*** Джордж Понглтон не слишком часто утруждал себя хозяйственными хлопотами, а такие утомительные упражнения, как пробежки под палящим солнцем от одной группы рабочих до другой и вовсе были противопоказаны его тучному телу. Добившись, чтобы помост у часовни разобрали и начали строительство в соответствии с планом, он посчитал свою задачу выполненной и с чувством облегчения отправился под прохладные своды Мэдлингтона. У себя в комнате он наполнил таз водой из фарфорового кувшина и поплескал на лицо и шею, а затем сменил рубашку. Выглянул в окно, удостоверился, что Седрик всё ещё бродит среди рабочих, и решительно дёрнул за сонетку. Прошло пять минут, затем десять, но никто из слуг так и не явился. Джордж нахмурился и собрался было уже спуститься в кухню, как в дверь постучали. – Прошу прощения за задержку, сэр, но на кухне произошла маленькая неприятность. Анна никак не может сейчас оставить миссис Вайсли, кухарку. Чем я могу быть вам полезен? – Передай мисс Адамсон, что я хочу её видеть, и проводи её в кабинет. Мы выпьем чаю. – Слушаюсь, сэр, – Хигнетт кивнул и вышел, по пути ловким движением поправив криво висевшую на стене картину. Кабинет покойного лорда Понглтона был для Джорджа самым притягательным местом во всём поместье. Ещё мальчиком он благоговел перед отцом, который сидел или за огромным столом, разбирая бумаги, или в кожаном, цвета сочного мха, кресле у камина, задумчиво глядя на огонь. Тут всегда было тихо, сумрачно и гулко – кабинет был обустроен в одной из сторожевых башен, – и сверху, из стрельчатого витражного окна, торжественно струился свет на многочисленные таинственные предметы: астролябии, глобусы, раскрытые книги в кожаных переплётах с золотым тиснением, сваленные грудами на рабочих столах, чучела любимых гончих, бронзовые скульптуры. В вечернее время слугами зажигалось множество ламп, и, если полузакрыть глаза, их мерцающий опаловый свет мягко окутывал обстановку, превращая фигуру отца, предававшегося своим таинственным занятиям, в неподвижный, расплывчатый силуэт. Джорджу, как первенцу и будущему наследнику, единственному разрешалось приходить сюда, с непременным условием, что он не проронит ни звука и не станет помехой отцу в его делах. И Седрик, и Монтгомери были лишены такой привилегии, и это наполняло душу маленького Джорджа благодарностью и ощущением избранности. Войдя в кабинет и усевшись в мягкое кожаное кресло, он с удовлетворением откинулся на спинку и погрузился в привычные мечты о том времени, когда Мэдлингтон станет его собственностью, но вскоре его уединение нарушил стук в дверь. На пороге появилась компаньонка матери, одетая, как с неудовольствием отметил Джордж, по возмутительной современной моде. – Входите же, мисс Адамсон, – попытался он быть радушным и приветливым. – Я подумал, что вам будет приятно осмотреть дом и выпить чашку чая после дневных хлопот. Никак не выказав своего удивления таким любезным предложением, Оливия устроилась в кресле, стоявшем напротив Джорджа, и, благодарно кивнув, приняла чашку, наполненную крепким ароматным чаем. – Я доволен, что вы подружились с Викторией, – без обиняков объявил Джордж, не считая нужным ходить вокруг да около с этой девицей, оказавшейся падкой на обещанное вознаграждение. – Как вы и сами могли заметить, моя мать в своих действиях не всегда руководствуется интересами семьи. Скорее, наоборот, ею движет невероятный эгоизм, – он заглянул в свою чашку и медленными кругообразными движениями покачал её, наблюдая, как чаинки скользят по белоснежному фарфору. Оливия молчала и смотрела на него со странной заинтересованностью. Из своей чашки она не сделала ни глотка, но продолжала держать её в руках, словно грела озябшие пальцы. Под её взглядом Джорджу стало до того неуютно, что он неуклюже выбрался из кресла и отошёл к камину. Теперь он хорошо видел лицо собеседницы, при этом сам скрывался в тени. – Понимаете, мисс