Сиделось Дмитрию, особенно первые пару месяцев, непросто. С первых дней его определили в спецблок – корпус для содержания особо опасных, ВИЧ‑инфицированных и склонных к побегу. Небольшое здание, построенное ещё при Екатерине Второй, практически не отапливалось, а содержание отличалось особой строгостью. В октябре, заболевшего бронхитом Харламова перевели в медчасть. После курса краткой терапии, он оказался в карцере («кича» в народе) на десять суток за оплеуху сокамернику, арестованному по делу о групповом изнасиловании и купившему койкоместо «на больничке». «Авторитета исполнять стал, обмудок помойный», – к оротко пояснил Дмитрий. На «киче» раза три его избивал тюремный спецназ, в рамках проводимого досмотра карцера – шмона. Один раз видимо очень сильно. «Кровью мочился дня четыре потом». Ну и еженедельные посещения оперативников УБОПа на тему «не желаете ли признаться в заказном убийстве?». Где‑то ещё через месяц интерес к его персоне угас и Харламов оказался в большой сборной камере на сорок человек. Там Дмитрий узнавал последние городские новости, общался с торчками, заряжавшимися в родном ночнике, следил за бизнес‑успехами своего круга общения. «Ну и, в целом, жить стало проще». Финишировал он своё краткое изложение. Леха молчал. Ему казалось, что произошедшее с ними, в совокупности, тянет на хороший сюжет какого‑нибудь детектива с обязательным хэппи‑эндом, если бы не полыхнувшие злобой и ненавистью глаза старшего товарища. И реальность происходящего. – Я всю эту шушеру блатную ещё больше презирать стал, – застегнул молнию олимпийки Харламов, – до тюрьмы старался не цепляться, потом, на нарах наслушался всех этих песен, про любовь – зону – маму, противно стало. А после того, что ты рассказал, вообще… А! Харламов махнул рукой. – Пойдем в комнату? – Лехе показалось, что он поймал настроение друга, – по полтинничку и спать? – Нет, братан, – Дмитрий приобнял Малыгина за плечи, – по полтинничку и гулять. Дай башку разрядить, завтра новую жизнь начну… В комнате Бобиков, завернувшийся в простыню словно римский патриций, восседал за столом в гордом одиночестве. – А где девчули? – удивленно спросил Леха. – А им гражданин реабилитированный пообещал культпоход в ночной клуб «Джем», – быстро разливая портвейн по стаканам, сообщил Артемий, – а затем водные процедуры, так, товарищ Шаламов? – Так, – усмехнулся Харламов, принимая стакан с пойлом, – на боевой выход снаряжаться ушли? – Ага, – махом глотнул Бобиков, – усталые, но довольные, гы‑гы… – Понятно, – Харламов налил ещё по одной, – мы, Темыч, с Малыгой пораньше выйдем, прямо сейчас, чтобы место подготовить. Столик и прочую красоту… А ты телок дождись и туда подтягивайтесь, понял? – Понял… – пожал голым плечом Бобиков, – а можете мне скотч – виски заказать? Глава 27 Охранники, из числа старослужащих, облепили бывшего командира, как дети любимую воспитательницу. Искренняя радость сквозила в мощных похлопываниях, выкриках «Босс!» и оставленных, ради встречи с Харламовым, постах охраны. Чуть позже на крыльцо вышел рыжий Миша с парой новых сотрудников за спиной. Их ранее Малыгин не видел. «Харламовские», чуть виноватясь, разбрелись по местам. – Здорово, Харлам, – протянул руку Михаил, – наслышан о тебе… – Я тоже, – усмехнулся Дмитрий отвечая на рукопожатие. Леха кожей почувствовал, как искра негатива скользнула между этими двумя, вроде бы со схожим прошлым, но столь разным настоящим, крепкими парнями. – За вход сколько? – Харламов демонстративно сунул руку в карман. – Для тебя всё за счет заведения, – осклабился рыжий, и добавил, – Трава предупреждал, что ты зайдешь освобождение отметить. – Ну, спасибо ему, – похлопал по плечу Мишу Харламов, проходя в клуб, – Леха за мной… Отдохнуть зека желает. Первые пару часов друзья просидели в атмосфере условного спокойствия, накрываясь волнами повторного опьянения. Расположились они за самым дальним столом, где не так сильно пробивала музыка и можно