– Щен, Щен, – окликнула я ее. Это было детское прозвище, я прозвала ее так, потому что она часто скулила, как маленький щенок. – Просыпайся! В тот же миг Мэволь открыла глаза. – У меня просто глаза устали, – объяснила она. – Он только что ушел. – От волнения я вся покрылась мурашками. – Пора. Дождь хлестал по соломенным плащам, которые мы накинули на голову, пока бежали к хижине. Я очень боялась, что кто-нибудь из слуг может оказаться внутри, поэтому остановилась перед чоннаном и громко крикнула: – Есть кто-нибудь дома? Дождь бешено барабанил по соломенной крыше, заливал пустой двор. – Эй, кто-нибудь? – Да нет там никого. Мэволь приподняла блестевшее мокрое бревно на чоннане и пропустила меня вперед, потом пролезла сама и опустила бревно на место. Мы заглянули в чулан и спрятали промокшие насквозь плащи за большим керамическим горшком, потом отжали воду с юбок. – Не забывай, – прошептала я, – осмотрим дом очень быстро, надолго здесь оставаться нельзя. Через минуту, предварительно сбросив у входа обувь, мы пробрались в главную часть дома. Я открыла дверь и вошла в первую же комнату, совсем небольшую, где лежали сложенные стопкой одеяла. Комната служанки. Но где же она? Не хотелось бы столкнуться с ней в какой-нибудь из комнат. Прикусив нижнюю губу, я поспешила дальше и открыла следующую дверь. Мэволь заглянула туда вслед за мной. – Это, наверное, спальня Кахи́. – Кто такая Кахи? Сестра, будто не расслышав моего вопроса, зашла внутрь. Я тоже нырнула в комнату и осторожно закрыла за нами дверь. Белые обои чуть отслаивались от стен в некоторых местах. На полу циновка для сна и одеяло, скрученное так, будто человеку, который спал под ним, снился кошмар. Небольшой облезлый шкафчик мне по пояс. Я открыла его и насчитала десять ящиков, все они оказались пустыми – лишь в одном лежало пинё [20] из латуни, украшенное ярко-красными стеклянными камушками. – Кто такая Кахи? – снова спросила я. – Дочь Ссыльного Пэка. Я медленно кивнула, вспомнив, что сестра рассказала мне. Дочь с изуродованным лицом. – Я много чего о ней знаю. – Мэволь вынула пинё из шкафчика. – Наверное, это шпилька ее матери. – Умершей матери? Мэволь кивнула. – Кахи раньше часто приходила к шаманке. Ее мучили кошмары, она рассказала нам о своей несчастной матери, местной крестьянке, которую она никогда не знала. Ее мать умерла в родах, говорят, у нее просто не осталось сил. Ссыльный Пэк постоянно заставлял ее работать, на кухне, в горах и на их участке земли. И еще он бил ее. Поэтому Кахи просила нас передать послание ее умершей матери в мир духов. – Какое послание? – Она умоляла мать не посылать ей больше снов… снов, в которых она убивает своего отца. Я нахмурилась, взяла пинё у Мэволь и положила обратно в ящик. – А какие у Кахи отношения с отцом? – Он порезал ей лицо, когда ей было всего двенадцать, я же тебе рассказывала. Крестьяне как-то спросили его, почему он так жесток с дочерью, а он ответил: «Мы с вами по-разному понимаем, что значит любить близких. Я очень люблю дочку, я бы отдал за нее жизнь. Убил бы за нее». Я содрогнулась. – Жуть какая-то. Мэволь пожала худенькими плечиками. – Отец может быть и защитником, и злейшим врагом. Слова сестры задели меня. Я отошла на несколько шагов, огляделась еще раз и резко спросила: – А сколько лет Кахи? – Девятнадцать. Мне захотелось уйти из этой комнаты, воздух которой словно пропитался едким замечанием сестры. – Пойдем дальше. Мы обыскали еще несколько комнат, потом раздвинули двери, которые вели в ту половину дома, где жил Ссыльный Пэк. От страха мне почудилось, будто