Адамсон, мы с матерью никогда не были особенно близки, и никакого влияния на неё я не имею. Будучи женщиной неглупой, но крайне легкомысленной, она не в состоянии понять очевидных вещей. У неё отсутствует кровная связь с Мэдлингтоном, и, что страшит меня больше всего, она не собирается и палец о палец ударить, чтобы вернуть поместью надлежащий вид. Иногда мне кажется, что она считает своей задачей сделать всё, чтобы род Понглтонов больше не вернул себе славные дни. Оливия подумала, что для будущего политика Джордж Понглтон явно лишён необходимой в этой деятельности дипломатической тонкости. – Если я правильно вас поняла, мистер Понглтон, вы намереваетесь возродить Мэдлингтон? Джордж сделал стремительный шаг вперёд, попав в полосу света, и Оливия поразилась тому, какое фанатичное выражение приняло его лицо. – Да, мисс Адамсон, именно так, и никак иначе! Я старший сын в роду, и это моя прямая обязанность. Но без капитала реконструкция поместья немыслима, невозможна! Полагаю, мисс Адамсон, вы слышали о том, какие невероятные суммы составляет налог на наследство. – А леди Элспет, как можно заметить со стороны, не отличается бережливостью, – бесстрастно произнесла Оливия. – Всё так, мисс Адамсон, всё так, – кивнул Джордж Понглтон. – Я бы даже сказал, что со стороны её поведение выглядит вопиющим расточительством, – и он многозначительно умолк. Оливия, втайне забавляясь незатейливостью его тактики, подала ему следующую реплику: – То есть, если я всё правильно понимаю, вы хотели бы знать, кому леди Элспет собирается завещать капитал? Ну, или то, что от него останется, – добавила она не без умысла. На лице Джорджа расцвёл апоплексический румянец. Он одним глотком допил остатки чая, вновь наполнил чашку и встал у окна. Послеполуденное солнце осветило всю его тучную фигуру – сутулые плечи, обиженно выпяченный подбородок, выступающий живот, большую голову с крупными мясистыми ушами. – Британия стоит на пороге новой войны, мисс Адамсон. Закрывать глаза на этот факт попросту глупо. Тот мир, что мы наблюдаем, скоро перестанет существовать и останется только в наших воспоминаниях. – Вы имеете в виду события, что происходят сейчас в Германии? – И это тоже, – Джордж кивнул и, поощряемый вниманием собеседницы, пустился в откровения: – Я, мисс Адамсон, не делец, а стратег. Я обладаю даром политического предвидения и считаю, что мы не должны враждовать с Германией. Всем будет только лучше, если мы установим с её лидерами взаимовыгодное сотрудничество. Мэдлингтон, располагающийся в сердце Йоркшира, в этом отношении представляется мне идеальным плацдармом для упрочнения дипломатических связей с германскими властями. Однако поместье нуждается в немедленной реконструкции, а для этого потребуются довольно внушительные суммы. И скажу прямо, мисс Адамсон, – тут Джордж, надо отдать ему должное, слегка смутился, – я готов пообещать приличную сумму – скажем, двести фунтов! – тому, кто возьмёт на себя труд заставить мою мать внять голосу рассудка и изменить завещание в мою пользу. Надеюсь, вы понимаете, о чём я? Оливия по-прежнему сохраняла бесстрастность, хотя это и стоило ей немалого труда, но Джордж с такой наглой настойчивостью смотрел на неё, его глаза горели таким предвкушающим близкую выгоду блеском, что она не выдержала: – О, мистер Понглтон, я всё отлично понимаю! Но вот какая незадача: леди Элспет уже приняла решение по поводу завещания. Она собирается оставить весь капитал мистеру Седрику. Она сама мне об этом сказала, буквально с четверть часа назад. *** К великой досаде Анны, миссис Вайсли по-прежнему чувствовала себя нездоровой, и по всему выходило, что ранний ужин, который решили подать вместо чая, придётся готовить ей самой. Были испробованы все надёжные средства, чтобы поставить кухарку на ноги: каломель, пилюли Бичема, нюхательные соли, ложечка хинной настойки и снадобье с невообразимо отвратительным запахом