*** Так и не сумев убедить Филиппа одуматься и бросить сомнительную затею путешествовать с артистами варьете, Оливия поспешила в Мэдлингтон, пока её не хватились. Она шагала размашисто, торопливо, и от быстрой ходьбы под палящими лучами солнца на лбу её выступила испарина. Подумать только, кочевать по стране с труппой бродячих комедиантов и фокусников – такого не одобрила бы даже мать близнецов, сама отнюдь не отличавшаяся благоразумием. А Оливия ещё гадала, кто из них унаследовал взбалмошность Изабеллы! Дедушка Матиас, узнай он о намерениях Филиппа, не преминул бы разразиться жёлчной тирадой о яблочках и яблоньках. Взойдя на холм, Оливия приставила ладонь козырьком ко лбу и пристально всмотрелась вниз. По лужайке сновали рабочие, с этого расстояния напоминавшие некрупных деловитых жуков. Главным объектом её поисков была Виктория Понглтон – встречаться с ней именно сейчас у Оливии не было никакого желания. Жена Джорджа была прирождённым главнокомандующим, и сопротивление её напору отнимало все силы без остатка. Однако избежать встречи с ней не удалось. Когда Оливия почти пересекла лужайку и каменные ступени крыльца, ведущие к вожделенной прохладе холла, были уже близко, Виктория появилась прямо перед ней, выйдя из тисовых зарослей, что окружали мрачную часовню. Лицо её было багровым – то ли от возмущения, то ли от дневного зноя, – и выглядела она запыхавшейся и несвежей. Обе женщины от неожиданности вздрогнули, но пауза продлилась недолго: – Ну-ка, мисс Адамсон, постойте-ка! – на ней было то же платье, что и вчера, и пробковый шлем, надвинутый так глубоко, что виднелся только римский нос с горбинкой и внушительные щёки. – Эти парни из Скиптона совсем распустились! А я говорила, что нужно нанять деревенских бездельников, всё равно половина сидит без работы после увольнений на фабрике в Шеффилде. Вы только посмотрите, что они натворили! Оливию ничуть не интересовало, чем ещё провинились рабочие, но взглянуть всё же пришлось. В тисовых зарослях, куда её властно поманила Виктория, валялась, запутавшись в ветках, складная лестница и странная конструкция, напоминающая крест, по-видимому, одна из опор злосчастного помоста. – Полюбуйтесь-ка! Бросили инвентарь прямо в кусты! – Виктория тяжело дышала, словно только что пыталась вытащить лестницу самостоятельно. – Вот что, мисс Адамсон! Отыщите Хигнетта и пришлите его ко мне, и поскорее. Я не могу провести здесь целый день, мне ещё нужно проверить, как установили мою чайную палатку. Оливия с облегчением, чуть ли не бегом, отправилась к дому, пока Виктория не передумала. Холл наполняла благословенная прохлада, и она смогла перевести дух, но дворецкого здесь не было. Зато обнаружился Седрик Понглтон. Он как раз спускался по лестнице, погруженный, как обычно, в какие-то свои невесёлые размышления, но, заметив Оливию, быстро и как-то неприятно оживился. Его бледное лицо покраснело на скулах, губы сложились в подобие приветливой улыбки. – Как удачно, мисс Адамсон, что я вас встретил! – фальшиво изобразил он радость, потирая бледные ладони. – Давно хотел поболтать с вами. Присцилла, моя жена, очень к вам расположена. Как вам наш славный Йоркшир? Вы ведь лондонская жительница, не так ли? Но здесь, среди холмов, просто рай земной, не правда ли? Не устану повторять, что истинная Англия именно здесь, где живут и трудятся простые сильные люди, ежедневно отвоёвывая у земли право кормиться её щедрыми дарами. А воздух тут какой, а? Только здесь и можно дышать полной грудью. Скажу вам как на духу, мисс Адамсон, если бы не моя напряжённая деятельность на благо общества, я бы в Лондоне и дня не провёл. Ни единого дня, уж можете поверить мне! – Здесь и правда красиво, – согласилась Оливия, опасливо делая шаг назад, так как Седрик имел неприятную привычку в процессе