В кабинете, кроме директора, были еще завуч по воспитательной работе, наша классная, и еще двое не из школьных. Один под пятьдесят, высокий, костистый, с проседью и худыми скулами. Второй, затянутый в строгий пиджак, имел внешность серую, но чрезвычайно представительную. — Олег, садись, — голос директора был мягкий и неестественный. И он прятал глаза. Я сел. — Олег, это Сергей Арсеньев из Пермского Министерства природных ресурсов, а это Евгений Коболев из комиссии по делам несовершеннолетних. — Евгений Александрович, — поправил серый. — Здрасте, — сказал я, и остроумно добавил, — это не я! — Что не ты? — Ну, я не знаю. В чем вы меня обвинять собрались? Да еще и комиссия. Все так серьезно. — Да, Олег. Серьезно, — директор опять запнулся. Бросил беспомощный взгляд на окружающих, — я не знаю, как такие вещи говорить. Голос его с каждым словом становился тише. Теперь глаза прятали все окружающие. — Олег, — начала Жанна Наилевна, — и осеклась, когда я перевел взгляд на нее. Осеклась и вдруг заплакала. — Парень, — заговорил незнакомый мне Сергей. — Твои родители ехали в Пермь. Их вызвали к нам. Что-то там по поводу лесосеменных участков. Они взяли беспилотный гибрид в Рябинино, — он помолчал. — Сейчас говорят, что по предварительному осмотру, дело, скорее всего в сбое программы. Я еще ничего не понимал, но в грудь как будто засунули холодную руку, схватили за сердце и стали поворачивать. — Такого раньше никогда не было, но программное обеспечение обновили недавно. Видимо дело в этом. Там еще сбои обнаружились и в… — Я не пойму, о чем вы?! — Олег, — он вздохнул. — Автомобиль вместо того, чтобы свернуть на повороте, въехал в Вишеру. — Что? — я все еще не мог осознать. — В реку?! — Я знал твоего отца. Мы часто общались, когда он у нас в Перми был. По работе. Поэтому я здесь, — Сергей Эдуардович говорил быстро, будто пытаясь быстрее произнести необходимые в таких случаях слова и забыть о них, — маму один раз видел. Они были хорошими людьми… — Были?!! — До меня только сейчас дошло. Если послушать большинство разговоров, то почти все считают себя несчастными. И большинство разговоров, — это хвастовство или жалобы. Пусть и закамуфлированные. Чтобы узнать, что такое настоящее несчастье, надо потерять свою обычную жизнь, на которую обычно жалуешься. Кроме родителей у меня никого не было. Отец детдомовский, родственники не полагаются. Дедушка со стороны мамы умер за десять лет до моего рождения. Бабушка умерла, когда мне исполнилось девять. Я был поздний ребенок. Вся моя жизнь — родители. Все слышали строки — «что имеем, не храним, а потерявши плачем». Слышали и уверены, что понимаем ее смысл. И я так считал. Но осознал и прочувствовал только сейчас. Сидел молча, смотря перед собой. Я не знал, как реагировать. Этого просто не должно было быть. — Олег, тебе будет нужно… — Мне домой надо, — деревянным голосом сказал я. — Домой? — серый Евгений поправил галстук и отвечал тщательно трагическим голосом, — домой, к сожалению, не получится. Понимаешь, Олежек, ты ведь несовершеннолетний. «Олежек» он произнес, надо полагать заботливо, но все равно звучало снисходительно. — К сожалению, раз уж так случилось, то заботу о тебе теперь на себя возьмет государство. К тому же, дом, как я понимаю, предоставлялся вашей семье государством, как помещение для работы. Теперь там будет жить новый лесник. Я ведь верно рассуждаю, Сергей Эдуардович? — Потом об этом поговорим, — ответил Сергей. Он встал, подошел ко мне и положил руку на плечо. — Олег, будет тяжело. Но ты справишься. Я тебе помогу. Обещаю. Вот теперь я заплакал. Глава 7 Ужас в глазах лейтенанта не проходил, даже когда я резал веревки на его руках и ногах. — Что?! — криво усмехнулся я. — Так изменился? — Скиф, ты что ли?!! — Я. Только, в чуть разобранном состоянии. — Ты жив? — Ефим, вопрос дурацкий. — Но как ты…? — Ефим, остальные где? Вас пятерых увели. Вот то, что у него тогда в глазах мелькнуло, должно было меня насторожить. Но это я уже потом понял. В тот момент на грязно-бурой от крови траве, среди трупов было не до этого, а любые мелькания на его физиономии, я отнес к шоку. Да и представить себе подобное не мог. Слишком дико. К тому же началось действие аллилфанола, боль ушла, страхи притупились, как и восприятие реальности. — Не знаю. Стрельба началась, я схватил ствол, подбежал к остальным, пальнул пару раз, дальше не помню. Оглушило. Помню, сквозь туман, как ребят убивали. Очнулся связанный. Я и не знал, что кто-то еще выжил. Что у тебя с лицом? — Стрижку сменил, — я бродил по поляне, высматривая хунхуза с подходящим размером обуви, — сам цел? — Да вроде. Но контузия есть. Я переобулся и поймал себя на том, что блаженно пялюсь на кроны деревьев над головой. Ефим избавившись от последних веревок собирая оружие, спросил меня: — Ты под кайфом? — Кажется да. Раньше не испытывал такого. — Ты много слишком вколол. Да еще и в шею. Может плохо кончится. — Зато мне не больно, — глупо улыбаясь, ответил я, — помоги перевязать. Из плеча был вырван кусок мяса, но в целом мне повезло, пуля прошла навылет, кость не задело. Голова кровоточила с обеих сторон, новая рана была поверхностной, только кожу содрало, а боли, после наркотика не чувствовал. Вещей много брать не стали, только самое необходимое. Оружие, разгрузку, немного сухпая, воду. Единственно, патронов взяли много. Набили и подсумки, и карманы. И тут я отметил новую странность, ставшую в ряду схожих, привычной. — Смотри, — я достал из-за пояса одного из хунхузов уже знакомый пистолет. — Remington 1911. Я такой уже видел у одного из них. И еще? Сигареты у них откуда? — Не знаю. Наверное, с торфобазы. Там много чего было. Упакованы были на года вперед. — Таких стволов не было точно, — покачал головой я. — Вооружена была только охрана. А у них из короткоствола только «зяблик». Ну, может Лоуренц-Зауэр кто-то мог на свои купить. Или Нориноко, если денег много и пофорсить хотелось. Но они все под десятимиллиметровый патрон. А этот динозавр под 45 калибр. Он еще в прошлом веке перестал использоваться. Только если у частников, как раритет. Но из него не стреляют. — Наверное, у директора хранился. Может, коллекционировал. — А второй? — У его зама или еще у кого из администрации. Мало ли. Может, у директора их два было. Да какая разница? Разве это важно? — А сигареты? Те, что были на базе, давно бы скурили. Я вытащил пачку из кармана трупа и изучил ее. Простая картонка. Некрашеная серая бумага. Только оранжевая рамка по контуру и цифра 20 с иероглифом. Краска плохая, размытая. — Таких сигарет на базе не было. — Я вытащил одну, — никакой маркировки под фильтром. Откуда у них это все? И патроны к пистолетам? — Скиф, я не знаю. Выясним. Но сейчас надо валить отсюда. — Тоже верно, — я похлопал по подсумкам, проверил, как закрывается СМВ, — пошли. И мы пошли. Он на юг, я на север. — Ты куда? — спросили мы одновременно.