и вкусом под выспренным названием «Универсальная тонизирующая микстура для дам и джентльменов, пекущихся о своём здоровье и желающих сохранить бодрость духа и избавиться от телесной слабости», но миссис Вайсли продолжала держаться за грудь и тяжело дышать. Анна повела её наверх и всю дорогу с подозрением принюхивалась к ней и присматривалась – нездоровое пристрастие кухарки к хересу ни для кого не являлось секретом. Оставив миссис Вайсли хинную настойку и пообещав после ужина проведать её и принести чашку травяного отвара, Анна поспешно отправилась в кухню, ломая голову, как выйти из сложившейся ситуации без потерь. Тем временем леди Элспет, весьма довольная собой, закончила телефонный разговор с экономкой местного викария, мистера Рутлинга, и, положив трубку на рычаг, громко и победительно произнесла: «Вот так-то!» Она не сомневалась, что викарий примет её приглашение на ужин. В прошлом они не слишком симпатизировали друг другу, но, во-первых, время смягчает сердца, а во-вторых, на чьи пожертвования (к слову, необычайно щедрые) церковь обзавелась витражным окном с изображением тайной вечери? Все свои дары леди Элспет делала от имени покойного лорда Артура Понглтона, находя в этом особое удовольствие, ведь тот терпеть не мог церковных попрошаек, как он их называл, а в последние годы жизни и вовсе отличался чрезмерной скупостью. Из-за того, что при Седрике в Мэдлингтоне к столу не подавали ни вина, ни бренди, все собирались непосредственно перед самой трапезой в столовой. Лишённые возможности праздно поболтать и расслабиться, гости входили в обеденный зал напряжённые, ещё не сбросившие с плеч груз дневных забот. Хигнетт, стоявший у стены, со своего места мог наблюдать за ними и слышать все их разговоры. Мастерски скрывая любопытство, он наслаждался той маленькой властью, которую дарует роль наблюдателя, и которой он был лишён бо́льшую часть времени. Вот леди Элспет обменивается с Оскаром Финчем, вернувшимся из холмов, заговорщическими взглядами, а вот Виктория Понглтон подаёт Джорджу знак, чтобы он подошёл к ней ближе. «Ну что, ты поговорил с ней насчёт завещания?» – разобрал дворецкий её шёпот. «Да, и она согласна», – ответил Джордж, весь горя от возбуждения. Сердце Хигнетта забилось чаще. Виктория и Джордж, несомненно, представляли серьёзную угрозу его плану. Их слаженные действия могли поколебать решимость хозяйки и вынудить её изменить условия завещания. Чтобы услышать дальнейший разговор, он сделал вид, что одна из ваз с оранжерейными пенстемонами нуждается в том, чтобы её передвинули. Весь обратившийся в слух, дворецкий не заметил, что разговор супружеской пары интересует не только его – Оскар Финч тоже внезапно ощутил настоятельную потребность полюбоваться тем же цветочным букетом. К разговорам Седрика и Присциллы прислушиваться надобности не было – супруги болтали громко, ни от кого не скрываясь и по обыкновению обсуждая то ли новый законопроект парламента и его последствия для фабричных рабочих, то ли требования, выдвинутые забастовщиками на текстильной фабрике в Шеффилде. Леди Элспет, Бернадетта и Оливия образовали небольшой кружок, в котором с энтузиазмом обсуждали дальнейшую подготовку к празднеству, которая должна была начаться после ужина. Правда, Оливия заметно скисла и перестала принимать участие в разговоре, когда узнала, что речь идёт о вышивке и шитье вещиц для благотворительного аукциона. За стол сели, когда прибыл викарий – маленький, пухлый человечек с лучистым взглядом ярко-голубых глаз и такой медоточивой улыбкой, что, как шутили его прихожане, ею можно было бы сдабривать чай вместо сахара. Расточая дифирамбы леди Элспет о щедрости её недавнего пожертвования (Джордж, услышав это, побагровел и многозначительно переглянулся с Викторией), викарий сыпал беззубыми остротами, над которыми сам же и смеялся озорным мальчишечьим смехом. Подали холодный ужин, и, хотя блюда не могли