Франсин провела гостью в тесную комнатку позади галереи, заставленную холодильниками, микроволновками, кофеварками и тому подобной техникой. Столик был маленький, рассчитанный не больше чем на два стула, на один из которых опустилась Эрика. Хозяйка галереи тут же поставила перед ней дымящуюся чашку. Желудок протестовал после кофе, выпитого у Хенрика, но Эрика знала по опыту многочисленных интервью, из которых брала материал для своих книг, что по какой-то непостижимой причине человека легче разговорить за чашкой кофе, чем без нее. – Если я правильно поняла Анри, – начала Франсин, – родители Алекс попросили вас написать что-то вроде некролога. – Все верно, – подтвердила Эрика. – Последние двадцать пять лет мы с Алекс не встречались, и мне хотелось бы знать о ней больше, прежде чем браться за эту тему. – Вы журналистка? – Писательница. Пишу биографии. Я не взялась бы за это, если б не Биргит и Карл-Эрик. Кроме того, это я обнаружила ее мертвой… ну, или почти так… и поэтому теперь должна взяться за это, чтобы составить другое представление о взрослой Алекс… О живой Алекс, как бы странно это ни звучало. – Ничего странного, – Франсин пожала плечами. – Думаю, это здорово, что вы решились взяться за это ради родителей Алекс и… ее самой. Она перегнулась через стол и взяла руку Эрики в свою, с безупречным маникюром. Эрика почувствовала, что залилась краской, и отогнала мысль о биографии Сельмы Лагерлёф, над которой работала большую часть вчерашнего дня. Франсин продолжала: – Анри просил меня быть с вами откровенной, насколько это возможно. Ее шведский был неподражаем, особенно мягко рокочущее «р». И Хенрика она называла на французский манер – «Анри». – Вы с Алекс познакомились в Париже? – спросила Эрика. – Да, мы вместе изучали историю искусства. Сошлись буквально с первых дней. Она выглядела потерянной, я чувствовала себя потерянной… Все остальное – история, как говорится. – Как долго вы были знакомы? – Ну… если осенью Анри и Алекс отмечали пятнадцатую годовщину свадьбы, стало быть, выходит… семнадцать лет. Из них пятнадцать вместе занимались этой галереей. Она замолчала и, к большому удивлению Эрики, достала сигарету. По какой-то причине Эрика не могла представить себе эту даму курящей. Зажигалка в ее руке дрожала. Франсин глубоко затянулась, не обращая внимания на собеседницу. – Она пролежала в этой ванне не меньше недели, – продолжала Эрика. – Разве вам не было интересно, куда она пропала? Тут Эрика удивилась, как ей не пришло в голову задать этот вопрос Хенрику. – Нет, как бы странно это ни звучало, – ответила Франсин. – Алекс… она всегда делала что хотела. Печально, но я успела привыкнуть к этому. Не раз случалось, что она исчезала на несколько дней, а потом объявлялась как ни в чем не бывало… Вот и сейчас я с минуты на минуту жду, что откроется дверь и… хотя и знаю, что на этот раз ничего подобного не произойдет. Ее глаза влажно блеснули. Эрика опустила голову, предоставив Франсин возможность промокнуть слезу. – Как реагировал Хенрик, когда она исчезала? – Ну, вы же с ним встречались. Все, что делала Алекс, было для него вне критики. Последние пятнадцать лет своей жизни Анри только тем и занимался, что боготворил ее. Бедняга Анри… – Почему «бедняга»? – Алекс никогда его не любила. Рано или поздно он понял бы это. Первая сигарета была выкурена, и Франсин достала следующую. – За столько лет вы должны были хорошо изучить друг друга… – Не думаю, что Алекс можно было изучить, но я знала ее лучше, чем Анри. Он так и не решился снять свои розовые очки. – Хенрик сказал, будто Алекс скрывала от него какую-то тайну… так ему казалось, по крайней мере. Это правда, как вы думаете, и если да, что бы это могло быть? – Небывалая проницательность для Анри. Похоже, я его недооценивала, – Франсин подняла бровь идеальной формы. – На первый вопрос отвечу утвердительно. Да, я тоже всегда чувствовала, что у Алекс есть тайна. А вот на второй… – Она вздохнула. – Нет, я не имею ни малейшего представления о том, что бы это могло быть. Несмотря на многолетнюю дружбу, был уголок, куда она меня не пускала. И каждый раз, когда я подходила к невидимой черте, Алекс подавала сигнал: «Стоп! Дальше нельзя». Я принимала это, Анри – нет. Рано или поздно это его сломало бы. Скорее рано, чем поздно, думаю… – Почему? Франсин смутилась. – Ведь будет вскрытие, так? Вопрос застал Эрику врасплох. – Да, обычно бывает. А почему вы спрашиваете? Она тщательно погасила сигарету в пепельнице. Эрика затаила дыхание, но Франсин как ни в чем не бывало достала зажигалку. Третья подряд. На ее пальцах не было характерных желтых пятен, поэтому Эрика подумала, что подобное курение «взахлеб» не свойственно Франсин в обычном состоянии. – Вы, конечно, знаете, что последние полгода Алекс наезжала во Фьельбаку чаще, чем раньше? – Да, сарафанное радио работает у нас бесперебойно. Судя по слухам, последнее время она бывала во Фьельбаке чуть ли не каждые выходные. Одна. – Одна? Как сказать… Франсин снова задумалась, так что Эрика подавила в себе желание перегнуться через стол и встряхнуть ее как следует. Похоже, галеристка остановилась на самом интересном месте. – Она с кем-то встречалась. С мужчиной, я имею в виду. Да, Алекс не первый раз заводила роман на стороне, но у меня возникло чувство, что на этот раз это было нечто особенное. Впервые за время нашего знакомства