Часть 3 из 44 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Похоже на то.
— Ужас какой. Просто не могу поверить… Она же как бабушка Коми. Так вообще бывает? — простонала Макико.
Если бы Макико этого не сказала, я бы забыла о той трагедии так же легко, как и вспомнила, но теперь мысли о ней не шли из головы. Бабушка Коми. К своим семидесяти она выглядела совсем дряхлой. Конечно, рак и больница никого не молодят, но я помнила бабушку и до этого, и в моей памяти она всегда была старушкой. Начисто лишенной какой бы то ни было эротичности: эротика давным-давно ушла из ее жизни. Нет, бабушка точно была старенькая. Я не знаю, как выглядела убитая: бывает, что люди кажутся моложе своих лет. Разумеется, она и моя бабушка Коми — совсем разные люди. Но все равно, зная, что обе умерли в семьдесят лет, я не могу их не сравнивать. А стоит сравнить, как слова «изнасилование» и «бабушка Коми» вдруг становятся рядом. Как же это все… дико.
Наверняка та женщина даже представить себе не могла, что, дожив до семидесяти лет, будет изнасилована и убита парнем, который годится ей во внуки. Вероятно, даже в те страшные минуты ей в это не верилось… Ведущий со скорбным лицом поклонился зрителям, и выпуск новостей закончился. Пошли рекламные ролики, а потом начался повтор старого сериала.
i_003.jpg
Дзюн сегодня весь день трещала об одном — она выяснила, что до сих пор приклеивала прокладки не той стороной. Из-за этого она не то чтобы прямо взбесилась, но типа того. Может, я чего не поняла, но у прокладок вроде одна сторона клеится, так Дзюн их клеила к себе, а не к трусам. Говорит, не знала. Только переживала, что они плохо впитывают. Но вообще-то, если клеить прокладки к себе, это же адская боль их оттуда отдирать! Как такое можно перепутать?
Когда я сказала, что никогда не видела прокладки, Дзюн позвала меня в гости. Говорит, у нее дома их полно. И правда, у нее в туалете вся полка над унитазом забита упаковками. Огромными, как пачки подгузников. У нас дома такого нет. Мне было стремно, конечно, но на будущее я решила все-таки изучить, какие они бывают. Их реально было много, разных видов, и почти на всех яркие наклейки с надписями «АКЦИЯ!», «РАСПРОДАЖА!». У нас с Дзюн зашел разговор о том, почему во время месячных обязательно должна идти кровь. Типа, если яйцеклетка не оплодотворяется, то специальная рыхлая штука, к которой оплодотворенная яйцеклетка должна прирасти, вместе с кровью выходит из организма, ну и все такое. И тут Дзюн призналась, что недавно попробовала разрезать свою прокладку. Говорит, она думала, что там в крови будет неоплодотворенная яйцеклетка, и решила посмотреть. Во дает… Я была в шоке. Мне даже спрашивать такое было противно, я еле выдавила: «Ну и как?» А Дзюн, кажется, вообще не смутилась. Говорит, внутри в прокладке были маленькие шарики, разбухшие от крови, и больше ничего особенного. «Шарики? Как икра?» — переспросила я, и она сказала, что типа того, только в сто раз меньше. А яйцеклетку она так и не разглядела, хотя очень старалась.
Мидорико
Я стояла на кухне и кипятила в кастрюле воду для новой порции ячменного чая, когда Мидорико подошла ко мне и молча протянула листок из блокнота.
Пойду на разведку.
— На разведку?..
Гулять.
— Ладно. Только надо сначала спросить у мамы.
Мидорико пожала плечами и тихонько фыркнула.
— Маки, Мидорико говорит, что хочет прогуляться! Можно ее отпустить?
— Можно, только все же место незнакомое… Дочь, ты не заблудишься? — крикнула Макико из комнаты.
Я буду недалеко.
— Но на улице такая жарища… Зачем тебе туда?
На разведку.
— Ну хорошо, но на всякий случай возьми мой мобильник, — предложила я. — О, кстати! Мы же проходили мимо супермаркета, помнишь? Рядом с ним книжный, а после книжного — бутик, ну или как их сейчас у вас называют… концепт-стор? Там продают всякие милые канцелярские штуки. Может, сходишь и посмотришь? На улице ведь в такую погоду поджаришься в два счета. А, и еще — вот здесь кнопка фиксированного набора номера. Если надо будет позвонить маме, просто нажми ее.
