«Ты ведь никогда не слушаешься ни шаманку Ногён, ни меня, почему вдруг такая покорность?» – Потому что отец очень обрадовался, когда я обручилась, – прошептала я. Он радостно улыбнулся, когда узнал об этом, в первый раз после смерти матери. – Молодой человек, сын отставного военного, друга семьи покойного мужа тети Мин, решился просить моей руки. Скорее всего, ему хочется породниться с отцом, ну а отец был не против внуков… Он сказал тогда: «Рождение ребенка – это начало новой жизни, а я не брал на руки малыша с тех пор, как родилась Мэволь». – Я увидела, как он счастлив, и потому не смогла отказать. Такова женская доля: выйти замуж, рожать детей. Мэволь так яростно застучала каллиграфической кистью о тушечницу, что стук был слышен даже за закрытой дверью. Потом она просунула в щель записку. «Нельзя жертвовать собой ради чужой мечты. Так говорила мне мама. Уверена, узнай отец о твоих истинных чувствах, он сказал бы то же самое». Наступило долгое мучительное молчание, я задумалась, закуталась в одеяло своих мыслей. Я привыкла угождать отцу и старшим, как жить иначе? На меня вдруг накатила усталость, и я закрыла глаза. Проснулась я от холода, небо просветлело и отливало теперь серо-голубым. Боги, я проспала, наверное, несколько часов. – Мэволь-а? – позвала я. Она не ответила, но я видела, что свечу она не погасила. Морщась от боли, я поднялась на ноги и легонько постучала в дверь, потом осторожно открыла ее. Мэволь заснула, свернувшись калачиком на полу, на листке бумаги, зажав в пальцах каллиграфическую кисть. Половицы скрипнули у меня под ногами. Сестра вздрогнула, проснулась и в страхе уставилась на меня. Щеки в чернильных пятнах и царапинах. Потом, увидев, что это я, она успокоилась. – Холодно как, Мэволь-а. Я задула свечу и помогла сестренке перебраться на циновку, где она спала. Потом накрыла ее толстым одеялом. – Я посторожу на улице, посижу у двери до рассвета, а ты спи. Я была в долгу перед ней. – Не обязательно сидеть у двери… – запротестовала сначала Мэволь, однако она так устала, что быстро сдалась. Половицы скрипнули, когда я на цыпочках вышла из комнаты. – Думаешь, он убьет нас? – окликнула меня Мэволь. – Нет, – уверенно ответила я. – Я ему не позволю. Я вышла на веранду, закрыла за собой дверь и села. Становилось все холодней, я уже не чувствовала пальцев на ногах, но по-прежнему сидела на полу у двери. Уходить было нельзя. Мэволь должна понять, что ей ничего не грозит. По крайней мере, Маске придется сначала разобраться со мной, прежде чем добраться до нее. Обхватив себя руками, я смотрела в небо. Шли часы, темнота рассеивалась. Чирикнула и закружилась в воздухе птичка. Восходящее солнце окрасило землю в пурпур, и над золотистыми лугами повисла пелена тумана. И тут я услышала знакомый шелест бумаги. К моим ногам упала записка, и я сразу же подняла ее. «Пять лет назад, когда мы поехали в лес, меня на середине дороги вдруг охватило мрачное предчувствие. Что-то страшное ждало нас в лесу. Я сказала отцу, что нельзя ехать дальше, но он не послушал. Я так испугалась, что хотела ускакать, но он схватил моего пони за поводья и заставил ехать за вами. Кажется, я что-то кричала. Отец так разозлился, что велел мне спешиться. Я не послушалась, тогда он стащил меня на землю и сказал тебе: «Пойдем, Хвани-я. Твоя сестра остается здесь, пусть ее съедят дикие звери». Я попыталась побежать за вами, но он приказал мне стоять на месте. Я стояла у «бабушкиного древа» и ждала, три раза я досчитала до ста, но он не вернулся. Тогда я сама попыталась найти дорогу. Слезы застилали мне глаза, я не понимала, куда иду. А потом я увидела человека в белой маске. В руках у него был меч, поэтому я убежала и спряталась. Я пряталась до тех пор, пока не услышала, как