– Вы можете идти, мне больше ничего не нужно, – радостно прощебетала я. – Уже поздно. Врач склонила голову, поднялась на ноги и уже собралась уйти, но потом передумала и снова опустилась рядом со мной на колени. – Хочу вас предупредить, агасси, убежать отсюда у вас не получится. Ворота охраняют солдаты, и им приказано вас не выпускать. Я нервно постучала пальцем по полу. Как же отсюда выбраться? И тут меня осенило: я ведь в доме судьи Хона, человека, который наверняка причастен к преступным делишкам шаманки Ногён. Она не раз ему помогала. Но как это доказать? Единственное, в чем я не сомневалась, так это в том, что только судья мог уговорить тетю не увозить меня с Чеджу. Как же теперь уговорить его переубедить тетю? – А вы не знаете, мой отец, детектив Мин, бывал в этом доме? – спросила я. – Да, агасси, несколько раз. – Чего он хотел от судьи? Женщина-врач явно занервничала, ее глаза испуганно забегали по сторонам. – Не волнуйтесь, я умею хранить тайны, – заверила я ее. – Да я и не знаю никаких тайн, агасси. Детектив Мин каждый раз уходил очень недовольным и расстроенным. И другие рассказывали мне, что судья Хон отказывался сотрудничать с детективом. Меня совсем не удивил ее ответ. Судья закрыл дело о тринадцати пропавших девочках, заявив, что они сбежали по своей воле. Интересно, что бы он почувствовал, если бы узнал, что отца отравили? По его реакции я бы поняла, имеет ли он отношение к этой смерти или нет. – Вы врач, вы разбираетесь в снадобьях. – Я вытащила из кисета, привязанного к ханбоку, щепотку фиолетового порошка, который нашла в горшочке в комнате шаманки Ногён. – Что это такое? Девушка раскрыла ладонь, и я высыпала на нее несколько комочков слипшегося от влаги порошка. Она не стала пробовать вещество на вкус, как это сделала я, просто понюхала его и тут же отшатнулась. Я тоже принюхалась, но ничего не почувствовала, потом принюхалась еще несколько раз и ощутила наконец легкий аромат чего-то очень старого и древнего, как лесная чаща. – Кён-по буджа, – прошептала она. – Что это такое? – Яд. Мне будто нож воткнули в сердце. Значит, я была права. Шаманка Ногён, которой моя сестра Мэволь доверяла больше, чем кому-либо еще в этом королевстве, отравила отца. – Этот порошок сделали из фиолетового цветка. Но яд можно сделать из любой части растения, особенно его много в корне. – И как он… убивает? – спросила я дрогнувшим голосом. – Во рту появляется странное покалывание, язык немеет, человека начинает тошнить, у него болит живот, пульс становится слабым и сбивчивым… Я вдруг увидела отца так ясно, как будто он находился в той же комнате. Он шел, шатаясь из стороны в сторону, задыхался и хмурил брови. Его лицо было мертвенно-бледным и липким от пота, пропитавшего волосы и стекавшего вниз по лбу и щекам. Я видела, как он умирал. – Зря вы носите порошок с собой, агасси, даже щепотка этого вещества довольно опасна, – покачала головой врач, разглядывая фиолетовую субстанцию на ладони. – Одна пятидесятая крупинки кён-по буджа способна убить птицу за несколько секунд; одна десятая убьет кролика за пять минут. Несколько щепоток смертельны даже для волка, не говоря уже о человеке. А если порошок попадет на открытую рану, все ваше тело онемеет, и вы начнете задыхаться. Если яд действует так быстро, как же отец сумел доехать до Поксун? Как, получив смертельную дозу яда, он через несколько дней добрался еще и до Коччавальского леса и не упал нигде по дороге? Я только лизнула порошок, и вон как быстро мне стало плохо. – А что случится, если… взрослый мужчина получит совсем небольшую дозу этого яда? Врач снова чуть нахмурилась. Должно быть, она удивлялась, почему приличная молодая девушка задает такие странные вопросы. – Если доза будет совсем маленькой, человек почувствует себя плохо, но не поймет, в чем дело. Будет немного задыхаться. Это то же самое, что пить змеиный яд крошечными глотками, пока он не убьет вас. Я взглянула на порошок и представила, как морщинистые пальцы шаманки Ногён сыплют отраву отцу в чай, в еду. Она наверняка заставила кого-то и на постоялом дворе «Кэкчу» подсыпать яд ему в пищу. – Вам все еще нехорошо? – спросила врач. Я вдруг поняла, что учащенно дышу, на лбу выступил пот. Взглянув в медную чашу, как в зеркало, я увидела мертвенно-бледную девушку с распахнутыми от испуга глазами. Одно дело подозревать шаманку Ногён и совсем другое найти доказательства своему подозрению. «Хочешь узнать правду, даже если она окажется ужасной?» – вспомнила я вопрос, который задала своей сестре. Мэволь тогда кивнула в ответ, но я не сомневалась, что, если расскажу ей правду о шаманке Ногён, потеряю сестру навсегда. Я медленно раскрыла ладонь, и порошок высыпался мне на юбку. – А судья сейчас здесь? – прошептала я. – Думаю, что да, агасси. Он работает в доме напротив. Значит, этот судья, о котором я столько слышала, всего в нескольких шагах от меня. – Отправьте, пожалуйста, слугу, чтобы он узнал, сможет ли судья принять меня? – В такой поздний час? – Дело срочное. Врач хотела еще что-то возразить, но потом, вспомнив, что ей негоже спорить с юной госпожой, покорно