты всегда говоришь людям именно то, что они хотят слышать. Ее прервал очередной приступ кашля, длившийся дольше обычного. – Но ты сам начал в это верить, папочка. Решил, что умнее остальных… может, и прав. Должно же быть в тебе хоть что-то, чем я могла бы гордиться. Только твой ум больше ничего не значит. Кайя тебя убьет. И меня. И всех, кто носит герб Кормаков… Кого уже не стало? Ведь не стало, да? Иначе ты не стал бы волноваться. – Твои братья… – Ну да, мои братья… племянники… племянницы… – У тебя истерика. – Нет, папочка. Я знаю, о чем говорю. Ты надеялся на договор, но ты сам учил его соблюдать договора до последней буквы. Он его не нарушит. Только… какая разница? Они ведь умирают… а если нет, то скоро начнут. Молчание. И хруст стекла под сапогом. – Стой, папочка. Не спеши уходить. Мы ведь только начали разговаривать. Откровенно, как и полагается родственникам. И по-родственному скажи, он знает о дочери? Нет? Конечно… кто ему расскажет, кроме тебя? А ты молчишь. Почему? – Потому что он мне не поверит. А если поверит, то вряд ли обрадуется чужому ублюдку. – Да неужели? – У протекторов появляются только сыновья. Ей нельзя смеяться – смехом она захлебывается. И начинает задыхаться. – Какая забота… ты не хочешь огорчать его. А может, в другом дело? В том, что девочка старше Йена. На сколько? Две недели? Три? Но старше. И это разрушает твой замечательный план. – Выпей лучше лекарство. Тебе надо успокоить нервы. – Власть получает протектор… но нигде не сказано, что он должен быть мужчиной. Конечно, жаль, что у нее не мальчик. Было бы вернее. Веселее. И теперь ты боишься, правда, папочка? Столько усилий, и все зря, если девчонка изменится. – Если. – Именно. Ты же поэтому так хочешь вернуть Изольду. Она возьмет дочь с собой, и ты устранишь угрозу. Это никак не нарушит договор. Видишь, папочка, я хорошо тебя изучила. И Кайя не хуже. Что будет, если он узнает? Спрячет их, верно? Умрет, а не позволит появиться здесь. Пока мы живы. Думаю, осталось уже недолго. Ну же, папочка, скажи мне, что я твоя умница… скажи, пожалуйста! На балу она все-таки появилась. Высокий парик. И фарфоровая маска. Белые перчатки. И пышные рукава. Леди-кукла восседает на золоченом кресле, свысока наблюдая за танцующими парами. Второе кресло, по обыкновению, пустует, и Юго любуется тем, как люди старательно не замечают женщину в бледно-голубом платье. Им страшно оказаться причастными к ее слабости, к ее болезни, к ней самой и той неприязни, которую она вызывает у их светлости. Скучно. Однако искореженное тело, которое вдруг появилось в самом центре зеленого дворцового лабиринта – и дня после бала не прошло, – развеяло скуку. Юго пробрался в мертвецкую и лично удостоверился, что догадка верна. Тем же вечером он выбрался из замка, что не составило труда – в последнее время охрана проявляла на редкость слабый интерес ко всему, что происходит вовне, – и явился в условленное место. – Я рад, что ты жив, – сказал Юго вполне искренне и протянул украденный пирог. Флягу с молоком тоже не забыл. Сержант кивнул. Он ел аккуратно, тщательно разжевывая каждый кусок. Истощенным, впрочем, не выглядел. И умылся даже, одежду кое-как отчистил. Доев, Сержант вытащил из сумки доску и кусок мела. – Макдаффин? Это доктор? Кивок. И дважды подчеркнутая фамилия. Мел крошился в пальцах. – Его нет. Уехал. Когда? Да давно уже… погоди, если прикинуть, то аккурат тогда и уехал. Я вернулся, его уже давненько не было. Сержант вскочил. И с чего это вдруг такие душевные переживания? Список закончился, что ли? – Если хочешь, я попробую узнать, куда он уехал. Кивок. – Только ты сиди тихо, пожалуйста. Второй кивок, куда менее уверенный. – Тебе что-нибудь нужно? Качает головой. И снова в доску тычет. Да Юго понял уже… ну почти. – Ладно, тогда дай мне неделю… …в конце концов, у Юго и свои дела имеются. А найти доктора Макдаффина, как он подозревал, будет непросто, и не потому, что док прятался, скорее уж был одним из множества людей, которые каждый день прибывали в город и покидали его. Но ради Сержанта Юго постарается. Спустя неделю он вынужден будет признать, что старания его были почти бесполезны. Дока помнили, но… кому он был интересен? – С ним тесно работал один паренек. Ивар. Может, помнишь? Сержант знаком показал, что помнит. – И если кто чего знает про твоего доктора, то он. Ивар в городе, только… он из своих вроде, поэтому полегче. – Юго вложил в руку бумажку с адресом. – Эй, я тебе молочка принес. Свежего, между прочим. Молочко Сержант принял. А на рассвете отправился к Ивару, который обитал при старой мертвецкой. Здесь плохо пахло, а близость смерти заставляла нервничать. Самое странное, что появлению Сержанта Ивар не удивился.