разговора придвигаться к собеседнику вплотную. – Не то слово! – подхватил Седрик. – А люди здесь какие, а?! Соль земли – упорные, несгибаемые! Просто невозможно безучастно смотреть на то, как из них выжимают последние соки. Вам не приходило в голову, мисс Адамсон, как несправедливо существующее мироустройство? Седрик Понглтон стоял очень близко, и воздух в холле, ещё недавно такой прохладный, будто сгустился. Оливия вспомнила предостережение леди Элспет, но было уже поздно. – Британия нуждается в переменах, мисс Адамсон, и пришла пора браться за дело решительно и безо всякой жалости. Времена фабианцев[7] прошли, теперь от нас требуются действия, а не разговоры, вы согласны со мной, мисс Адамсон? Оливия посчитала за лучшее кивнуть и отступила ещё на два шага, но Седрик этого не заметил. – К сожалению, не все разделяют наши убеждения, мисс Адамсон, – посетовал он, вновь придвигаясь ближе. – Многие предпочитают продолжать жить иллюзиями, закрывая глаза на очевидные факты. Такова и моя мать, и мой старший брат. Они и не задумываются о том, что времена тирании эксплуататоров скоро закончатся. Да-да, мисс Адамсон, расплата грядёт! – он воздел руки, точно священник во время проповеди. В полумраке холла Седрик Понглтон казался внушительнее, чем обычно, и голос его обрёл силу. – И сейчас крайне важно понять, на какой вы стороне, потому что равнодушных не останется, уверяю вас. День, когда народные массы выйдут на улицы, чтобы разрушить мир гнёта и тирании, близок, и этого не избежать, от этого не спастись! Нам! нам с вами, мисс Адамсон, предстоит увидеть, как обратится в прах старый прогнивший мир и возникнет новый – сияющий во всём своём блеске торжества справедливости! Седрик замолчал; он замер, широко распахнув глаза и глядя поверх головы Оливии, словно наблюдал призрачные картины всеобщего благоденствия, что наступит сразу же после грядущего утверждения нового мира. Воспользовавшись этим, Оливия отступила на три шага и оказалась в спасительной близости от коридора, ведущего к кухне. Она уже собиралась с извинениями покинуть холл, но Седрик отрезал ей путь к отступлению: – Не помню, мисс Адамсон, говорил ли я вам, что мой старший брат, Джордж, пользуется нечестными уловками, чтобы склонить нашу мать на свою сторону? – тон его теперь был буднично прост, будто он сообщал малозначительный факт семейной биографии. – Видите ли, Джордж и Виктория – частые гости в Кливденском замке, у этих нуворишей Асторов. Именно там Джордж нахватался странных и вредных для Британии идей. Всё, чего хотят мой брат и его жена – это влияние. Капитал для них – средство войти в когорту тех, кто как неразумные дети, следует за немецким дудочником. Я не удивлюсь, если мой брат получает «Блэкшет» и близко знаком с печально известным сэром Мосли. В прошлом году, мисс Адамсон, я был в «Олимпии» и собственными глазами видел, на что способны эти люди. Если они придут к власти, то мы потеряем Британию. Мы потеряем ту страну, в которой родились. – Мне больно вам это говорить, мистер Понглтон, – Оливии действительно нелегко было ему лгать, ведь его искренняя речь тронула её, а бессребреническая одержимость всеобщим благом была достойна уважения, – но леди Элспет приняла решение завещать весь капитал целиком вашему брату. Сожалею, но вам не стоит питать напрасных надежд, – Оливия покачала головой, отступая, и поспешила уйти, но на душе у неё было скверно. Хигнетта она отыскала возле кухни, где он распекал Анну за плохо вычищенное серебро. Горничная с независимым, если не сказать, дерзким, видом выслушивала его справедливые нападки, время от времени нагло щурясь и поджимая губы. Нехотя дворецкий удалился, не слишком торопясь прийти на помощь Виктории Понглтон, а Оливия, поражённая внезапной догадкой, застыла на месте. «Ну конечно!» – подумала