поднялась на ноги. Она смиренно сложила перед собой руки, поклонилась и пробормотала: – Конечно, агасси. Когда она ушла, я снова погрузилась в раздумья. Шаманка Ногён – старуха, у нее часто болят ноги и спина, ясно, что она не может быть убийцей в маске. Но она как-то связана с судьей… возможно, поговорив с ним, я пойму, в чем тут дело. Я встала, как только услышала торопливые шаги по двору. Врач вернулась и склонилась передо мной так низко, что я не успела разглядеть выражения ее лица. – Агасси, судья отклонил вашу просьбу. От неожиданности я потеряла дар речи. – Почему? – спросила я ее в конце концов. – Не знаю, – прошептала в ответ врач, но по глазам ее было видно, что она чего-то недоговаривает. – Судья сказал, что ни с кем не желает обсуждать дело об исчезновении детектива Мина. «Следует почитать старших», – учил меня отец. Но он не научил меня, что делать, когда эти старшие не позволяют расследовать его смерть. Я мерила шагами комнату и перебирала в голове все примеры, что вычитала в дневниках отца, но ни один из них не подходил для той ситуации, в которой я оказалась. Я кусала ногти, вспоминая Мэволь. Она всегда приходила на помощь, находила выход из тупика. Что бы она сделала? Дождь наконец прекратился. Я взялась за медную ручку деревянной двери и толкнула ее в сторону. Та с грохотом отодвинулась, и мне в лицо дохнул прохладный ночной воздух. Вода, стекавшая с черепичной крыши, напоминала нить хрустальных бусинок. За пеленой дождя я оглядела огромную территорию ведомства. Черный каменный дом с черной черепицей делил ее на множество разных дворов, а вокруг здание облепляли многочисленные пристройки с широкими крышами. Что бы сделала Мэволь? Я не спеша спустилась по каменным ступеням. Мэволь на моем месте сразу бы придумала что-нибудь безумное и не волновалась бы, что ей за это будет. Всего несколько шагов, и вот я у кабинета судьи Хона. По всему двору стояли железные котлы, обычно освещавшие его, но огонь уже потушили, и в темноте я разглядела лишь неясный расклешенный силуэт крыши и поддерживающих ее столбов. Решетчатые двери, обклеенные бумагой ханджи, чуть светились желтым светом. Значит, внутри горят свечи. Судья Хон еще не лег спать. Я расправила плечи и постаралась подавить всколыхнувшийся в груди страх. Отступать нельзя. Подобрав юбку, я уселась прямо в грязь. Стоило мне это сделать, и я услышала, как кто-то хлюпает в мою сторону. Испуганный слуга остановился прямо передо мной, его глаза вопрошали: «Чем вам помочь, агасси?» Я упрямо уставилась в светившуюся дверь напротив и заговорила так, как обычно разговаривала со мной тетя Мин, когда сообщала мне свое высочайшее повеление. – Скажите судье, что я не сдвинусь с места, пока он не согласится поговорить со мной. Слуга поклонился и поспешил прочь. Я ждала. В глубине души я надеялась, что судья Хон немедленно пригласит меня войти. «Юная госпожа ждет на улице в грязи? Конечно, я приму ее, бедная девочка!» Однако ничего не происходило. Ночь окутывала меня тишиной и безразличием. Я ждала так долго, что не ощущала больше ни боли в ногах, ни холода… только крошечные муравьиные ножки на коже. Яд все еще не выветрился до конца, и я по-прежнему чувствовала, как невидимые насекомые бегают по мне вверх-вниз. Мне захотелось почесаться, но я сдержалась. Если судья выглянет в окно, он увидит молодую женщину, аккуратно сложившую руки на коленях, и поймет, что я непоколебима в своем намерении получить аудиенцию. Тогда, может быть, он уступит моей просьбе. Тут я почувствовала, как невидимый муравей прополз по щеке и скользнул под воротник. Я зажмурилась и стиснула зубы. Когда эти проклятые муравьи оставят меня в покое? Внезапно я вспомнила слова Исыл. Отец жаловался, что в его комнате полно насекомых, что странный зуд мучил его всю ночь. «Я выдержу, я выдержу», – шептала я из последних сил, сжимая кулаки так крепко, что казалось, будто костяшки пальцев сейчас треснут. Темное небо постепенно светлело, окрашивалось в светло-серый оттенок, и ждать становилось все легче. Не знаю, с чем это было связано – с последствиями яда или огромной усталостью – но я перестала чувствовать собственное тело. У меня будто бы больше не было ни рук, ни ног, ни глаз, ни рта. Я как будто превратилась в старое неподвижное дерево, приросла к земле корнями. Я бы прождала у двери несколько дней, если бы пришлось. У меня не было другого выбора. Дверь медленно открылась, и в проеме появился слуга. – Заходите, судья примет вас, – сказал он. Я попыталась встать. Колени сильно болели, ноги не слушались. В конце концов, мне удалось подняться, и я, пошатываясь, взошла по ступенькам на террасу, огибавшую длинный дом. Судья сидел на полу у низенького столика, на котором стояли керамическая бутылка вина и чаша. В комнате витал тяжелый запах спиртного: видимо, судья пил несколько часов подряд. Он даже не поднял на меня глаза. – Садитесь. Я повиновалась, юбка вздулась вокруг меня, как выпачканный в грязи цветок. Вот он, этот суровый человек, с которым я впервые встретилась на корабле. На него мне жаловались жители деревни, им так восхищался когда-то отец.