Мидорико кивнула.
— Если с тобой заговорит кто-нибудь подозрительный — сразу убегай, а потом позвони маме, ладно? И вообще, возвращайся как можно скорее.
Мидорико хлопнула дверью, и в квартире стало тише, хотя девочка за все это время не произнесла ни слова. В этой тишине было отчетливо слышно, как Мидорико спускается по железной лестнице. Вскоре звук шагов отдалился, а потом и окончательно затих. И в тот же самый момент Макико, как будто только этого и ждала, резко поднялась, выключила телевизор и уселась на полу.
— Видишь, ничего не изменилось. Мидорико все так же отказывается со мной говорить.
— Вот это стойкость… — проговорила я, не в силах скрыть восхищение. — Целых полгода уже! В школе ведь она разговаривает как обычно, да?
— Ага. Перед летними каникулами я спросила об этом у ее классной руководительницы. Она говорит, Мидорико нормально общается. И с учителями, и с одноклассниками. Предложила поговорить с ней, но я ее остановила. Мидорико бы это не понравилось. Так что я сказала, что все в порядке, мы сами разберемся.
— Да, что тут еще сделаешь…
— Вот такая она упрямая. Даже догадываюсь, в кого пошла.
— Да ну, Маки, не такая уж ты и упрямая.
— Думаешь? Эх, а если честно, я думала, с тобой-то Мидорико будет разговаривать нормально. А она ни в какую, все со своим блокнотом носится.
Подумав немного, Макико подтянула к себе свою сумку и достала конверт размера А4.
— Ладно, это все потом, — торжественно прокашлялась она. — Вот, смотри, Нацу! Это то самое, о чем я тебе говорила по телефону.
С этими словами Макико вытащила из пухлого конверта кипу каких-то брошюр и бережно водрузила их на столик. Затем она испытующе посмотрела на меня. Встретившись с ней взглядом, я наконец вспомнила: точно, моя сестра приехала в Токио не просто погостить, у нее была еще одна, более важная цель. Решительно сложив руки на стопке брошюр, Макико выпрямилась. Столик еле слышно скрипнул в ответ.
2. Во имя красоты
— Знаешь, я решила увеличить грудь! — объявила мне по телефону Макико месяца три назад. — Это такая операция, сейчас расскажу…
Поначалу она интересовалась моим мнением, но, по мере того как звонки стали раздаваться все чаще (причем неизменно в час ночи, когда сестра приходила с работы), и настроение Макико тоже изменилось. Теперь она звонила, только чтобы взахлеб рассказывать обо всех подробностях предвкушаемой операции. Все это перемежалось двумя рефренами: «Ну все, теперь у меня будут большие сиськи!» и «Неужели я на такое решусь?».
За все предыдущие десять лет, с тех пор как я переехала в Токио, Макико ни разу не звонила мне так поздно — ну, может, только пару раз, но такого, чтобы она регулярно мне названивала по ночам и подолгу о чем-то рассказывала, точно не было. А тут вдруг эта операция… Я оказалась абсолютно не готова. Что тут скажешь?
— Ну и сделай, почему бы нет, — пробормотала я, когда она впервые завела речь об операции, думая, что на том разговор и кончится.
Не тут-то было! Мой ответ стал для нее зеленым сигналом светофора, так что с тех пор я и слова вставить не могла. Я прослушала лекцию о современных способах увеличения груди, о стоимости операции, о том, насколько это больно, о последующей реабилитации… Сестра могла говорить об этом целую вечность, а я только слушала и поддакивала. Макико будто разговаривала сама с собой: то подбадривала себя решительными заявлениями вроде «Все получится, обязательно получится, я смогу!», то обдумывала вслух новую информацию, которую ей удалось добыть.