она. – «Как я сразу не поняла! В кладовой утром был Хигнетт. Это же его манера растягивать слова, будто они каучуковые. Вот только кто был его собеседником, и кого они обсуждали?» У неё, по всей видимости, был такой обескураженный вид, что Анна с любопытством на неё уставилась, из-за чего и упустила возможность улизнуть наверх. Дверь кухни распахнулась, обдав девушек жаром печей и ароматами свежей выпечки. На пороге появилась раскрасневшаяся и очень недовольная леди Элспет: – Я уже с ног сбилась, Анна, тебя дожидаясь. Ты разве забыла, что нужна мне здесь? И вы, мисс Адамсон, не спешите уходить – нам пригодится ещё одна пара рук. Бернадетте именно сейчас вздумалось показать мальчикам оранжерею, а у нас ещё предостаточно дел. Под лестницей царила суматоха. В отсутствие кухарки направлять работу деревенских помощниц пришлось леди Элспет, и она была этому ничуть не рада. От Присциллы толку было немного – она вот уже который час растирала в глубокой глиняной миске печёные яблоки для праздничного пунша, одновременно выспрашивая работниц о текстильной фабрике, на которой многие из них трудились, пока ту не закрыли из-за постоянных забастовок суконщиков. Анне пришлось вооружиться прихватками и вытаскивать из печей огромные противни, а потом сгружать с них пироги и кексы на деревянный стол миссис Вайсли. Оливии вручили кастрюльку с горячей глазурью и пучок фазаньих перьев, перетянутых почтовой бечёвкой. До ланча она успела украсить несколько дюжин лимонных кексов и несметное количество имбирных пряников. Занятие это было бы даже приятным – глазурь, влажно поблескивая, сначала растекалась по поверхности, чтобы после застыть белоснежным хрустким ледком, – если бы не духота, превращающая кухню в маленький ад, пропахший корицей, ванилью и кардамоном, и страшный шум, который подняли деревенские девушки, обсуждая за работой предстоящий праздник. Они смеялись, хвастались подготовленными нарядами, подначивали друг друга и умудрялись в этаком шуме перешёптываться о кавалерах, порой совершенно непостижимым образом понимая сказанное товаркой лишь по блеску её глаз и движению губ. Дюжинами взбивались свежие яйца, вскипая пышной жёлтой пеной, деревянными ложками растирались добела фунты масла и сахара, широкими лентами лилась в миски патока – и над всем этим изобилием витал сбивающий с ног аромат тёмного эля, подогретого с ромом и мускатным орехом. *** После нескольких часов изнурительной работы Оливия ничего так не хотела, как покинуть кухню Мэдлингтона и никогда больше туда не возвращаться. Однако за ланчем выяснилось, что мечтам этим сбыться не суждено. – Я думаю, мы не вправе взваливать всё на плечи Анны. Ей и так работы хватает с лихвой, – заметила Присцилла, надрезая по кругу корочку пирога с почками. – Анна, я ведь права? Из-за нездоровья миссис Вайсли у вас прибавилось работы, не так ли? – обратилась она к горничной, которая в это время обносила гостей рубленой печенью. Анна замерла – в ней боролись страх перед выговором, который она непременно получит от Хигнетта, и нежелание возиться на кухне второй вечер кряду, и призналась: – Да уж не могу сказать, мэм, что прохлаждаюсь больше положенного. И ведь на мне, мэм, и уборка вся, и с выпечкой для чайных палаток я помогаю… – Ну-ну, Анна, мы уже поняли, как сильно ты загружена, – вмешалась леди Элспет. – Совсем необязательно превращать свой ответ в поток нескончаемых жалоб. – Думаю, что мы в состоянии справиться с приготовлением ужина самостоятельно, – заявила Присцилла и обнадеживающе улыбнулась свекрови. – Нужно привыкать обходиться без слуг, ведь скоро все будут равны и неважно, в чьих жилах кровь аристократов, а в чьей родословной фермеры и рабочие. В кладовой я видела цесарку, корзинку с лесными грибами и свежие овощи. – О, я могу приготовить