– Но это же правда, Эля! Правда… Спорить? Глупо. Я и сама знаю, как завишу от Юры. Другое дело, что домой я вернулась за чем угодно другим – утешением, лаской, объятиями, но не за тем, чтобы мне еще раз ткнули носом в этот прискорбный факт. – Ладно, мам, я потом позвоню. Папе привет. Усадив Мишку в кресло, выезжаю со двора и еду куда глаза глядят. Покататься. Денек погожий, можно бросить машину и побродить по окрестностям, раз уж мне некуда податься. Колесим по городу, едем через мост – он такой красивый, что эта дорога сама по себе – удовольствие. Останавливаемся у заброшенной набережной. Гуляем. – Эля… – звучит за спиной знакомый голос Бутенко. – А я думаю, вы, нет. Юра с вами? – Нет. Мы одни, – отмахиваюсь. – Люблю это место. А ты здесь какими судьбами? – Ну, привет! Я же неподалеку построился. – Тут?! – удивленно округляю глаза. – Я не знала. Бутенко пожимает широченными плечами и кивает на бухту с рассыпанными по ее берегам домами. – Зайдете? Ты, кажется, хотела посмотреть. ГЛАВА 11 ГЛАВА 11 Дом Бутенко находится на самом краю поселка. Приземистый, одноэтажный, с огромными раздвижными окнами, через которые можно пройти на веранду. – Вот уж не думала, что ты предпочитаешь хай-тек. – Не нравится? – Да ты что?! Очень. Просто с ума сойти! Это, наверное, охренеть как дорого. – Так сколько лет строил, – кивает Георгий, подтверждая мои слова. – И не зря. Невероятно. Вид отсюда – умереть не встать. Ну и дом… Это лиственница? – веду рукой по рыжему дереву. – Да. Я сам отделывал. Намучился, конечно, но вроде получилось. Со временем это должно благородно состариться. Поседеть. Зачарованно качаю головой. Сам. Это же надо! Мишка убегает по выстланной деревом дорожке, вдоль которой висят гирлянды с круглыми лампочками. На фоне проступающей из клоков тумана зелени и свинцово-серого моря выглядит это очень атмосферно и мрачно. – Ну, а в дом-то зайдешь? – улыбается Георгий. – Шутишь? Обязательно! Тебе нас еще выгонять придется, – угрожаю я, задирая лицо к макушкам вековых сосен. – Нет, Георгий, ну какая же красота! Хорошо, что тебе удалось сохранить деревья. – Не все, иначе техника бы не подъехала. Кое-что пришлось убирать, кое-что досаживать. – Значит, дом ты, Георгий Борисыч, построил, дерево посадил. Осталось только сына родить, а? – ляпаю и осекаюсь, поморщившись – это ж надо было такую банальщину выдать. Бутенко, кажется, тоже неловко. Наверное, я не первая и не последняя, кто считает своим долгом пройтись по этой теме. – Там иса! Мама, там иса! – орет Мишка, захлебываясь восторгом. – Лиса, – поясняю я для Георгия, разворачиваюсь так резко, что волосы по щеке хлещут, и кричу: – Миша, только не вздумай ее трогать. Слышишь, сынок?! Сердце подскакивает к горлу и колотится, колотится в такт ускоряющихся шагов. Среди изумрудных зарослей папоротника и бамбука мелькает пушистый рыжий хвост. Хватаю сына, прижимаю к себе. – Ты ее не трогал? – Неть. Касива-а-а. – Здесь много лет не фиксировали случаев бешенства, – успокаивает меня Бутенко, догоняя на краю дорожки. Тепло от его массивной фигуры в парке касается моих голых плеч и стекает вниз по рукам волной мурашек. – Пойдем лучше в дом, – смущаюсь я своего испуга. – Хотю лиситьку! – А кот подойдет? У меня в доме есть кот. – Басой? – загораются интересом Мишкины глаза. – Большой? – перевожу я. – А, да. Огромный такой. Лапы, как тарелки. Мейн-кун. Тоже, кстати, рыжий. – Я не знала, что у тебя есть кот, – удивляюсь. – Ну, теперь знаешь. Проходи. Чаю? – Георгий отворачивается к красивому кухонному гарнитуру. – Или вы спешите? – замирает в профиль. – Нет. Нас никто не ждет, – с непонятно откуда взявшейся в голосе горечью рублю я и опять осекаюсь, да. Потому что зачем? Бутенко – Юрин приятель. Это пока мы вместе, кажется, что у меня полно друзей, а случись что – они все встанут на сторону Юры. Уж если мои родители встали… – В каком смысле? – В прямом. – Не понимаю. – Спроси у своего друга. Он объяснит, – отчего-то злюсь. Злюсь противоестественно и неправильно. Как будто авансом. Руки Бутенко, колдующие над заварником, замирают. «Боже, разве кто-то еще пьет чай вот так, по старинке? Он не в курсе существования чайных пакетиков?!» – психую на ровном месте. Ни с чего. Опять. Долбаная истеричка! Вообще себя не узнаю в последнее время. Сжав кулаки, отвлекаюсь на Мишку, который как набросился с порога на кота, так и висит на нем, похрюкивая и повизгивая от восторга, и дышу, дышу, заставляя себя успокоиться. – Я спрашиваю у своей подруги, – тихо замечает Георгий. – Что у вас происходит? Со всхлипом вздохнув, поднимаю глаза на Бутенко. Тот хмурится. Кивает на стоящее у панорамного окна кресло, мол, садись. Ну, я и сажусь, не стоять же! Георгий опять куда-то отходит, но только для того, чтобы вернуться с двумя чашками, от которых поднимается пар. – Здесь всякие травки. Для нервов. Наши глаза с Бутенко встречаются. Становится не по себе. – Спасибо. – Давай, Эльвира Валерьевна. Смелей. Нерешительно пожевав губу, оборачиваюсь к Мишке и, убедившись, что маленькому непоседе нет до нас никакого дела, начинаю свой рассказ. Тот, к удивлению, выходит довольно коротким. Борисыч в курсе основных моментов, а что касается деталей, то их немного. – Ну, вот и все, собственно. Теперь можешь жечь… – Ты про что? – хмыкает Бутенко, отставляя чашку. – Тебе же наверняка захочется вступиться за друга. Рассказать мне, как я неправа. Ну, чего смотришь? Мужская солидарность. Я все понимаю. – Я лучше воздержусь от комментариев. – Вот как? И почему же? – Потому что ты права. Юра – мой друг. А в том, что касается тебя, я могу быть чудовищно необъективен. Пока я глупо моргаю в попытке как-то осмыслить, что он имел в виду, Георгий поднимается из кресла и, бросив взгляд на часы, негромко замечает: – Поздно уже. – Д-да, – запинаюсь, – надо ехать. – Надо. В каком смысле он необъективен в том, что касается меня? Почему необъективен? Он же не хочет сказать… нет, конечно. Боже, ну что за глупости лезут мне в голову?! – Мишка, сынок, давай прощаться с дядей Георгием. Мишка никуда ехать не хочет. Ему и тут хорошо. С котом. Затаскиваю его в машину с боем, пообещав, что мы непременно вернемся. За время, пока мы чаевничали, погода совсем испортилась. Туман сгустился, и начался дождь. – Езжай осторожно, Эля.