было, перекидываясь фразами, рассматривать ломающихся под музыку девушек. Чуть позже подтянулся Бобиков с женским выводком и пьяным Ваней Еремеевым, который, опрокинув стопарик, тут же повалился в угол дивана. Харламов отмахнулся от охранника, предложившего разбудить сопящего юмориста электрошокером – верный бобиковский Санчо продолжил мирно посвистывать. «Проспится – в сауну с собой возьмем», – пообещал Харламов. Марина Беркович и компания после пары рюмок рванули на танцпол, прихватив с собой разгоряченного Артемия. Где‑то к середине ночного апогея за стол к Малыгину и Харламову вдруг подсел невысокий пухловатый парень с бутылкой коньяка. – Здорово, Харлам, – он поставил «Хенесси» на стол, – нагнали? – Типа того… – Харламов скинул руки со спинки дивана и наклонился к визитеру, – а ты чего, давно на свободе‑то? – Я пока на подписке, с лесников бабки соберем и закроем делюгу на хер, – парень взял коньяк и жестом предложил налить хозяевам столика. Малыгин покачал головой, указав на полную рюмку. Харламов с нехорошим прищуром смотрел на профиль заглянувшего на огонек. Тот, посчитав молчание согласием, отыскал чистый стакан на столе и набулькал половину. Затем также деловито налил себе. – Давай, Димон, за свободу‑матушку выпьем, – он поднял стакан, – да все непонятки между нами забудем… – А чего тебя на подписку‑то отпустили, а, Колобан? – Харламов не притрагивался к стакану, – с каких пирогов‑то? Ты проясни, статья‑то у тебя стремная была… – А хрена, – Колобан, не дожидаясь тостуемого, коротко выпил половину дозы, – кобыла‑то сокольская, которая заяву написала, всю доказуху проглотила дура, хе‑хе‑хе… А потом ещё, перед тем как к мусорам ломануться, в бане остатки смыла. Трусы ейные Митяй в парашу выкинул. Поросячьи глазки Колобанова превратились в щелочки от натужного смеха. Харламов молча взял бутылку принесенного коньяка и со всего размаха опустил её на стриженую голову. Брызги стекла, вперемешку с золотистой жидкостью разлетелись по всей площади ВИП‑столика. Незваный гость кулем вывалился из диванного пространства, лицо накрылось, поползшей от разбитого темени, кровью. – Димон, ты чего!? – Леха ещё никогда не видел своего друга в таком молчаливом бешенстве, – зачем? Малыгин хотел встать из‑за стола и помочь пострадавшему, но Саня Бульдог с напарником, подскочив к столу, подняли харламовского антагониста. – Дим, ты б поаккуратнее, – укоризненно буркнул Бульдог, – на улице хотя бы… Зачем нас подставляешь‑то? Этот хер комбинатовский, завтра его отморозки с разборкой приедут… – Он знает за что, – бросил Харламов, – а приедут – ко мне отправишь. Умойте его и, вот, деньги ему за конину отдайте. Он протянул охраннику купюры. – Я, Дим, правда не понял чего ты наехал‑то на него, – заплетающимся языком спросил Малыгин, когда охранники увели пришедшего в себя Колобанова. Он и саму ситуацию, и качели бывших арестантов, и удар бутылкой видел словно в рапиде. Пьян Леха был уже очень близко к финальной стадии. – Это животное, – заливая угли агрессии, не спеша отпил вина из бокала Беркович Харламов, – изнасиловало официантку. У себя где‑то, в пригороде… Кафе около комбината, закрывалось, девка была одна. Она и закрывала вроде, а он и кореша его бухали там. Их трое, оттрахали её толпой, поглумились попутно бутылкой, ублюдки. Парню её насвистели, что та бухая попросилась в групповухе поучаствовать. Пацан, с элеватора сбросился, откачали. А девка пошла заяву писать, но видишь, как… – Это с ним у тебя рамс был на больничке, – в тумане пьяной памяти всплыл эпизод из рассказанного сегодня, – ну, который авторитета корчил? – Ага… – кивнул Дмитрий и закусил выпитое вино яблочной долькой, – с ним. Пацан‑то инвалидом стал, девка сиделкой при нем осталась, любовь… А этот чмошник бандерлогам в хате рассказывал про то что он волк, а терпилы овцы. Типа, закон жизни… Ну я ему оплеух надавал и спросил, кто он после этого? Волк или овца? Короче, воспитал малость. – Слышь, Харлам, – к