претендовать на вершину кулинарного мастерства, по сравнению со стряпнёй миссис Вайсли это были изысканнейшие яства. Оливия, разрезая холодный ростбиф, присланный из трактира, искренне рассмеялась над словами Джорджа о том, что этим вечером их плоть не будет умерщвлена печёным ревенём, и грешники навлекут на себя причитающееся им. Атмосфера в столовой ничем не напоминала прежние трапезы – разговор вёлся крайне оживлённо, и то и дело за разными концами стола вспыхивал смех, словно присутствие викария заставляло всех играть навязанные им роли. Сам преподобный, казалось, получает огромнейшее удовольствие от визита в Мэдлингтон, возросшее тем более, когда леди Элспет обратилась к нему с вопросом: – А что вы скажете, викарий, о состоянии, в котором пребывает приходская школа? Недавно я проезжала мимо неё, и, надо сказать, выглядит здание плачевно. Вся весёлость мгновенно слетела с мистера Рутлинга. Смиренно склонив голову, он молитвенно сложил пухлые ладони и возвёл очи горе. – О, как вы внимательны, дорогая леди Элспет! И дня не проходит, уверяю вас, чтобы я не думал о том, как, какими силами суметь справиться с ветхостью и разрухой! Но в нашем земном мире, к великому сожалению, недостаточно чистых помыслов, чтобы… – И сиротский приют совсем обветшал, – продолжила леди Элспет, пренебрегая этикетом и накалывая зелёный горошек на вилку. – Крыша выглядит прохудившейся, ставни многих окон рассохлись. В приюте наверняка гуляют сквозняки. Мне думается, что несчастные дети, оставшиеся без родительского попечения, не заслуживают такой жизни. Викарий со скорбным сожалением покачал головой и повторил как эхо: – Не заслуживают такой жизни… – Я просто не могу выкинуть это из головы, преподобный. Когда представишь несчастных малышей, вынужденных страдать от холода, то просто сердце кровью обливается, – леди Элспет резким движением отложила приборы и притронулась ладонью к виску, как если бы перед её внутренним взором стояли шеренги маленьких окоченевших сирот с синими от холода губами. – Сердце кровью обливается… – вторил ей преподобный. – У нас во Фроингеме такие суровые зимы! И о бедных детях совсем некому позаботиться, – в голосе леди Элспет слышалось неподдельное страдание. – Господь милостив в своём гневе, ведь он ниспослал этим детям испытание, но им требуется не только тёплый дом, но и хорошее питание, и добротная одежда. И на всё это нужны, как мне думается, немалые средства. Мистер Рутлинг испустил долгий вздох, в глазах его засветилась надежда. – Покойный лорд Артур Понглтон, мне помнится, был чрезвычайно озабочен состоянием детского приюта, – без зазрения совести солгала леди Элспет, принимаясь за чёрный пудинг. – Он частенько повторял мне: «Элспет, дорогая, мы не вправе думать только о себе. Наш долг заботиться о тех несчастных, кому повезло намного меньше, чем нам». И я полностью с ним согласна, преподобный. Однако приют никогда не заменит ребёнку любящую семью, – вздохнула она с грустью. – Вспомнить хотя бы ту девчушку, которую лет двадцать назад обнаружили на церковном крыльце. Ребёнок был ростом не выше собаки и не говорил ни словечка, но потом, когда я нашла ей приёмных родителей, девочка расцвела, – леди Элспет изобразила руками нечто, символизирующее собой пышное цветение. – Да, детям необходима любовь, преподобный, – она вновь вздохнула. – Но им также требуется и питательная еда, и тёплая одежда, и чистая удобная постель. Викарий с таким чувством прижал ладонь к груди и закатил глаза, что стал похож на ярмарочного комика. Джордж к этому моменту уже с трудом подавлял желание вмешаться, и сдерживал его лишь хмурый и спокойный взгляд Виктории. Остальные тоже наблюдали за сценой со всевозрастающим интересом, однако леди Элспет, вдруг оставив викария в покое и игнорируя его алчущий продолжения беседы взгляд, отвлеклась и начала разговор с Бернадеттой, расспрашивая её о мальчиках и делясь с ней