pintade à la sauce aux champignons[8]. Я отлично готовлю pintade en sauce, – с энтузиазмом (крайне неуместным, по мнению Оливии), быстро и радостно предложила Бернадетта. Её мальчики, видит бог, были не слишком избалованы, но та пища, которую подавали к столу здесь, в Мэдлингтоне, большей частью была просто чудовищной. – А для миссис Вайсли можно сварить бульон. В детстве мы с братом часто хворали, и тогда мама всегда давала нам бульон с капелькой красного вина. – Полагаю, миссис Вайсли обойдётся без капельки красного вина, – подал голос Оскар Финч, и замечание это вызвало у Джорджа ухмылку, а Седрика заставило низко опустить глаза. – В противном случае леди Элспет рискует надолго остаться без кухарки или совсем её лишиться. Бернадетта вспыхнула, сообразив, что затронула щепетильную тему, и, покраснев, умолкла. – А я-то думала, дорогая Берни, что вы круглая сирота, – удивилась леди Элспет. – Помнится, Монти мне писал об этом сразу после вашей свадьбы. – Я несколько лет жила в приёмной семье, пока не попала в приют Святой Женевьевы, – пояснила Бернадетта и под пристальным взглядом дворецкого смешалась ещё больше. До самого окончания трапезы она хранила молчание и ни на кого не смотрела, только шевелила губами в беззвучной молитве. *** К большому удивлению Оливии, идея спуститься в кухню и дружно облачиться в передники вызвала энтузиазм у всех, не исключая и мужчин. Оскар Финч в шутливой манере предложил свои услуги по разделке птицы, а Седрик, гордо вскинув голову, будто совершал немыслимый подвиг самоотречения, пообещал чистить шалот и грибы. Даже Виктория, что было неожиданно, явилась на кухню в клетчатом платье из грубой чесучи и с достоинством пояснила: «Мы, аристократы старой закалки, не боимся испачкать руки». Руки тем не менее она пачкать не стала. Виктория заняла место за капитанским мостиком – усевшись в высокое кухаркино кресло, оставшееся с тех времён, когда в Мэдлингтоне штат кухонной прислуги был гораздо более многочисленным, она раздавала поручения и следила за тем, чтобы никто не остался без дела. Несчастная миссис Вайсли, всё ещё страдавшая от слабости и стеснения в груди, и предположить не могла, какое столпотворение происходит на вверенной её попечению территории. Две кухонные девчонки, вытаращив глаза, с недоумением и ужасом наблюдали, высунувшись из судомойни, как в кухню пожаловали гости леди Элспет и принялись беспардонно там хозяйничать. Сама же хозяйка предпочла ускользнуть и посвятить некоторое время изучению колонки, посвящённой скачкам. Чтение это всегда расслабляло её великолепным образом, даруя отдохновение и помогая обрести ясность мыслей. К приготовлению ужина приступили с большим воодушевлением. Всем страшно надоела и неудобоваримая стряпня миссис Вайсли, и холодные закуски, доставляемые из трактира. Бернадетта – оживлённая, с сияющими глазами, вскоре перехватила у Виктории инициативу и теперь сновала по кухне, чуть смущаясь, когда требовалось отдать кому-либо очередное поручение или проверить, насколько тщательно почистили грибы или взбили уксус с маслом для соуса. Слушались её безоговорочно – никто из присутствующих кулинарными знаниями не обладал, а компетентность француженки в этом вопросе сомнений не вызывала. – О, мистер Понглтон, это делается совсем не так! Возмущённая Бернадетта выхватила из рук Седрика истерзанную луковицу, от которой осталась одна сердцевина. Подоспевший вовремя Хигнетт осторожно отодвинул миску с шалотом, подсунув Седрику корзинку с морковью, и без слов принялся чистить лук, снимая тонкую кожуру и выкладывая бело-розовые сочные жемчужины в фарфоровую миску. Бернадетта благодарно ему улыбнулась, одобрительно похлопала по руке и отправилась на помощь Оскару Финчу, который никак не мог сладить с цесаркой в её теперешнем, обезглавленном, виде, хотя