волосы на моих руках шевелятся. Комнату освещали голубоватые вспышки молний за окном. На полу валялся грязный носовой платок, а в углу я заметила наполовину полный ночной горшок. Мне стало не по себе. Не спросясь, я забралась в дом к совершенно незнакомому человеку, который к тому же мог оказаться убийцей. Однако секретов своих он далеко не прятал. Мы довольно быстро обнаружили один из них. На одном из низких столиков лежал свиток бумаги ханджи. Я развернула его. Мэволь присела на корточки рядом со мной, я почувствовала ее дыхание – аромат сладкой хурмы. Моя сушеная хурма! Теперь ясно, куда она делась, а я уж решила, что она просто выпала из мешка. Подавив вспыхнувшее раздражение, я постаралась сосредоточиться на свитке и поняла, что держу в руках два свитка, свернутых в один. На одном была нарисована подробная карта Чеджу с названиями деревень. Некоторые названия были перечеркнуты. Второй свиток оказался женским портретом. – Наверное, это Поксун! – выпалила Мэволь. – Тише! – шикнула я. – Похоже, Ссыльный Пэк обыскал весь Чеджу, только тут не искал. – Я ткнула пальцем в Согвипхо. – Отсюда и начнем поиски Поксун. Я свернула свиток и положила его обратно точно на то место, где он лежал, и в том же положении: чуть под углом, рядом с красным лакированным футляром. Ссыльный Пэк даже не заметит, что кто-то был в его комнате. В этот момент Мэволь схватила лакированный футляр и попыталась открыть блестящий латунный замок. – Что ты делаешь? – зашептала я. – Положи на место! – Там что-то внутри. – Посмотри, что ты наделала! Теперь на футляре твои отпечатки, видно, что кто-то трогал его. Отдай быстро. И я попыталась вырвать у сестры вещицу из рук. – Перестань! Я хочу посмотреть, что внутри! Сестра не отдавала футляр, а я пыталась отобрать его, и в конце концов я победила, но не рассчитала свои силы и хлопнула вещицей о стол. Раздался оглушительный треск. Мы замерли в ужасе. Наступила тишина. Но ничего не случилось. Я постепенно успокоилась, обернулась к Мэволь и свирепо прошипела: – Чтобы такого больше не было… – Абоджи? – послышался вдруг из-за двери женский голос, говорила явно уроженка Чеджу. – Я думала, ты ушел. Футляр выскользнул из моих пальцев. Мы в ужасе застыли, как будто перед нами стоял убийца с острым ножом. Ни мы, ни молодая женщина, замершая у двери, не произнесли ни слова. Ее лицо уродовали шрамы, они сбегали вниз по щекам, векам, даже с уголков губ. – Что вы здесь делаете? – спросила Кахи на колоритном диалекте Чеджу. Она не испугалась, хоть мы и без спросу залезли к ней в дом, просто в удивлении глядела на нас. – Что вы делаете в комнате отца? – Мы… я… – забормотала Мэволь. Я сжала кулаки так сильно, что ногти впились в ладони, и сказала спокойным ровным голосом: – Мой отец пропал, и мне нужно убедиться, что твой отец в этом не замешан. Все считают его убийцей, но я не из их числа. Однако мне нужно было проверить, чтобы знать точно… – Вы не там ищете, – сказала Кахи. – Отец уверил меня, что он невиновен. Какая наивность! – Ну а что же еще он мог тебе сказать? Она уставилась на меня пустыми, как у дохлой рыбы, глазами. – Отец сказал мне, что убийца тот, кто последним видел Сохён живой. Это шаманка Ногён. Словно острый нож воткнулся мне в сердце. – Ты лжешь! – выкрикнула Мэволь и резко обернулась ко мне. – Пойдем, сестра, нам больше нечего здесь делать. Но я не могла пошевелиться и не могла оторвать взгляда от Кахи. – Почему ты обвиняешь шаманку? Мэволь схватила меня за руку. – Пойдем, ты же сама говорила, что надолго тут задерживаться не будем. Я вырвала руку.