Селина сидела за столом, положив голову на руки. Рядом стояли пустая тарелка и прибор, видимо нарочно оставленные на столе. Когда Вик вошел, она даже не обернулась. Он обнял ее сзади, положив подбородок в ямку на плече: – Как дела, малыш? Хм, ты надушилась? – Да уж не то что ты… От тебя пахнет… гнилью какой-то. Она встала, пригвоздив его к месту взглядом, вылила чай в раковину и удалилась в спальню, вся в волнах великолепного голубого кимоно. «Не может быть…» – прошептал про себя Вик. О стаканчике, который приготовился выпить, он сразу позабыл. Не расшнуровывая, он стянул с себя кроссовки, разделся на третьей космической, не глядя бросил одежду на гребной тренажер, нырнул на пару минут под душ и сразу залез под одеяло. Жена лежала, повернувшись к нему спиной. Он нежно к ней прижался, ласково провел рукой по тазу и уже подобрался к пупку, когда она схватила его руку и отпихнула назад. – Вот, значит, какова теперь будет моя жизнь? Покорно дожидаться вместе с ребенком, когда мой муж изволит явиться домой в немыслимое время? Хоть бы позвонил! – Я тебе звонил из отделения! У нас было вскрытие! Он помолчал, потом снова заговорил: – Мой коллега Мо Ван человек весьма специфический, но очень славный, мы… – Да плевать мне на твоего Мо Вана! И ты должен был ужинать со мной, а не с ним. Ты никогда еще так со мной не обращался. Что на тебя нашло? – Вот тебе раз! Ты что, устраиваешь мне сцену из-за того, что я впервые в жизни поел не дома? Вик провел рукой по своим коротко остриженным влажным волосам. – Понимаешь, я новичок, и они заставили меня присутствовать при… при вскрытии. Это что-то вроде боевого крещения. Конечно, так будет не всегда. – То же самое твой отец говорил твоей матери, слово в слово. Вик перевернулся на спину и заложил руки за голову. Наконец-то он вытянулся, и ему сразу стало хорошо. Он лежал с открытыми глазами, и перед ним проходили все мучительные детали сегодняшнего дня. Повсюду кровь. Жюльетта Понселе, королева порно. Останки Леруа на столе в прозекторском зале. Жуткая игра с иглами. Вихрь невыносимых запахов. Вик долго тер себе виски. – Думаю, сегодня я чем-то понравился майору. Кое-кого порасспросив, я обнаружил одну важную для расследования деталь. – Тем лучше. Может, в результате ты станешь хорошим сыщиком. – А ты сомневалась? – И что с того, что сомневалась я? Ты сам в это не веришь. Ты себя словно заставляешь. – Нет, теперь я верю! Я стану хорошим сыщиком! – Ты всегда делал то, чего хотел папочка! Ведь в том, что ты стал полицейским, есть и его вина, ведь так? И в том, что мы оказались… в таком ужасном месте! Она зажгла ночник и посмотрела на мужа тяжелым взглядом: – Что ты приехал искать в этом поганом городе, в Первом дивизионе, если не карьеры, которую тебе наметил отец? – Париж вовсе не поганый город. – Поганый. После такого трудного дня ему приходилось еще и оправдываться. – Мы не могли оставаться в Авиньоне! Или ты хочешь, чтобы я до конца жизни составлял протоколы и ловил карманников и похитителей дамских сумочек? Неподвижно глядя в потолок, Селина машинально погладила себя по животу. – А почему бы и нет? Никто не может себя заставить заниматься ненавистным делом только из-за чужого мнения или из-за денег. У меня была очень приличная работа, и меня возьмут обратно, если… – Ты и здесь себе быстро найдешь работу. Магазинов готового платья полно. – Я не это хотела сказать. Если бы ты продолжил учиться на психолога, ты смог бы работать в кабинете у моего брата. И потом, я ведь говорила и о нашей жизни. О качестве нашей жизни. О нас с тобой, о нашем уютном уголке, о будущем ребенке… Вик подавил вздох: – Два года. Дай мне два года поработать в Первом дивизионе. И все очень быстро наладится. Мы отлично заживем. Ты же не станешь отрицать, что качество жизни моего отца отличное? – Да, для разведенного мужчины. Для того, кто влюблен в Париж. Для одержимого, который вообще переселился в рабочий кабинет. Но я не хочу, чтобы ты стал таким же. Глаза у нее погрустнели. – Я сегодня гуляла возле детского садика. – Опять? Не может быть… – И я сосчитала, сколько там белых детишек. Хочешь знать сколько?.. Вик и хотел бы сдержаться, но все-таки перебил: – Уж кому-кому, а не тебе об этом говорить. А тебя кем считали, когда твой отец определил тебя в школу в Марселе, если не вьетнамкой? Пощечина прилетела Вику без предупреждения. Селина швырнула одеяло на пол, раскидала по спальне шахматные фигуры и, прихватив с собой подушку, убежала в будущую детскую. – Мерзавец! Дверь за ней захлопнулась, а Вик замолотил кулаком по матрасу: – Черт! Черт! Черт! Он встал и подошел к двери, но сразу вернулся обратно. Ну уж нет, с чего бы ему просить прощения? Рассерженный, он постоял в нерешительности. Нет. Ну разве его вина, что она не понимает? Она даже не спросила, как у него дела, с кем он познакомился сегодня. А он сегодня навидался столько ужасов, сколько она не видела за всю жизнь. А ей на это наплевать. Он нагнулся, собрал мраморные шахматные фигуры и аккуратно расставил их по местам на доске. Надо будет найти шахматам более достойное место. Но где? Эта крошечная квартирка была меньше спичечного