Половину кабинета (примерно двенацать на восемь метров) занимает большой стол для заседаний, за которым сидят два десятка человек- членов президиума Центрального Исполнительного Комитета СССР. За стоящим перпендикулярно письменным сидит Михаил Иванович Калинин и приветливо машет входящим, чтобы проходили внутрь. «Из находящихся в кабинете помимо Калинина узнаю только Кирова, Берию и Ворошилова. Киров, сидящий справа от Калинина, подзывает меня к себе, я с трудом протискиваюсь и встаю сзади между ним и Берией. Сразу становится душно от жарко натопленной печки и почти полусотни посетителей кабинета. Секретари бросаются открывать форточки. Как-то не так я себе представлял церемонию награждения… Но ничего, так даже лучше, по домашнему». — Товарищи, — Калинин поднимается из-за стола. — сегодня мы награждаем бойцов и командиров Первой Конной Армии. Пятнадцать лет назад в самый тяжёлый момент гражданской войны… «Хорошо говорит Михаил Иванович, проникновенно. Многие краскомы расчувствовались, украдкой смахивают слезу… А война между группировками Ворошилова и Тухачевского, похоже, идёт по всем фронтам. „Конники“ пока побеждают по наградам, „заговорщики“- по должностям (ключевые военные округа за ними). Да, не лёгкий выбор предстоит вскоре Сталину. Кого бы я сам предпочёл: верного или умного? Хотя, нет ну какой Ворошилов верный? Кто пошёл в услужение Хрущёву в обмен на высокий пост? А Тухачевский, ну какой он умный? Вместе с Уборевичем почти десять лет заказывали учёным и промышленности вооружения для армии. А в 38-ом вдруг выяснилось, что всё созданное (пушки Курчевского, радиоуправляемые самолёты и танки Бекаури, полигональные снаряды и многое другое) никуда не годится и пришлось Сталину впрягаться в это дело, работать с конструкторами самолётов, двигателей, танков, пушек, чтобы поспеть к грядущей войне. Так что выбор будет другим: приспособленец против самовлюблённого амбициозного глупца. Кстати, а почему Сталина нет, он ведь тоже член президиума. Не хочет в этом участвовать»? Началось награждение. Первые три ордена Ленина- дивизиям, входящим в коннармию, следующие три- Ворошилову, Будённому и Щаденко (тот самый комдив). Фотокорреспондент, из-за отсутствия места, вынужден фотографировать из-за спины Калинина время от времени дёргаясь при случайном прикосновении к горячей печи, выложенной белой фигурной плиткой. «Дальше пошли награждённые орденом Красной Звезды и почётными грамотами ЦИКа. От всех награждённых выступил комдив четвёртой кавалерийской дивизии, очень коротко и толково. Конноармейцы быстро покидают кабинет, так что моё награждение происходит почти камерно: президиум ЦИК и я. Коротко благодарю партию и правительство за награду, по недоумённым лицам нескольких, очнувнувшихся от дрёмы из-за недостатка кислорода, членов президиума начинаю подозревать, что, может быть, надо было поставить на первое место правительство. Попадаю в объятия Кирова, силён однако… Берия пожимает руку». С орденом в коробочке стою в коридоре и оглядываюсь по сторонам. Моя группа исчезла, забыв меня. Вдали показалась какая-то новая колонна награждаемых, судя по лицам и одежде из средней Азии. Вдруг кто-то хлопает меня по плечу. — Здорово, Алексей. — секретарь Кирова Свешников держит в руке мой чемоданчик с нарисованной краской красной звездой. — Идём, буду тебя устраивать. — Николай, — пытаюсь отобрать у него свой чемодан. — мне бы в город надо часа на три. — Это даже лучше, — уклоняется от меня Свешников. — товарищ Киров занят до шести. Ну, пошли вызволять твою шинель… Москва, Красноказарменная улица, 12, Всесоюзный электротехнический институт, 21 февраля 1935 г. 14:00. «Зря я, всё-таки, отказался от машины, которую предложил Николай. До Лефортово на машине, да по пустой дороге, минут двадцать. А так угробил почти два часа на 29-ом трамвае, конспиратор хренов. То ли дело у нас, в Ленинграде- вагоны полупустые, дорого. В Москве же народ, похоже, денег не считает, в вагон не зайти- не выйти, в пору по старой привычке- ехать на подножке. Сейчас, впрочем, это как то не солидно. Да, не плохую основу для будущей карьеры успел я заложить за неполных три месяца. Чаганов, если дураком не окажется, сможет после моего ухода большим человеком стать. Ну а мне здесь осталось не так уж много дел. Первое- это, конечно, рабочий макет сантиметрового локатора. Пока испытан только магнетрон, да и то в непрерывном режиме. Модулятор, формирователь высоковольтных импульсов, ещё не готов. Он полностью на совести Павла, это его епархия- чисто пассивная схема, надо лишь точно рассчитать параметры катушек и сердечников. На мне- приёмник. Две недели назад на фарфоровом заводе имени Ломоносова получил заказанные полуметровые дюймовые кварцевые трубки для вытягивания вакуумом кремниевых стержней из расплава. Футуристического вида, надо сказать, получается агрегат. Стоит у меня на столе в кабинете на „Светлане“. Однажды Оля, проводя беседу со своим агентом сказала, что это- полиграф, детектор лжи. Теперь посетители боязливо косятся на него при входе, а сам агрегат получил имя- Шариков. Второе- продолжить обход прогрессоров. Вот один из них и должен находиться за этими дверьми с табличкой „Лаборатория. В.