— Да нет, не может быть. Просто у меня форс-мажор, а поговорить, кроме как с собой, не с кем. И доверять никому нельзя, — пробормотала все так же вслух, а потом открыла дверцы шкафа и внимательно, миллиметр за миллиметром, осмотрела его внутренности. Обычное дерево, никаких потайных плашек или выдвигающихся досок. Все прибито крепко и добротно. Скорее всего, искать нужно не в шкафу, а за ним. Я рассматривала шкаф, а сама машинально перебирала висящие на плечиках платья. Почти все — светлые, длинные, с нежной вышивкой и высокими воротниками. Неужели мне придется это носить? Не успела так подумать, как в дверь коротко постучали, и на пороге появилась Присси, а за ней переминались с ноги на ногу вчерашние слуги — высокий и худой, как палка, истопник Карл, и маленький, похожий на шар для боулинга дворовый работник Ульрих. — Темного дня, миледи, — грустно поздоровался Карл, и на его длинном усатом лице застыло страдальческое выражение. — Доброго здоровьичка, миледи, — жизнерадостно пропищал шарообразный Ульрих и растянул губы в щербатой улыбке. — Говорят, у вас для нас работенка есть? Улыбка стала еще шире, обнажив отсутствие двух передних зубов. Ты гляди, какой оптимист. Прямо готов к труду и обороне. — Есть, — кивнула в ответ. Я старалась говорить тихо и мягко, правда, уверенности, что это придает мне сходство с настоящей Беллой, не было. — Хочу передвинуть шкаф подальше от камина. Боюсь, рассохнется от постоянных перепадов температуры, всю ночь потрескивал, спать мешал. — Это мы мигом, миледи, — бодро ответил Ульрих, и подтолкнул в бок унылого Карла. — Ну-ка, бери с той стороны, — велел он товарищу. Карл молча подчинился, но усы его поникли еще печальнее. — Давай, — пропыхтел Ульрих, наваливаясь на шкаф. Громоздкая мебель скрипнула, медленно поддалась, и вскоре я уже могла видеть более яркое пятно на обоях, оставшееся там, где до этого стоял шкаф. — Тяжелый, — прокряхтел Ульрих, а Карл только вздохнул, и сильнее уперся в пол ногами. — Так достаточно, — остановила я помощников и улыбнулась им со всей возможной приветливостью. Вот только моя улыбка вызвала совсем неожиданный эффект. Слуги переглянулись, заметно побледнели, и попятились. — Ежели мы вам больше не нужны, так мы пойдем, миледи? — спросил Ульрих. Голос его слегка дрожал. — Да, можете идти. Я не понимала, что с ними не так, но не хотела тратить время на выяснения. Внутри все горело от желания осмотреть стену и понять, есть там потайной ход или нет. — Темного дня, миледи. Слуги попятились к двери и исчезли за ее створками так быстро, что я и моргнуть не успела. Спрашивается, и чего испугались? Неужели тоже считают меня злым духом? Мракобесие какое-то. Я подъехала к освободившемуся участку стены и провела ладонью по яркому пятну обоев. Медленно, сантиметр за сантиметром. И вскоре мои пальцы наткнулись на характерную неровность. Кладка была неоднородной, на гладкой поверхности отчетливо прощупывался небольшой квадрат. Значит, это и есть тайный ход? Рядом со стеной вдруг мелькнуло расплывчатое белое пятно, и по плечам потянуло холодком. Что за странности такие? Я потерла глаза и присмотрелась внимательнее. Да нет, никакого пятна. А сквозняк… Наверное, рамы в окнах неплотно подогнаны. Я обвела пальцем контур предполагаемого тайника, и задумалась. Как выяснить, что скрывается внутри, не вызывая подозрений? Может, ремонт затеять? А что? Этому домику не помешает основательная встряска. Да и слугам некогда будет всякой ерундой страдать, пусть лучше делом займутся. Надо только выяснить, есть ли у меня необходимые