— Есть, и много. Но, чтобы не повторять одно и то же, а заодно для получения полной картины произошедшего, я предлагаю дать слово свидетелю. — Пригласите. — Обвинение вызывает лейтенанта космическо-десантных войск Михаила Ефимцева. Секретарь направился к двери, а я довольно зло спросил судью: — А мне защитник не полагается? — Это закрытое заседание. Рассматриваемое дело может привести к разглашению государственной тайны. — Но даже в этом случае мне полагается адвокат. Пусть военный. — Вот это он уже выучил, — кивнул судья обвинителю, после чего обратился ко мне, — собственно, военных адвокатов, не существует. Речь идет лишь о специализации обычных адвокатов, которые ведут гражданские и уголовные дела военнослужащих. Рассматриваемое дело к ним не относится. Это военный трибунал, сынок. Говорильни будет мало. Красноречивые болтуны не нужны. Все только по делу. Если ты невиновен, как утверждаешь, то убеди нас в этом. В открытую дверь вошел Ефим. Новая форма, осанка, выправка. Шаг, пока подходил к свидетельскому креслу, едва не чеканил. — Представьтесь, — попросил его обвинитель. Дурацкие церемонии. Ты сам его только что вызвал, и знаешь, как зовут. К чему все это? — Михаил Ефимцев, лейтенант КДВ 315-го отдельного разведывательного батальона, 109-ой гвардейской космическо-десантной дивизии. — Лейтенант, расскажите, что произошло на планете двести семьдесят один шестьдесят пять эй-эйч-зед, во время выполнения вами задания. Ефим тяжело вздохнул, поправил зад на сиденье, выдержал паузу и начал: — Боевики напали в районе полудня, атаковав нас сначала с помощью минометов, затем приблизившись, стрелковым оружием. Несмотря на то, что нас было меньше, приняли бой. — Как вел себя младший сержант Олег Кузнецов? — Честно говоря, — Мишка поморщился, — не видел. Дрались ребята бесстрашно, но многого я не скажу. Меня ранили, потерял сознание и очнулся уже после боя. Видимо приняли за убитого, раз остался жив. Очнулся, посмотрел на убитых ребят, разозлился, — он покачал головой, — знаете… еще до того, как понял, что нескольких ребят увели в плен, такая меня злость взяла! Я бы и так, наверное, за ними пошел. Хоть и не по уставу это было. Я и пошел. Я сидел и ненавидяще пялился на убийцу и лжеца, бодро рассказывающего, как героически он воевал. — Наткнулся на небольшую группу боевиков. Оружия у меня не было, начал ножом, а потом они оружием поделились. Я с тоской посмотрел на судей. Должны же видеть, что он врет. Герой девяносто шестой пробы. Судьи внимательно слушали. — Допросил одного из пленных чхоме, куда увели ребят, положил его рядом с остальными и пошел дальше… — На каком языке ты его спросил?! — не выдержал я. — Тишина в зале! — рявкнул на меня судья. — Подсудимый, вам дадут слово. Но позже! — Ты знаешь, — герой снизошел до ответа, — я спросил так, что он понял. На его лице отобразилась снисходительная улыбка, и он продолжил: — Направление я получил, пройдя пару километров нашел следы и двинулся по ним… — Ты след не узнаешь, даже если тебя мордой в него ткнут! — я вскочил. Судья щелкнул тумблером и я мой голос стал гулким как в бочке. Силовое поле теперь пропускало звуки только в одном направлении. Я их слышал, они меня нет. — Спросите его, как эти следы выглядели?! — не успокаивался я, звеня цепями, как призрак во второсортном ужастике, — что он увидел? Как выгля… Между стенок «пробирки» треснул синий заряд. Я вскрикнул от удара током. — Вам уже давали слово и дадут снова. Но как я уже сказал, — позже. Я сел и наклонив голову, слушал. — Следы привели меня к стройке. Конечно, я удивился, хотя удивился, — это слабо сказано. Первобытная планета, сплошные леса, в противниках только одичавшие террористы. Выбрал точку, стал смотреть. Капитальное строительство, современная техника. Люди, судя по виду, — не чхоме. Говорили на английском. Выводов делать не стал, хотя предположений было много, сосредоточился на наблюдении. Заметил, что наружный подвал центрального здания охраняется, но это ладно. Мало ли. А вот, то, что туда несут еду, заинтересовало. Ночью подобрался, уничтожил охранников, освободил ребят. — Кого именно? — Стаканыча, Вжика, Цезаря и Аку. — По именам, пожалуйста. — Виноват, привычка. Леонида Уварова, Виталия Петренко, Юрия Церенова, Вячеслава Лисовца. — Подсудимого Олега Кузнецова среди них не было? — Не было. И это первое, о чем я спросил ребят. — Что они ответили? — Сначала глаза прятали, потом Петренко сказал, что Скиф… то есть, младший сержант Кузнецов в плен-то попал, вместе с ними, но потом… Как бы это сказать помягче. Пошел на сотрудничество с противником. — Что за оговорка «помягче»? — Ну, — Ефим говорил показательно неохотно, — Вжик… то есть Виталий Петренко сказал, что Кузнецов, не слишком сопротивлялся, а Юрий Церенов