ты зовешь меня. Ты меня нашла, и, взявшись за руки, мы пошли домой через лес. По пути мы наткнулись на девушку у подножия невысокого утеса. Ты наклонилась над ней, она была еще жива – только ноги сломала. Она сказала нам, что кто-то идет. «Прячьтесь», – велела она. Мы так и сделали. Мы спрятались за скалой и слышали звук шагов, а потом крик. Наверное, мы обе потеряли сознание от страха или холода. Отец нашел нас без сознания утром. Вот что случилось пять лет назад. С тех пор отец приезжал на Чеджу одиннадцать раз. Он разговаривал с деревенским старейшиной и с судьей, пытался выяснить, что произошло в тот день в лесу. Но со мной он поговорить не пытался. Даже не смотрел на меня». Я вся окоченела, читая письмо сестры. Потом перечитала его снова. Я не могла поверить, что речь идет о моих сестре и отце. Разве мог отец так поступить с Мэволь?! Она, наверное, что-то напутала. И тут я будто снова услышала то, что он сказал мне в тот день: «Вернись за сестрой, приведи ее». Я снова оказалась в лесу, веточки ломались и хрустели под копытами пони. Я слышала свое взволнованное прерывистое дыхание. Я вспомнила даже, что думала в этот момент: «Почему сестренка больше не плачет, почему она замолчала?» Когда я прискакала к тому огромному древнему дереву, где мы оставили Мэволь, там никого не было. Я остановилась как вкопанная. Куда же она делась? Разве она не знала, что мы вернемся за ней? Она просто исчезла. Глава восьмая Я отбросила в сторону костюм, который надевала прошлым вечером, маскировка мне больше ни к чему. Теперь я буду носить женский ханбок, его нужно только вынуть из дорожного мешка. Шелковая юбка чхима и блузка чогори. Я натянула на себя одежду, быстро заплела косу и перевязала ее потуже красной лентой. Как смириться с тем, что сделал отец? Горькую правду открыла мне Мэволь. Думать об этом не хотелось. Разочарование было мучительным. Остаток утра я провела, читая свой дневник, стараясь не отвлекаться и сосредоточиться только на расследовании. Подробно записала все, что случилось со мной в последние дни, потом попыталась вспомнить всех, кто был хоть как-то связан с «лесным делом» и недавним делом о тринадцати пропавших девушках. Я больно щипала себя, стоило мне отвлечься и вспомнить о том, что рассказала сестра. «Сосредоточься!» Окунув кисть для каллиграфии в чернила, я закатала рукав и написала первое имя, которое пришло мне в голову: «Сохён». Так звали девушку, погибшую пять лет назад в лесу. Потом я написала следующее имя: «Ко Исыл». Сестра Хёнок, той девушки, которая погибла в лесу совсем недавно. «Ссыльный Пэк». Жестокий человек, который преследовал Хёнок. Семье Хёнок, и не только им, вероятно, он одалживал деньги и рассчитывал получить с этого неплохой процент. «Шаманка Ногён». Именно из-за нее семья Хёнок в долгах. Она уверила родителей девушки, что Хёнок ждет что-то страшное, если они не проведут специальный ритуал, за который придется немало заплатить. Ритуал должен был изменить судьбу их дочери, но в результате ее все равно настигла страшная смерть. «Старейшина Мун». Тут я остановилась, вспомнив, что он обещал помочь мне. Он должен был доложить обо всем судье. Он был голосом деревенских жителей, но не сумел найти достаточно доказательств, чтобы судья начал расследование. А может, все было не так? Может, он нашел массу улик, а судья просто не захотел помогать крестьянам искать их дочерей? И, конечно, деспот. «Судья Хон». Я обвела его имя в кружок. Он обложил крестьян огромными налогами и пренебрегал долгом справедливого правителя. «Поксун». Загадка, которую я так и не смогла пока разгадать. Вопросы так и остались без ответов. Где она? Откуда она знает отца? Она прислала мне обгоревший отцовский дневник, в который он записал