воспоминаниями о детстве своих сыновей. Ужин уже подходил к концу, когда леди Элспет громко обратилась к Оливии деловым тоном: – Мисс Адамсон, не забудьте напомнить мне сразу после праздника о том, чтобы я пригласила в Мэдлингтон своего поверенного. Мне необходимо срочно обсудить с ним кое-что крайне важное. Заявление это возымело странный эффект – все, кто находился в столовой, на мгновение замерли, словно ударил колокол, и они прислушивались к тому, как угасают в воздухе гулкие вибрации. После ужина мужчины отправились в библиотеку, а дамы в малую гостиную. К ужасу Оливии, которой в пансионе Святой Урсулы так и не смогли привить любовь к рукоделию, в Мэдлингтоне уже много лет существовала традиция, согласно которой все женщины семейства Понглтон, в том числе и слуги, шили изящные вещицы для благотворительного аукциона. К делу привлекли даже Анну, которая с хмурым видом сидела на краешке стула и неловко держала пяльцы. Горничная демонстративно шмыгала носом и протыкала ткань длинной иглой так, будто всаживала шпагу в противника. Этим вечером в трактире устраивали танцы, и Анна знала, что веснушчатый сын мельника, увидев, что она не смогла прийти, быстро утешится и пригласит на танец роз и шипов белобрысую Айви, а та, дурёха, и рада будет, что отбила чужого кавалера. Виктория Понглтон и в этой ситуации не оставила начальственных манер. Она быстро распределила работу: Бернадетту усадила за раскрой ткани, леди Элспет позволила заняться игольницами и саше (что было самым несложным, по мнению Оливии), а остальным пришлось корпеть над полотняными салфетками. Виктория тоже от работы не отлынивала – она оказалась на удивление искусной рукодельницей. Стежок за стежком под её иглой на тонком полотне расцветали нежно-сиреневые ирисы, голубые колокольчики, жёлтые настурции и зелёные веточки остролиста. За работой она успевала следить за тем, что делают остальные, и Оливия, которая пока могла похвастаться лишь одиноким пожухлым маком, украсившим уголок салфетки, вскоре от души её невзлюбила. Бернадетта, попав в свою стихию, стала держать себя увереннее и даже осмелилась дать пару советов леди Элспет. Позолоченные ножницы быстро двигались в проворных руках француженки, когда она раскраивала податливый крошащийся бархат для изящных саше или нежную кисею для отделки. Присцилла же, с самого начала отгородившаяся от Виктории каминным экраном и сидевшая чуть поодаль от всех, со значением пояснила, выкладывая на столик для рукоделия рулон грубого холста и моток тесьмы: «Бедные люди предпочитают практичные вещи». К концу вечера перед ней выросла горка вполне симпатичных мешочков для круп, украшенных скромным голландским шитьём. Письмо от Филиппа Оливия прочла только когда легла в постель, обессиленная после долгого дня, с гудящими ногами и пальцами, исколотыми, будто игольные подушечки. Брат был, как и всегда, немногословен. «Буду во Фроингеме завтра утром. Остановлюсь в “Розе и короне”. Есть хорошие новости от оценщика. Нипочём не угадаешь, кого я встретил на днях. Подсказка: это тот, чьё имя ты не запомнила. P.S: чёрт возьми, Оливия, во что ты ввязалась на этот раз?» Под текстом небрежно была изображена гневливо оскалившаяся демоническая рожица с витыми козлиными рогами и кудрявой бородой. У Оливии вырвался смешок – демон был вылитый мистер Глински из десятой комнаты, любитель портера, жареных овечьих ножек и бесед о вреде всеобщего образования и избирательного права для женщин. Пока она читала коротенькое письмо с пляшущими строчками – почерк у Филиппа был отвратительным, и одни буквы стелились по листу бумаги, как пригибаемые ветром полевые травы, а другие вздымались острыми шпилями, пронзая обитателей верхней строки, – где-то внутри оживало, разгоралось предвкушение встречи. Проведя много лет в разлуке, близнецы теперь каждое расставание воспринимали крайне болезненно, чем и объяснялся холодноватый тон письма.