весьма успешно справлялся с лечением её живых юрких товарок. Лучше всех дело спорилось у Присциллы и Оливии – на широкой доске уже высилась горка нарезанных грибов, и соус был взбит и должным образом приправлен. Они работали быстро, слаженно, в четыре руки, как если бы заниматься стряпнёй обеим было не в новинку. Оливии вообще пришлись по душе и рассудительность Присциллы, и её спокойные, основательные манеры. Чем бы она ни занималась – вышивала, хозяйничала, рассказывала о тяготах жизни фабричных рабочих или беседовала с мужем, – всё у неё выходило ладно и просто. Она не делала попыток привлечь Оливию на свою сторону, не старалась превратить её в союзницу, и это, безусловно, делало ей честь и вызывало искреннюю симпатию. Джордж участия в готовке не принимал вовсе и лишь хмуро на всех смотрел, дольше всех задерживаясь взглядом на Седрике. Вид у него был раздосадованный, и всем было бы легче, если бы он не мешался под ногами и покинул кухню. Седрик же, наоборот, на брата смотреть избегал и выглядел до того жалко и потерянно, что Оливию принялась грызть совесть за её вмешательство в сугубо семейные дела. Вскоре по кухне распространились упоительные ароматы. Цесарка в окружении грибов и овощей, покрытая густым соусом с пряными травами, весело булькала в большой медной кастрюле и обещала гостям леди Элспет неземное наслаждение. Даже Джордж Понглтон приободрился и решил внести свой посильный вклад в приготовление ужина – деревянной ложкой на длинной ручке он старательно, хотя и совершенно неумело, помешивал жаркое, не обращая ни малейшего внимания ни на робкие протесты Бернадетты, ни на то, что капли соуса попадают ему на манжету рубашки. *** Благодаря ли совместным усилиям, предпринятым гостями леди Элспет ради горячего ужина, или причиной тому было радостное предвкушение завтрашнего праздника, но атмосфера в столовой Мэдлингтон-Касл была не в пример теплее, чем предыдущими вечерами. Однако Оливию не покидало странное щемящее чувство (описывая его впоследствии, она употребила выражение «царапанье когтистой лапы рока», что заставило Филиппа с неудовольствием поморщиться), будто где-то рядом находится источник напряжённого злобного ожидания. Ощущение это было таким осязаемым, что ей даже пришлось мысленно одёрнуть себя: «Оливия Адамсон, сейчас же прекрати выдумывать всякий вздор!» Обычно эти слова, мысленно произносимые с интонацией миссис Тредуэлл – ужасно строгой директрисы пансиона Святой Урсулы, которая недолюбливала большинство своих подопечных и не давала себе труда это скрывать, – производили на живое воображение Оливии усмиряющее действие. Но на этот раз заклинание не помогло, и беспричинная тревога никуда не делась. Все, кроме братьев, оживлённо принимали участие в обсуждении завтрашних событий и даже, к заметному удовольствию леди Элспет, делали ставки на то, кто в этом году первый из деревенских охотников изловит свинью, вымазанную маслом. Оскар Финч без тени сомнения предлагал в фавориты мистера Виндорма из дальних холмов, который обычно не упускал ни одной возможности побороться за главный приз – молотилку, и начинал тренировки по ловле скользкой хавроньи ещё в конце февраля. Слово дали и хмурой как туча Анне, которая решительно предложила кандидатуру старого Албота из соседней деревни, известного тем, что, несмотря на его семьдесят с лишком лет, ни одна свинья ни на одной ярмарке от него ещё не ускользала. Бернадетта, вспыхивая всякий раз, когда принимала комплименты цесарке, была сыта одним лишь вниманием к своей скромной персоне. На её тарелке лежало птичье крылышко и малая толика овощей, и она, не умолкая ни на секунду, вела беседу сразу и с Оскаром Финчем, и с Викторией, которую этим вечером, при наличии воображения, можно было бы даже назвать любезной. Основные