она выглядела счастливой. Именно это мешает мне поверить в то, что Алекс лишила себя жизни. Ее убили, я почти не сомневаюсь в этом. – Но откуда такая уверенность? Даже Хенрик не смог сказать об этом ничего определенного. – Алекс была беременна. Лицо Эрики вытянулось. – И что Хенрик? Он знал об этом? Франсин покачала головой: – В любом случае это был не его ребенок. Они уже много лет не жили друг с другом в этом смысле. Да и когда жили, Алекс отказывалась иметь ребенка от Хенрика, несмотря на все его просьбы. Нет, отцом ребенка стал новый мужчина в жизни Алекс, кто бы он ни был. – Вам она ничего о нем не говорила? – Нет. Как вы уже, наверное, поняли, это была закрытая тема. Признаюсь, я очень удивилась, когда она рассказала мне о ребенке, и само по себе это – еще один повод оспорить версию самоубийства. Алекс была так счастлива, что просто не смогла держать язык за зубами. Она любила этого ребенка и просто не могла причинить ему зло, тем более лишить жизни. Впервые я увидела, как выглядит счастливая Александра. И такой она понравилась мне еще больше. В голосе Франсин послышались грустные нотки. – Понимаете, у меня возникло чувство, будто это как-то связано с ее прошлым. Не могу сказать, с чем именно, но… оговорки, случайные намеки – многое указывало на это. Дверь в галерею открылась. Кто-то топал на пороге, стряхивая с обуви налипший снег. Франсин встала. – Это клиент, я должна им заняться. Надеюсь, хоть чем-то помогла вам. Они направились к входной двери, где Франсин заверила клиента, что немедленно им займется. А потом подошла к Эрике, стоявшей перед полотном с огромным белым квадратом на голубом фоне, и пожала ей руку. – Чисто из любопытства, – Эрика кивнула на полотно, – сколько это может стоить? Пять тысяч? Десять? Франсин улыбнулась: – Скорее пятьдесят. Эрика чуть слышно присвистнула. – Живопись и дорогие вина – две области за пределами моего понимания. – А мне дается с трудом составить список покупок… Как видите, каждый из нас специалист в чем-то своем. Они рассмеялись. Эрика поплотней завернулась в мокрое пальто и вышла на улицу. * * * Дождь превратил снег в грязную, промозглую жижу, и Эрика, опасаясь заноса машины, некоторое время двигалась на допустимой скорости. Очередная попытка выбраться из Хисингена стоила еще полчаса потраченного попусту времени, после чего Эрика обнаружила себя в окрестностях Уддевалы. Желудок заурчал, напоминая, что с утра во рту не было маковой росинки. Эрика свернула на Е6, к торговому центру «Торп» к северу от Уддевалы, подъехала к «Макдоналдсу», затолкала в себя пару чизбургеров и спустя несколько минут снова оказалась на шоссе. Мысли крутились вокруг разговора с Хенриком и Франсин. По их словам, Александра жила за стеной, которую воздвигла между собой и внешним миром. Но кто же был отец ее ребенка – вот что теперь мучило Эрику больше всего. Франсин утверждала, что это не Хенрик, но Эрика допускала что угодно. Никто не может знать, что творится за дверью чужой спальни. В случае если Франсин все-таки права, вопрос сводился к тому, встречалась ли Алекс с этим человеком на выходных во Фьельбаке или же их роман разворачивался в Гётеборге. У Эрики вообще складывалось впечатление, что жизнь Алекс протекала в некоем параллельном мире. Она делала что хотела, не задумываясь о том, как это отразится на окружающих, прежде всего на Хенрике. Франсин как будто не могла взять в толк, как Хенрик мог решиться на брак с такой женщиной, и, похоже, даже презирала его за это. Что касается самой Эрики, она по собственному опыту знала, как работают подобные механизмы. Пример Анны и Лукаса всегда был у нее перед глазами. Но была еще одна причина, по которой Эрика принимала проблему Анны так близко к сердцу. Она не могла избавиться от мысли, что в неспособности сестры изменить жизненную ситуацию есть и ее, Эрики, доля вины. Ей было пять лет, когда родилась Анна, и уже тогда Эрика решила защитить сестру от того, что было главной болью ее собственной жизни. Анна не должна была чувствовать себя одинокой и отверженной только потому, что у благочестивой Эльси не хватало любви на дочерей. Поцелуи, объятия и нежные слова, которые Анна недополучала от матери, Эрика расточала на нее в избытке. И опекала младшую сестренку с истинно материнской нежностью. Любить Анну было просто. Эта малышка умела наслаждаться каждым моментом жизни, в которой будто не видела неприятных сторон. Мудрую не по годам Эрику восхищала эта непосредственность. Заботу старшей сестры Анна принимала как должное, даже если из-за своей нетерпеливости не могла и пяти минут усидеть у нее на коленях. При этом она росла своенравным, эгоистичным ребенком и делала только то, что хотела, не принимая в расчет ничьих интересов, кроме собственных. И рассудительная Эрика осознавала, что балует сестру чрезмерной опекой. Которой всего лишь компенсировала ей то, чего не имела сама. Для Лукаса Анна стала легкой добычей. Она быстро очаровалась им, не задумываясь над тем, что кроется за эффектным фасадом. И Лукас, играя на ее тщеславии, постепенно высосал из нее жизненные соки. И теперь Анна томилась, как птица в клетке, в своем Верхнем Эстермальме и даже не находила в себе сил осознать свою ошибку. Эрика все надеялась, что сестра опомнится и первой попросит ее о помощи. Но до того момента ей оставалось только ждать и всегда быть наготове.