их столу подошел начальник охраны, – ты пацан, конечно, заслуженный, но в заведении не надо гладиаторские бои устраивать. Сам же здесь работал, всё понимаешь… – Да понимаю я всё, Миша… – Харламов поднялся из‑за стола, – вместо гладиаторских боев лучше с барыг долю получать, да? Теперь уже весь ночной клуб понимал, что за столом искрит электричеством. Сквозь всполохи цветомузыки, через рваный ритм «Мумий Тролля» из меблированного уголка расходились волны вражды и озлобления. Официантка, шедшая к столу прибраться, испуганно вернулась к стойке бара. К Михаилу, демонстративно быстро, приблизились двое бойцов из новой команды. Малыгин тяжело поднялся и встал за плечом Харламова. Музыка словно стала тише. Оба, понюхавших пороха и прошедших горячие точки, мужчины уперлись друг в друга неприязненными взглядами. – Ладно, Харлам, – расслабленно махнул рукой бывший спецназовец, – я всё понимаю, эмоции… Завтра поговорим, ты б в сауну ехал, остывает… – Без тебя разберусь… – Харламов опустился на диван, когда Михаил со стражей отошел от столика. – Не верь ему, Димон, – Леха решил трезветь и принялся жевать кружки лимона, – это его тактика такая, наверняка подлянку какую‑то замутит. – Завтра с Травой перетру, – Харламов всё ещё смотрел вслед ушедшему, – есть что предъявить, Саня всегда против дури был… Однако Леха, даже находясь в алкогольном дурмане, уцепился за частичку рационального, потянулся к четкости картинки. Ударная доза витамина С или адреналин, вброшенный скоротечным противостоянием, подействовал. Он решил выбраться, наконец, из‑за стола и осмотреться. Чуть пошатывающее дефиле по залу закончилось у небольшой лестницы, ведущей к зоне туалетных комнат. Как говорится, мальчики налево – д евочки направо. – Подожди немного, братан, – Леху на входе в уборную притормозил один из охранников, новый, из незнакомых. – Уборка, что ли? – удивился Малыгин, обычно туалеты не закрывали. Веселая тетя Вера, гремя ведрами, никогда не стеснялась, справляющих любую нужду мужчин. – Ну типа этого, ага, – ухмыльнулся бычок, нагло глядя в затуманенные глаза Малыгина. Дверь в уборную отворилась и оттуда вышмыгнул невысокий чернявый паренек, с капюшоном на голове. За ним с улыбкой от уха до уха выполз Бобиков. Леха всё понял. Судя по бегающим глазкам кавээнщика, по инстинктивному придерживанию пиджачного кармана, тот только что отоварился чем‑то не совсем законным. – Артем, ты чего? – Леха втолкнул товарища обратно в сортирную глубь, – дури купил? – Слышь, ты чего борогозишь? – следом ввалился охранник, – ч его до пацана докопался!? – Всё нормально, – Бобиков примиряюще воздел ладони, – это мой друг, со мной он… Леха, в силу опьянения, чуть притормаживая, обернулся, но «бычок» уже выходил из помещения. – Леха, всё нормально, – заулыбался Артемий, – я травушки‑муравушки чуть‑чуть купил, чтоб завтра похмелье пережить. Ночь‑то у нас долгая будет, бухательная… Успокойся, тут кораблик всего. Харламу не говори, не надо, он дерганый по этому поводу… Леха подошел к крану и, открыв холодную воду, умыл лицо. Уборная наполнилась какими‑то людьми и Бобиков незаметно выскользнул из поля зрения. Надо было срочно трезветь. Вылезающие обстоятельства, создавая одну за другой неприятные ситуации, могли привести к необратимым последствиям. Малыгин прошел в кабинку, закрылся и, памятуя старый дедовский способ, загнал два пальца в горло. Опорожнив желудок, он почувствовал себя лучше и, умывшись еще раз, вышел из туалета. Харламова за столом не было. Леха глазами нашел Беркович, вылезшую на барную стойку и исполняющую новомодную «Макарену». Поняв, что дело не в продолжении романтико‑эротической саги, пошел искать Дмитрия по залу. Стоящий «на воротах» Бульдог подсказал, что Харламов вышел на улицу, но «так, налегке, продышаться по ходу». Леха вспомнил события годовой давности, когда Ермаков с компанией пытались его отпрессовать где‑то за трансформаторной будкой и ускорился.