Почему-то я уверена, что пойму, если Георгий соврет. Потому я очень, очень внимательно вглядываюсь в его чернючие глаза. И замечаю тот момент, когда они шокированно округляются. – Нет. Ты уверена? Может… – Я что-то не так поняла? – всхлипываю и задираю лицо, чтобы опять не зареветь. – Брось. Я, конечно, дура, но не настолько. Боль в сердце напоминает схватки. Короткий перерыв закончился, и вот он – новый виток агонии. Мне бы выжить в ней. А как? Если не живется. Прячу лицо в ладонях. Остервенело тру. Бутенко, так и продолжающий стоять рядом, откашливается. – Давай-ка, девочка, я тебя домой отвезу. Моей руки касается его огромная лапища. Я вот только сегодня, помнится, удивлялась тому, как он умудряется своими грабарками выполнять настолько ювелирно точную работу в операционной. Ч-черт, опять мысли разбегаются! Надо же… Бутенко тащит меня за руку, я послушно иду за ним. В следующий раз осознаю себя уже сидящей в его огромном внедорожнике. Довольно стареньком, но ухоженном. – Я отвезу, – зачем-то повторяет Георгий, стрельнув в меня задумчивым взглядом. – Отвези. Но не ко мне. Не могу… – А сын? – Он с родителями. Я их предупредила, что задержусь. Хотела… А там они, и… – замолкаю, сглотнув. Продолжать нет никакой возможности. Ощущение, что озвучивая это, я еще больше пачкаюсь. Хотя, казалось бы, куда еще? Год, или даже полтора мой муж приходил ко мне в постель после другой бабы, а я ничего, дура, не замечала. Прижимаюсь разгоряченным лбом к стеклу. Не иначе как в приступе мазохизма перебираю в памяти воспоминания о том времени. Получается, они трахались, когда я была беремена? Или все началось раньше? Когда я готовилась к ЭКО? Или когда мы снова и снова пытались забеременеть сами, но ни черта у нас не получалось? И я жрала себя, я себя считала неполноценной… Я мучилась, а он… Господи, он хотя бы предохранялся? Колотит. Я задыхаюсь. Позорно всхлипываю, хотя вроде бы даже успела заткнуть рот кулаком. – Эль, ну что ты? Нельзя так душу рвать. Конечно. Он прав. Нельзя. Но та рвется в клочья и шмякается под ноги. И вот, казалось бы, что может быть банальнее измены в нашем королевстве? А я совершенно к ней не готова. А я почему-то, дура, была уверена, что Юра выше этого. Хотя бы потому, что он, мать его так, удовлетворен! Я же все ему позволяла… Все вообще. Иной раз вспоминать стыдно. Ее он трахал так же? Или Елена, в отличие от меня, подобного не терпела? А вообще, конечно, удивительно, как измена меняет оптику восприятия. Еще недавно то, что сейчас видится не иначе как грязью, воспринималось совсем не так… – Приехали. Машинально киваю. Быстро. То ли обычных пробок не было, то ли я просто выпала из реальности. В каком-то бреду выхожу из машины, недоуменно оглядываюсь по сторонам. Среди вековых сосен виднеется черная крыша уже знакомого дома и лоскут лазурного моря. – Ты сказала, что не хочешь домой, – поясняет Бутенко, дернув плечом. – Или передумала? – Нет. Голос звучит сипло. Будто я орала, как сумасшедшая. Хотя я как раз таки не орала. Возможно, зря. Возможно, выскажи я все, что думаю, Юре, выплесни это все из себя, оно бы меня не убило? Я же струсила. Потому что тогда бы дороги назад уже точно не было, а я… Я все еще не знаю, как без него жить. А я люблю… Люблю мучительно. И эта больная любовь – как яд. Травит, травит, травит… – Тогда давай в дом? Я что-нибудь приготовлю на ужин. И Бутенко действительно тщательно моет руки и начинает готовить. А я молча гляжу в окно и попиваю винишко, бокал с которым он