сказал, что у него сложилось мнение, что он и эти ребята вроде как… даже не знаю. Знакомы, что-ли. Нет, не знакомы, а знали друг о друге. Так Цезарь… то есть Юрка сказал. Олега не били, как их всех, даже голос не повышали. Как знакомого встретили. Я опять выводов делать не стал, не до этого было. Тревога поднялась. Мы побежали к речному причалу, я завел катер, стали убегать с ребятами по реке. — Когда вы в следующий раз встретили Олега Кузнецова? — Да через пару минут и встретил. За нами погнался тилтротор. Армейский Twister. Он догнал нас, завис над катером, но не стрелял. Открылась дверь, высунулся Олег и стал уговаривать нас «не делать глупостей», как он сказал. — Он был в наручниках? Связан? Под прицелом, может быть? — Да нет. Стоял, держался за что-то внутри, чтоб не вывалится и заливался соловьем. Говорил, что надо вернуться, тогда, во-первых, в живых останемся, во-вторых будущее себе обеспечим. «Это нормальные ребята», «пора взрослеть», и то, что выбора у нас все равно нет. Это все его слова. — И что вы ответили? — Я не могу повторить в суде дословно. Правила приличия не позволяют, но вкратце — мы отказались. А свои обещания посоветовали засунуть ему себе… думаю, вы поняли. — Что дальше? — Дальше он по рации то же самое начал. Может, решил, что мы просто не расслышали? Там реактивный двигатель так вопил, что и правда, слышно плохо было. Но Олегу за это спасибо. — За что именно? — За то, что о рации напомнил. Мы сразу не сообразили. Да и не знали где она. А теперь связались с «Генералом Скобелевым» на орбите, дали о себе знать, запросили помощи. — Предлагаю заслушать запись — обратился обвинитель к судье. Тот кивнул. Я сидел не злой — потерянный. Нахлынула подавленность, сознание бессилия и мне захотелось врезать себе по лицу, чтобы вернуть раздражение. С ним можно драться. Можно и нужно. — Кострома, я Ручей, ответьте. Кострома, я Ручей, ответьте… — послышался из динамика голос покойного ныне Славки. На заднем фоне рычал реактивный двигатель. У меня была надежда, что он упомянет мое имя, когда, будет перечислять кто находится на катере, когда его, с орбиты, зачем-то спросили об этом. Но Ака успел назвать только Ефима, Цезаря и Вжика, после чего мы полетели по водопаду вниз. — Тут не слышно уже, здесь катер вниз упал, — озвучил мои мысли Ефим, — какое-то время, недолго, правда, мы прятались от Твистера в прибрежных зарослях, потом он нас обнаружил, начал стрелять, и мы укрылись под скалой. Там конвертоплан нас бы не достал, и он пошел на заход с другой стороны. За это время мы восстановили связь с орбитой, договорились с отцом…, то есть с генерал-майором Андреем Ефицевым, как с помощью лазерного наведения уничтожить Твистер. И почти все получилось, — Мишка вздохнул и замолчал. — Продолжайте, — потребовал судья. — Не успели, — конвертоплан вышел на линию огня, я навел на него лазер, но пришлось ждать, пока на орбите частоту поймают, ракету наведут. Твистер подлетел совсем близко, и я хорошо разглядел, кто сидит за пулеметом, — Мишка кивнул в мою сторону, — Олег там был. И стрелять в нас начал. Славку Лисовца положил, меня зацепил. Затем, открыл окно кабины, заорал нам что-то, я не расслышал. Что-то вроде, «… не захотели по-хорошему, так получите» и «умнее надо быть», кажется. Я дословно не помню, там мотор ревел, стреляли, но что-то в этом роде. Господи. Как. Я. Ненавидел. Эту. Лживую. Тварь. — Подлетели слишком близко. Цезарь… Юрка Церенов, то есть, по этому… — он кивнул в мою сторону, стрельнул из автомата. Я видел, что попал. В плечо и в голову. Твистер из пулемета больше не стрелял, из пушки по нам шарахнул, но тут и ракета к нему, наконец, прилетела. Я же лазерный прицел не сводил. Что с конвертопланом стало, не видел. Собственно, я вообще больше ничего не видел. Очнулся уже, когда поисковая команда нашла и откачала. Меня взрывом откинуло. Ребята все погибли. А этого, — он опять кивнул в мою сторону, — нашли аж на деревьях. Видимо вывалился из твистера на ветки. — Младший сержант Кузнецов выдвинул совершенно другую версию случившегося. Вы с ней знакомы? — Да, мне следователь показывал материалы. И сейчас послушал, в свидетельской комнате транслировалось. Я не знаю, что сказать даже, это так глупо. Возразить толком не могу. Для этого надо опровергать какие-то доводы, а их нет. Напридуманно, конечно, знатно. Хотя нет. Один вопрос у меня все же есть. Зачем мне все это? — А мне зачем?! — вскочил я. Меня опять было слышно. — А вот это мы и пытаемся выяснить, — ответил за Ефима судья, — следователи с тобой поработали, выяснили не все, но достаточно. Твое признание уже и ни к чему. — О чем вы? — Суд вызывает следователя Департамента военной контрразведки полковника Константина Едигеева. А это еще кто? Меня допрашивал другой особист.