четырнадцать имен. Имена вероятных жертв. Я прикусила ручку бамбуковой кисти. Так быстро эту тайну мне не разгадать. Тринадцать девушек исчезли непонятно куда, у всех них были семьи: отцы, матери, сестры, братья, а еще подруги, соперницы и просто знакомые. Я обмакнула кисть в чернила и задумалась. Потом не спеша вывела: «Отец». Что он нашел? Куда исчез? И почему? И тут какой-то странный звук привлек мое внимание. Сначала я подумала, что мне почудилось, но чем сильнее я напрягала слух, тем яснее слышала барабанную дробь. Вероятно, начался кут, о котором рассказывала шаманка Ногён. И тут я вспомнила, чему учил меня отец. «Собери как можно больше информации. Важен каждый слух, каждое заявление, каждое подозрение». Я закрыла дневник, сунула его под мышку, схватила мешок с письменными принадлежностями и выскочила из хижины. Информация! Нужно собрать как можно больше информации. А где это лучше всего сделать, как не на общественном куте? Туда придет множество крестьян, и среди них наверняка будут родственники, друзья или соседи пропавших девушек. Чем больше историй мне удастся записать, тем яснее станет, кто прав, а кто ошибается, и кого стоит подозревать. Как говорит отец… Нет, сегодня я не стану о нем думать. Я пошла к подножию горы Халла, откуда слышался шум. Место, где проводился ритуал, было отделено веревками, на которых болтались белые листочки бумаги с заклинаниями. Женщины стояли на коленях в несколько рядов, раскачиваясь взад и вперед, взывали к высокому безбрежному небу, молитвенно сложив перед собой руки. Все они стонали и плакали. Один из мужчин яростно бил в гонг, а Мэволь в барабан. Тело сестры колыхалось и дергалось в такт ритму, голова моталась из стороны в сторону. В центре молитвенного круга танцевала шаманка Ногён, ее ханбок развевался и пританцовывал вместе с ней, как и красно-белый веер, который она держала в руках. – Взываем к вам, о духи предков! – пела она. – Услышьте нас! Стоял такой гвалт, что трудно было собраться с мыслями, поэтому я не сразу заметила, что у многих коленопреклоненных женщин из-под платьев выпирали беременные животы. И тут я поняла, что шаманка Ногён молится о том, чтобы у них родились сыновья. Если у них родятся девочки, им не избежать проклятия. Такую молитву вряд ли произносят в прибрежных районах острова Чеджу: тем, кто живет у моря, выжить легче, если рождается девочка, ведь она станет хэнё [19], а удел выросших мальчиков – лишь присматривать за детьми или выпивать дни напролет. Но деревня Новон находилась не на берегу моря. Сюда часто привозили политических ссыльных, и крестьяне перенимали их обычаи. Им ближе было конфуцианство, ставившее на первое место сыновей. Рождение дочери влекло за собой трудности и несчастья, особенно в Новоне. Слишком многие здесь потеряли дочерей из-за чудовища, что скрывалось за маской. – Аферистка! – пробурчала я себе под нос. Потом открыла дневник и достала из мешка кисть для каллиграфии и тушечницу. Я аккуратно обвела имя шаманки Ногён. Она явно была в выигрыше. Чудовище похищало девушек, а испуганные крестьяне щедро платили шаманке, чтобы она провела магический обряд и спасла их детей. Я внимательно вглядывалась в толпу, чтобы не упустить из виду ни одной детали, и тут мне бросился в глаза один молодой человек, явно выбивавшийся из общей картины. Ноги почти не держали его, он сильно шатался, полы его грязного пальто развевались в разные стороны, а в руке он держал белую керамическую бутылку, вероятно, полную вина. Это был ученый Ю. Он явно ничем не мог мне помочь, но оторвать от него взгляд было непросто. Он периодически останавливался, чтобы подслушать чей-нибудь разговор. Шатаясь, он прошел мимо меня. Я поймала его за рукав. – Что вы здесь делаете? – А, доброе утро.