И.Архангельский“». — Здравствуйте, я ищу Вячеслава Ивановича. — оглядываю просторную комнату с длинными рабочими столами, заставленными измерительными приборами. У стен- ряд шкафов со стеклянными дверьми, забитых папками и книгами. За столом в углу сидит девица в белом халате лет двадцати и читает книгу. — Кхм, — вежливо пытаюсь напомнить о себе после небольшой паузы. — Товарища Архангельского сегодня не будет, — заученно начинает тараторить девица не отрывая глаз от книги. — он в радиоузле наркомата связи. Улица 25-го Октября, дом 7. «Чёрт, это ж Никольская, рядом с ГУМом, сегодня только мимо проходил. Зря, значит, промотался. Ну, делать нечего, всё равно назад возвращаться. Ненавижу московский трамвай». «Полученные направленной кристализацией кремниевые стержни надо затем распилить на пластины примерно двухмиллиметровой толщины стальным полотном в струе суспензии образива (нужен станок с возможностью возвратно- поступательного движения), отшлифовать, и протравить. И в итоге получится поликристаллическая, не ориентированная по осям, плохо очищенная кремниевая заготовка, пригодная только для изготовления точечно- контактного диода, параметры которого будут плясать как хотят. Но для начала мне пойдёт и такой. Нужен станок, но начинать, конечно, надо с поиска человека- ювелира или оптика. Займусь первым делом по возвращении». Спрыгиваю на ходу с опостылевшего трамвая на площади Дзержинского, с удивлением обнаруживаю на месте будущего памятника Железному Феликсу, засыпаный снегом фонтан, и сворачиваю на Никольскую. Начало смеркаться, повалил снег, и я с удовольствием бегу по узкой улице не обращая внимания на удивлённые взгляды прохожих. — Поднимайтесь на второй этаж и направо по коридору до конца, там увидите. — Молодой вахтёр на входе в наркомат связи с радостью откликнулся на мой нетерпеливый вопрос. «Вижу…, правда с трудом…. конец коридора купается в клубах дыма, который почти скрывает горящую на дверью табличку „Эфир“. С претензией на стиль одетая публика мужского и женского пола манерно курит сигареты. Из-за двери доносится какие-то заунывные завывания. Невольно морщусь от едкого дыма. Стоящий рядом маленький человек с пышной кудрявой шевелюрой, переводящий безумный взгляд с одного курильщика на другого, ища у них поддержки своего восторга проиходящим за дверью, наткнулся этим взглядом на меня и, видимо, по своему истолковал моё недовольство». — Да как вы можете, — его трагический шёпот заставил обернуться на меня всю тусовку. — это Лиля Брик читает стихи Маяковского! С десяток неприязненных взглядов принялись исследовать меня с головы до ног, не решаясь, однако, на прямую конфронтацию. Форма НКВД на деятелей культуры в то время, видимо, действовала успокаивающе. Табличка «Эфир» гаснет и в открывшуюся дверь выходит женщина лет сорока в зелёном платье с зелёным лицом и царственной походкой, обмахиваясь зелёным веером, проходит в комнату напротив, а кинувшаяся вслед за ней девушка-ассистент, единственная из толпы, кто смотрела на меня с симпатией, поспешно закрывает за ними дверь. — А почему у неё лицо зелёное? — невольно вырывается у меня. Этот мой простой вопрос вызывает такое осуждение, молчаливое впрочем, что в следующее мгновение вокруг меня образовался вакуум, как в лампе, причём электроны повернулись ко мне спинами. «Пользуясь открывшейся свободой перемещения, делаю шаг внутрь эфирной и оглядываюсь. Небольшая комната, пять на пять, со стоящим в центре стулом, на который нацелен большой объектив. За объективом располагается металический круг на оси со множеством мелких отверстий, за кругом крупная электронная лампа с плоской вершиной… Понятно, видеокамера с механической развёрткой… Над камерой висит светоотражающий экран, направленный на стул, а сверху нависает кирпич микрофона. Комната ярко освещена большим количеством ламп накаливания. А здесь, похоже, полноценная телевизионная студия. Подхожу к оператору, сматывающему кабель». — Здравствуйте, мне нужен товарищ Архангельский. — Обращаюсь к оператору, косясь на мужчину лет сорока в элегантном чёрном костюме, белой сорочке и голубом галстуке, вальяжно развалившемся в кресле позади камеры и томно прикрывшем глаза. — Я- Архангельский. — отвечает