средства. *** Ответ на этот вопрос я получила уже вечером, во время визита Давенпорта. Сегодня опекун казался еще более сухим и чопорным, чем до этого, хотя, казалось бы, куда уж больше? Длинное породистое лицо выглядело холодным, непроницаемый взгляд напоминал глянцевую поверхность зеркала, отражая все, что происходит снаружи, но надежно скрывая то, что таится внутри. Твердо сжатые губы, довольно красивые, если бы не слишком неприступные складки в их уголках, надежно скрывали тайны, а густые ровные брови низко нависали над глубоко посаженными глазами, и прятали мысли и чувства, отражающиеся в их темноте. Сейчас, сидя напротив Давенпорта, я впервые смогла внимательно рассмотреть его внешность. Вчера как-то не до того было. Так вот, если убрать высокомерное выражение, то Давенпорта можно было бы назвать довольно красивым мужчиной. Но его красота казалась слишком холодной и безжизненной. «Селедка замороженная» — вспомнились мне слова тети Фимы об одном нашем общем знакомом. Давенпорту это определение подходило идеально. — Белла, объясни, откуда такой интерес к деньгам? Давенпорт сидел прямо, не опираясь на спинку кресла, и смотрел на меня немного снисходительно, как на неразумного ребенка. — Ну, я ведь должна знать, на что могу рассчитывать. И вообще, мне хотелось бы ознакомиться с делами, понять, что оставила тетушка. — Раньше тебя не интересовали подобные вопросы, — в голосе Давенпорта прозвучало недоумение, а ровная линия его бровей дрогнула, сломалась, поползла вверх. — Это было раньше, — мило улыбнулась в ответ. — А теперь — интересуют. — Странно, — тихо пробормотал опекун, и в его темных глазах мелькнул отблеск удивления. Всего лишь отблеск, но он оживил бесстрастное лицо, придав опекуну более человечный вид. — Такие перемены… Давенпорт нахмурился. Он смотрел на меня и молчал, обдумывая мою просьбу, а я продолжала улыбаться, чувствуя, как от напряжения сводит скулы. Все-таки ужасно глупо в моем возрасте оказаться в положении несмысленыша, не имеющего права распоряжаться ни собой, ни деньгами. И вряд ли я долго выдержу навязанную судьбой роль. Вопрос только в том, чем мне грозит разоблачение? Вряд ли «опекун» обрадуется тому, что тело его подопечной захватила какая-то непонятная девица. А учитывая, кем он работает… Нет, лучше пока не рисковать. Но, с другой стороны, мне же нужно как-то устраиваться в новом мире? А как это сделать, если меня вынуждают принять навязанные правила игры? — Что ж, хорошо, — придя к какому-то мнению, медленно произнес Давенпорт. — Я попрошу Доуэна подготовить отчет. Ага. И пройдет еще неделя-другая, прежде чем я этот отчет увижу. Нет уж. Будь что будет! — А вы можете на словах обрисовать ситуацию? — мило улыбнулась опекуну. — Я хотела бы заняться ремонтом особняка, и должна понимать, на что рассчитывать. — Ремонтом? — переспросил Давенпорт, и в его глазах мелькнуло недоумение. — Ну да. Разве можно жить в этой лавке старьевщика? Нет, по большому счету, меня мало волновала обстановка чужого дома. Но как еще, если не ремонтом, объяснить свое желание разрушить стену в спальне? Давенпорт молчал. Смотрел на меня и молчал, а я чувствовала себя все неуютнее под его испытующим взглядом. «Все нормально. Все хорошо. Я — леди Изабелла Бернстоф, меня не нужно ни в чем подозревать», — безмолвно твердила я, пытаясь внушить эту мысль опекуну, вот только уверенности, что мое внушение сработает, не было. — Белла, вряд ли это желание можно назвать разумным, — сказал, наконец, Давенпорт, а мне захотелось выругаться. Ну почему с ним так сложно?! Если