хлопоты последних дней были позади. Завтрашний день сулил всем массу бесхитростных развлечений, и гости леди Элспет – все, кроме Джорджа и Седрика, – обсуждали предстоящее веселье. Бернадетта вместе с мальчиками собиралась наведаться в каждую палатку, расположенную на главной лужайке, и не пропустить ни одной возможности поговорить по душам с матерью Монти. Её не на шутку встревожили беседа свекрови с преподобным Рутлингом и намерение встретиться с поверенным, и теперь убеждённость в том, что дело, ради которого она прибыла в Англию, улажено, сильно пошатнулась. Сердце Бернадетты под чёрным крепом вдовьего платья билось тревожно и часто, жаркое на её тарелке совсем остыло. От Виктории не укрылось волнение французской вдовы. Поглощая нежнейшую цесарку, но не ощущая толком вкуса пищи, она старалась быть оживлённой и вела беседу со всей непринуждённостью опытной светской дамы, которая никогда не говорит того, что думает, и не выдаёт своих истинных мыслей ни выражением лица, ни интонацией. На самом деле в душе Виктории этим вечером бушевали чувства такой силы, что из-за шума в ушах она еле слышала собственный голос. Точно морские волны с громким шелестом яростно атаковали песчаный берег, раз от раза всё громче и громче. На Анну она старалась не смотреть, но, не в силах совладать с собой, порой разглядывала горничную с плохо скрываемой неприязнью. Разговор сплетничающих кухонных девчонок, который Виктория подслушала сегодня, нанёс ей глубокую сердечную рану. Речь шла о горничной и о шашнях, которые она завела с Джорджем. Казалось бы, ей давно стоило привыкнуть получать подобные известия, но на этот раз Джорджа видели в тот момент, когда он передавал Анне пухлый конверт с деньгами, и этого ему прощать Виктория не собиралась. В душе её происходила яростная борьба, и жажда отмщения, питаемая женской обидой и попранным самолюбием, уверенно водрузила флаг на том месте, где раньше обреталась лояльность к супругу и его маленьким слабостям. Присцилла Понглтон по сравнению с ней являла собой образец спокойствия и уверенности. Она шутливо, в своей обычной манере, беседовала с Оливией и пыталась расшевелить Седрика, который сидел напротив неё и выглядел опустошённым и жалким. Будто ребёнка, она уговаривала мужа как следует поесть, расхваливая ужин и пытаясь воодушевить его силой своего энтузиазма. Попытки эти оставались тщетными, и на лице Присциллы Оливия заметила неприкрытую тревогу. Оскар Финч тоже тревожился. Обрывки разговоров, которые он подслушал за последние дни, наводили на мысли, что положение его в Мэдлингтоне становится шатким. Трагедия заключалась в том, что он опрометчиво позволил себе принять предложение мистера Селлерса, ветеринара из Лидса, собиравшегося удалиться на покой, как только отыщет преемника и выгодно продаст ему практику. Запрошенная сумма была умеренной, все условия как нельзя более подходящими, включая двухэтажный дом с небольшим садом и просторной приёмной, и Оскар Финч не нашёл в себе сил ответить старику отказом и упустить случай наконец-то обрести подобающее жильё и статус. Он знал, что желающих приобрести практику у Селлерса немало, и если он не сможет найти деньги, то останется при своих и полжизни будет об этом сожалеть. Хигнетт, за ужином исполняющий обязанности лакея, внимательно следил за порядком, но мысли его тоже были далеки от столовой Мэдлингтона. От завтрашнего дня он ждал многого, и это заставляло его тревожиться и пытаться предугадать возможные препятствия на пути к поставленной цели. Громкий смех, раздавшийся за столом, заставил его вздрогнуть – забывшись, смеялась Анна, – ей вторили Присцилла Понглтон и Оскар Финч. Леди Элспет предлагала заключить шуточное пари, азартно склоняя всех на свою сторону, и её предложение было принято с редкостным единодушием.