мне вручил, стоило только войти. Вручил молча. За это, кстати, ему отдельная благодарность. Не хочу сейчас говорить. Не могу… Поджимаю под себя ноги, свернувшись в кресле калачиком. Что мне делать? Как дальше жить? Я не понимаю. Юра сказал этой своей, что любит только меня. Но, боже, как можно любить и предавать?! Как можно трахать, размениваться, воровать себя по чуть-чуть у той, кому со слезами на глазах обещал быть верным? – Ты как любишь? С устричным соусом или с соевым? Бутенко ставит на стол передо мной большую миску с зеленым салатом. Смотрю на его огромные ладони, запястья, предплечья, покрытые густой шерстью. Перед тем, как приступить к готовке, он закатал рукава на горчичного цвета рубашке и расстегнул пару пуговиц у горла. И да, он и правда ничего. Не в моем вкусе – слишком большой, рука в обхвате – как мое бедро, а бедро – как моя талия, взрослый опять же. Кажется, мы в последний раз отмечали его сорок три? Определенно мне нужно быть более внимательной к друзьям. Ведь я не стала бы за это ручаться… – Эля? – Займись со мной любовью, – выпаливаю я то, что еще даже в голове не успело оформиться, и в ужасе замираю. У Бутенко от удивления вытягивается лицо. А взгляд становится таким… таким… Не ожидал от меня такого, да? Я тоже. Не ожидала. Внутри – истерика, которой, впрочем, я не позволяю проявиться снаружи. На смену боли как-то очень резко приходит ярость. А вместе с ней – закономерное желание – отомстить, да. Желание такой силы, что, кажется, я умру мучительной смертью, если не сделаю этого. Поднимаю ладонь и касаюсь дрожащими кончиками пальцев колючей щеки Бутенко. Как раз там, где у него в остервенении дергается лицевой нерв. – Ты не в себе. Это не выход, – сипит он, а я зачарованно наблюдаю за тем, как его кадык прокатывается вверх-вниз, когда Георгий не без усилия сглатывает. На глазах выступают злые слезы. Я, наверное, кажусь ему жалкой. Облизав соленые губы, шепчу: – Я знаю. Но это неплохой способ справиться со случившимся. Мой способ. Давай же! Делай что-нибудь! Нет? Тогда я сама начну! Шмыгнув носом, вцепляюсь в пуговицы на Жоркиной рубашке. А поймав себя на том, что назвала его так, начинаю истерически ржать. Все же красивое имя Георгий подходит не для всех случаев. – Хватит, – тяжело роняет Бутенко, утопив обе мои руки в своей горячей ладони. И мой смех как по команде стихает. Хотя почему – как? Это и была команда. Недвусмысленная такая команда прекратить выставлять себя на посмешище. Стыдно как… Растерянно касаюсь ладонями теперь уже своих пылающих щек. – Извини, Георгий. Забыла, что Валов твой друг. Я делаю движение вперед, обозначая намерение подняться, но Бутенко или действительно его не просекает, или нарочно не дает мне встать, продолжая нависать надо мной, свернувшейся в кресле, огромной горой. – Я вызову такси. – А дальше что? Поедешь искать приключений? – Имею право! – зло выплевываю я и… с хрустом ломаюсь. Лицо, дрогнув, болезненно кривится. С губ срывается всхлип. Из глаз – тяжелые капли. – Поплачь… Бутенко неловко приобнимет меня, легонько похлопывает по спине и соскальзывает ладонью на плечо. В ответ я обнимаю его за шею и прижимаюсь к груди, становясь для большего удобства в кресле на колени. Рубашка Георгия покрывается пятнами от моих слез. Я отрываюсь от него. Смотрю на это безобразие, и опять такая злость накрывает! Разве Валов стоит моих слез?! После всего, что он сделал, разве… Хоть одной этой слезинки стоит? Ненавижу! Ненавижу-у-у. Как он мог? Я же… Все для