на каждый пустяк придется брать разрешение этой ледышки, долго я не выдержу. Кто бы знал, как трудно притворяться нежным цветочком Беллой! Я заставила себя сосчитать до десяти, а потом невинно поинтересовалась: — Почему? — Ты еще недостаточно оправилась после падения. Тебе нужен покой. — Но я прекрасно себя чувствую. — Разве? Многозначительный взгляд темных глаз остановился на моих ногах. — Да, — немного резче, чем хотелось бы, ответила я. Не нужно напоминать о моей беспомощности. Она временная. И однажды я обязательно смогу ходить. По-другому и быть не может. — Что ж, денег у тебя достаточно. Хватит на долгую безбедную жизнь, — после паузы сказал Давенпорт, но не успела я обрадоваться, как он добавил тоном, не терпящим возражений. — Однако в данный момент я не вижу никакой необходимости в ремонте. Вот как? Это еще почему? Внутри вскипало раздражение. С какой стати этот чужой и равнодушный человек решает, что мне можно, а чего нельзя? С малых лет я привыкла сама управлять своей жизнью. Еще и тетю Фиму, с ее поразительной непрактичностью, на себе тянула. А тут — пожалуйста! Какой-то иномирный лорд диктует мне, как жить. При воспоминании о тетушке в душе шевельнулась тоска. Урода, сбившего тетю Фиму на пешеходном переходе, так и не нашли — ни полиция, ни частный детектив, которого я наняла по наводке подруги Таньки. «Безнадежное дело, — через пару месяцев поисков заявил мне бывший мент, занимающийся сыском. — Уверен, тачка краденная, и, скорее всего, ее уже давно на запчасти разобрали». И он посоветовал забыть о мести, и жить дальше. Если бы это было так просто! Стоило представить, что урод, убивший тетю Фиму, спокойно наслаждается жизнью, как меня начинало трясти. И хотелось кричать от бессилия. Тетя Фима, она же была как ребенок. Никогда никому слова плохого не сказала, всем верила, постоянно кому-то помогала. Сколько раз я свою «святую простоту» из всяких передряг вытаскивала! То ей акции несуществующего завода втюхать пытались, то пожертвования на тибетский ашрам выманивали, то экстрасенс Гоша сеанс общения с загробным миром устроил, содрав с тетушки кругленькую сумму. Хорошо, что я вовремя из отпуска вернулась. Деньги у проходимца забрала, а его самого с лестницы спустила. А тетя Фима только вздыхала и говорила, что у Гоши очень просветленная аура, и он просто не способен кого-либо обмануть. Я с трудом заставила себя отвлечься от прошлого, и твердо посмотрела в холодные глаза опекуна. — Вы уверены, что в ремонте нет необходимости? Это ведь не вам приходится жить в окружении… старых вещей. Я в последний момент заменила слово рухлядь на более нейтральное, и обвела рукой плотно заставленный кабинет. — Половину из которых, между прочим, давно пора выкинуть. И вообще, я могу сама решить, что мне делать. — Не можешь, — процедил опекун, заставив меня поперхнуться от возмущения. — Что? — Ты вольна распоряжаться только ежемесячной суммой содержания, и не более того. На любые крупные траты необходимо согласие опекуна, а я его не дам. — Но почему? — Потому что это неразумно. Да что ж такое-то! Я с трудом сдержала рвущиеся с языка ругательства. — И какова сумма моего содержания? — постаравшись взять себя в руки, невинно поинтересовалась у опекуна. — Двести ронов, — ответил тот, и поднялся из-за стола. На идеально отглаженном костюме не осталось ни одного залома, ни единой складочки. Темно-синее, почти черное сукно плотно облегало прямые плечи и ровную спину, длинный ряд застегнутых пуговиц придавал сюртуку форменный вид. — Тебе пора отдыхать, — сухо произнес Давенпорт.