оператор с интересом взглянув на меня и, видимо, узнав. — А я- Чаганов, у меня к вам очень важный разговор. — негромко говорю я, прикладывая указательный палец к губам, мол, молчи, и начинаю быстро снимать шинель, жара в комнате стояла страшная. — Хорошо, у меня только здесь работы минут на десять… — хитро подмигивает он. — Товарищ Чаганов, — в комнату вплывает Лиля Брик с вымытым лицом в сопровождении облака электронов, сменивших спин. — очень приятно познакомиться. Машенька сказала, что вы заинтересовались моим выступлением в эфире. У ассистентки вытянулось лицо. Публика одобрительно заурчала. Лиля Брик неопределёно протягивает руку, оставляя за мной выбор пожать или поцеловать. Неловко пожимаю. Моя ладонь застревает в цепких лилиных. — Как приятно, что молодые люди из органов неравнодушны к настоящему искусству, — продолжает Брик не давая вставить и слово. — Вы знакомы с Яшенькой Аграновым? Это мой интимный друг. «Интимный? Это как же, извиняюсь, понимать. Близкий»? — Вы слыхали? Я скоро уезжаю в Ленинград. — электроны разочарованно заныли. — Да-да, мой муж комкор Примаков получил там высокий пост и на днях мы с Женечкой Соколовой перезжаем. Вы ведь, кажется, тоже из Ленинграда? Мы будем жить на Рылеева, 11. Заходите на огонёк. Большие, чуть на выкате, карие глаза испытывающе смотрят на меня, а её руки ласково поглаживают мою ладонь. «Это они что, втроём собираются жить? Высокие отношения… Откровенно клеит, но мне, почему то, Машенька больше нравится. Бросаю взгляд на мгновенно вспыхнувшую ассистентку». — Ося, мы уходим, — перехватив мой взгляд, светская львица командует отбой. Щёголь, заснувший в кресле с открытым ртом, от неожиданности лязгает зубами. «Хорошо поговорили». Процессия потянулась к выходу. Архангельский выключает свет. — А почему у неё лицо было зелёное? — повторяю вопрос. — Да, понимаешь, фотокатод в передатчике имеет максимальную чувствительность в зелёном, а на красный почти не реагирует. — Вячеслав Иванович приглашает жестом в подсобку. — Аппаратура старая, 32-го года. В длинной узкой комнате, плотно набитой оборудованием, нашлись также два стула, маленький столик и учебная доска на стене с мелом и тряпкой. — Вот на эту тему я и хотел поговорить. — оседлал я один из стульев. — Как мы знаем, вы также занимаетесь приборами ночного видения. — Есть такое дело. — Архангельский опускается на второй стул, предчувствуя серьёзный разговор. — Мы- это секретная группа в НКВД, — напускаю я таинственности. — которая отслеживает у нас и за кордоном важные открытия или приборы, которые могут быть использованы для военных нужд. Вы ведь заметили, что зарубежные публикации по вашей тематике в последнее время прекратились? Вячеслав Иванович согласно кивает головой. — То, что я вам сейчас расскажу, — подкрепляю слова взглядом в упор. — тоже не для печати. Сведения добыты оперативным путём и вы никогда не должны упоминать об этом. Даже в разговоре с сотрудником НКВД. Эта информация только для вас. «Начинаю перечислять недостатки существующих (нулевого поколения) фотокатодов и общей конструкции пнв, интерес в глазах Архангельского нарастает. Рисую силовые линии электрического поля в нулёвке и с использованием электростатической линзы, вижу его разочарование, ну, конечно, это же так просто, а я не догадался. Когда же перехожу к составу и процентному содержанию компонентов фотокатода S-20, Вячеслав Иванович замирает боясь пропустить хоть слово. Бросается ко мне обнимает, благодарит. Сразу поверил в мои слова. А чего меня благодарить, он бы сам к этому пришёл позже. Позже… А нам надо сейчас». — Сколько уже времени? — часов у меня нет, не накопил ещё. — Без пяти шесть. — Архангельский машинально отвечает, не отрывая глаз от доски. — Чёрт, меня ж Киров ждёт. — Хватаю шинель и фуражку. — И последнее, для увеличения чувствительности можно попробовать каскадирование- паровозиком. Глава 8 Москва, Кремль, Сенатский дворец, кабинет Кирова. 21 февраля 1935 г. 18:10 «Залетаю в приёмную и вопросительно гляжу на Свешникова, тот говорит по телефону и кивает, садись, мол. Оборачиваюсь и вижу ещё трёх посетителей. Отлично, значит не опоздал… Из кабинета Кирова выходит невысокого роста лысоватый мужчина лет сорока с наметившимся животом, растянувшим мятый серый пиджак в чёрную узкую вертикальную полоску. Воротник белой, расшитой затейливыми узорами, рубашки взмок от пота. С невидящим взором и нетвёрдым шагом бредёт в мою сторону к двери, так что, прежде чем я догадался посторониться, он задевает меня плечом». — Смотреть надо- здесь люди ходють… — заводится с полоборота «лысый», но взглянув на мой орден Ленина, резко сдаёт назад и, пробурчав что-то невнятное, продолжает свой скорбный путь к двери.