него! Я вся для него! А он драл меня как последнюю шлюху, и все мало было! Чтобы не завыть в голос, утыкаюсь широко открытым ртом в шею Бутенко. Трясет меня так, что даже ему передается эта чертова дрожь! Элька-Элька, что ты делаешь? Мало того, что он Юркин друг, так еще и твой шеф, Элька… Одумавшись, я хочу от него отстраниться, сбежать, забиться в нору и никогда из нее не выползать, но Георгий не позволяет. Плотно меня фиксируя, он накрывает мой затылок ладонью и, коснувшись губами виска, делает жадный вдох. И вот тут до меня доходит, что дрожь Бутенко, которую я приняла за отголоски своей собственной, его… родная. И губы его дрожат, и руки – вовсе не потому, что и меня колбасит. – Уверена? Жоркин трепет настолько трогателен, что я не могу справиться с голосом, сколько ни стараюсь. В конце концов, просто киваю. – Потом не говори, что я тебя не предупреждал. – Не скажу. Бутенко ведет огромными ладонями вверх-вниз по моей спине и так надсадно дышит, что мне за него становится страшно. – Тише, тише… – зачем-то шепчу я и медленно, пуговица за пуговицей, расстегиваю его рубашку, оголяя мощную, поросшую шерстью грудь. Одну ладонь кладу на сердце. Другой успокаивающе поглаживаю его по щеке. Юра не был моим первым, но он стер из памяти всех других мужчин. Я не помню, как было, но я точно знаю, как больше не хочу… И Бутенко как будто чувствует, что мне надо. Чуть отстранившись, он ловит мои пальцы ртом и, не отрывая немигающего взгляда от моего лица, начинает нежно, со вкусом их по очереди обсасывать. А потом все-таки закатывает глаза, да… Не скрывая своего удовольствия. Или просто не в силах себя контролировать. И это так вставляет, что я со стоном обрушиваюсь на его шею, грудь… Мне хочется подарить ему столько же нежности, сколько и он мне дарит. И столько же ласки. Нет, больше. Потому что ему-то зачем эта грязь? Возня с женой друга явно не то, к чему Бутенко стремился, но он почему-то впрягается. Почему? Я не хочу об этом думать. Нет! Я подумаю об этом, но позже. А пока мы каким-то образом перемещаемся в спальню. Отсюда тоже открывается вид на море. Я на секунду залипаю, Бутенко обнимает меня со спины. Взвешивает в ладонях грудь. И его твердые пальцы опять дрожат, да. Когда он с трепетом, едва касаясь, очерчивает тугие соски… – Жор, я красивая? – Как рассвет, – шепчет мне в ухо и мягко прихватывает мочку крепкими зубами. – А Лена красивей? – Какая Лена? – Юркина старшая. Это мерзко и неправильно, да, то, что я делаю, что говорю… Утаскивая ни в чем не повинного мужика в топь нашего с Юркой болота. Но, блядь, как же хочется понять, что у этих мужиков проклятых в башке! Как же хочется… Ладно бы Валов и правда завел молоденькую красотку, но Мухина, она же его лет на пять старше. Тому же Жорке Елена бы подошла гораздо больше. Так… почему? Чего ему не хватало? В глазах темнеет от страшной разъедающей нутро ревности. – Нет. Тебя вообще глупо с кем-то сравнивать. Некоторое время я просто перевариваю озвученное, а потом осторожно интересуюсь: – Ты понимаешь, как это звучит? – Как? – Так, словно ты ко мне неравнодушен. И это такой бальзам на душу. Неожиданно сладкий бальзам. Оборачиваюсь в полупрофиль. Твердые губы друга нашей с Юркой семьи проходятся по моей скуле. Он не подтверждает, но и не опровергает моих слов. И правильно. Это ощущается лишним… Как и его широкие лопаты, нежно сжавшие мою задницу. – Только не так, – напрягаюсь я, вдруг понимая, что… – Терпеть не могу эту собачью позу. Не хочу… ГЛАВА 17 ГЛАВА 17