коробка. Вик вышел в гостиную, чтобы плеснуть себе коньяка. Бутылка была почата еще отцом. Сколько же времени он не притрагивался к алкоголю? С самой свадьбы? Но нынче ночью он сделает исключение. Чуть-чуть расслабится после дня, проведенного в аду. Он включил компьютер и вышел из программы «Шахматы Европы». Сна – ни в одном глазу. Он вспомнил испитое лицо Мо Вана, его запредельную усталость и полез за аспирином в коробочку, стоявшую за монитором. Из головы не шли последние слова судебного медика. Жертва потела, тело пахло уксусом, и в прозекторском зале стоял необъяснимый запах разложения. Во что же он вляпался? Всем сердцем он надеялся, что полюбит эту работу. По всем принятым обязательствам – переезд, ребенок, отец – был просто обязан полюбить. Он отпил глоток коньяка и поморщился. Какая гадость! Потом набрал пароль и вышел в Интернет, в рубрику избранного. Тотчас же открылось множество названий: «Трисомия», «Амниоцентез»[20], «Гинекология». За ними шли более точные определения: «Мышечные боли в предплечье», «Цервико-брахиальная невралгия»[21]. Вик передвинул мышку и кликнул на медицинский форум, где после идентификации под ником «ncb» получил доступ ко множеству исследований. «Испарина», «Разложение», «Уксус», «Введение игл в нервные узлы», «Гемостатика»[22]. Ничего убедительного в этих рубриках найти не удалось. Что касается испарины, то в статье говорилось, к примеру, о гипергидрозе, болезни, которой страдают постоянно потеющие люди. Но Жюльетта Понселе ни о чем подобном не упоминала, когда говорила о своей партнерше. Тогда чем объяснить обильную испарину у Аннабель Леруа? К чему принуждал ее мучитель? И как долго длилась пытка? И почему ее записывали на видео? Все это – вопросы без ответа, и ничего больше. Ван считает, что ремесло сыщика состоит в том, чтобы разворошить нутро, умело задав вопрос. Что ж, может, он не так уж и не прав. Вик чуть обернулся: из детской доносились какие-то приглушенные звуки. Он поправил криво висевшую фотографию: Селина на фоне чудесного замка, который они мечтали когда-нибудь купить. Такие мечты, как правило, никогда не сбываются. Следующие глотки коньяка пошли уже лучше. Не так уж и плох алкоголь. Головная боль утихла. Он взглянул на часы, кликнул на иконку, снова запустив игру в шахматы, и какой-то неизвестный противник разделался с ним за восемнадцать ходов. Все закончилось очень быстро. Восемнадцать ходов… Восемнадцать кукол, и одна из них изуродована. Что все это значит? Высадившись на планету под названием «Полиция», Вик совсем растерялся. Он никогда не сталкивался с экспертом по судебной психиатрии, со специалистом по поведенческим реакциям, он терпеть не мог вида крови, а сегодня ночью впервые встретился с судебным медиком. И все это надо было немедленно понять и осмыслить. Надо было понять убийцу, прочувствовать и предвидеть его поступки, но перед ним маячил только смутный силуэт. Ледяной черный силуэт человека, способного смотреть жертве в лицо и хладнокровно отрезать ей губы и фаланги пальцев, снимая все на видео. Кто это – психопат или хищник? Он убивает в состоянии аффекта, из ненависти, из жажды подчинять и властвовать, а может, из мести? Примется ли он снова за старое? Когда? Где? И почему? Вик закрыл все программы и помассировал правую руку. Он не в состоянии даже оружие держать как следует. Если ребята из бригады заметят… Он подошел к окну. На набережной Сены, в свете круглой луны, телебашня Первого канала с несколькими освещенными окнами выглядела тотемом, жадным до новых образов и новых результатов. Кто там работал в такой час? Интересно, есть ли такие, кому этот вид кажется прекрасным, кто действительно ценит этот мир жести, бетона и дыма? Он вгляделся в крыши с целым лесом антенн, развернутых в одну сторону. Может, убийца Аннабель Леруа смотрит сейчас телевизор? Есть ли у него дом или квартира, есть ли жена, дети? Он что, тоже каждый день здоровается с соседями и гладит их собачек? А по ночам закрывается в подвале и смотрит видео со своими гнусными преступлениями? И тешит себя фантазиями, от которых любого вывернуло бы наизнанку? Вчера ночью этот садист «священнодействовал», вгоняя одну за другой сто иголок в тело молодой женщины. А сегодня он затаился… Но ключом к преступлению владеет он один. И им всем: Вану, Мортье, Жоффруа – предстоит разгадать весь этот бред. И восстановить шаг за шагом кровавый путь убийцы. Слегка пошатываясь, Вик вернулся к светящемуся в темноте экрану компьютера и снова вышел в Интернет, поставив рядом с собой круглую коньячную рюмку. Он всегда обожал докапываться, везде совать свой нос. А Интернет для тех, кто любит докапываться, – настоящий рай. Ну, по крайней мере в этой области он великолепен. Спустя несколько часов, с вылезшими из орбит глазами, тяжело дыша, он все еще странствовал по сайтам, где речь шла о средневековой медицине. Остатки адреналина еще помогали ему держаться в рабочем состоянии, но потом усталость его все-таки свалила. Он отправился спать, оставив на экране включенного компьютера чье-то искаженное болезнью лицо. Это был сайт, где говорилось об уксусе. О разложении. О проказе. И о черной смерти.