Слушая эти взволнованные речи, я безуспешно пыталась вспомнить, какая у нее грудь сейчас. Неудивительно: я и собственную грудь представляла себе с трудом, хотя она вроде бы при мне. Поэтому, сколько бы Макико ни разглагольствовала об операции и о своем отношении к ней, у меня в голове сестра никак не ассоциировалась ни с грудью, ни тем более с ее увеличением. Помимо неловкости и скуки, я ловила себя на странном чувстве: «С кем я вообще разговариваю? О чьей груди идет речь? И зачем это все?»
Я знала, что у Макико напряженные отношения с дочерью: она сама мне рассказывала о них несколькими месяцами раньше. Поэтому, когда она в очередной раз заводила шарманку о грудных имплантах, я спрашивала: «Кстати, а как Мидорико?» И слышала в ответ неопределенное «А, нормально» и по голосу понимала, что сестра не горит желанием это обсуждать.
Лично мне казалось, что именно об этом Макико следовало бы подумать в первую очередь. Ей скоро сорок. Что с ней будет дальше? Как она намерена решать свои финансовые проблемы? Разбираться с дочерью? Вроде бы есть вещи поважнее грудных имплантов.
С другой стороны, не мне об этом судить. Я уехала в Токио, живу одна. Какое у меня право давать ей советы по воспитанию дочери? А она мать, и ей виднее.
Были бы у нее деньги. Или дневная работа, что-то более-менее надежное. Впрочем, будь у сестры выбор, она бы и не стала работать ночами и бросать дочку одну. Будь у нее другие возможности, она не стала бы возвращаться домой пьяная, а теперь это часть ее работы. Никаких иных перспектив у нее нет. Хорошо хоть, есть подруга, которая живет по соседству и может, случись что, прийти на помощь.
Хорошего мало, но я всерьез опасалась, что дальше будет только хуже. Мидорико становится старше. Нельзя по-прежнему оставлять ее по вечерам одну. Ни в коем случае. Что-то надо менять. Но как?
Профессии у Макико нет, а я ей помочь не могу, я сама едва свожу концы с концами. Ребенок — это всегда затраты, и с годами все большие. Родственников у нас нет, а вероятность появления богатого принца на белом коне равна нулю. Даже меньше нуля. Все равно что выиграть в лотерею. Но существует социальное пособие…
Однажды, когда я только-только приехала в Токио, у нас с Макико зашел о нем разговор. Незадолго до этого Макико стало плохо, и она упала в обморок. Мы долго опасались, вдруг это что-то серьезное. Она стала тщательно обследоваться, почти все время проводила в больницах, поэтому не могла работать в баре и осталась без гроша. А им с Мидорико надо было на что-то жить.
Тогда я ей и предложила: «А если подать на пособие для малоимущих?» Но Макико отказалась наотрез. Прямо оскорбилась, и мы с ней наговорили друг другу немало обидного. «Жить на пособие» ей казалось чем-то постыдным, она не хотела сидеть на шее у государства и быть обузой для общества. Такое унижение человеческого достоинства!
Я пыталась объяснить ей, что все не так, что социальное пособие — всего-навсего деньги, а стыд и достоинство тут ни при чем. Государство для того и существует, чтобы помогать в беде. Это наше право — просить о помощи, когда мы в ней нуждаемся, ничего тут нет такого. Но Макико не желала даже слушать. «Тогда получится, что все было зря, — говорила она, глотая слезы. — Я всю жизнь работала с утра до ночи, чтобы только не побираться, а тут…» После этого я оставила попытки ее переубедить. К счастью, обследования не выявили у Макико ничего серьезного, она попросила в баре аванс, и постепенно жизнь худо-бедно вернулась в норму. Впрочем, весьма далекую от стабильности.
— Я думаю пойти сюда. — Макико раскрыла брошюру на самом верху толстой кипы. — Я еще в Осаке походила по разным клиникам и все выяснила. Эта пока что мне нравится больше всех.
Сколько же у нее этих брошюр, проспектов, листовок… Явно не двадцать и не тридцать. Глядя на них, я с ужасом подумала, сколько времени и сил потратила Макико, чтобы их собрать. У нее ведь даже компьютера нет! Но спрашивать я не стала, чтобы не расстраиваться. Отодвинув проспект клиники, которая так привлекла Макико, я открыла другой: на нежно-розовых страницах — бесчисленные фотографии едва одетых белокурых моделей, демонстрирующих грудь, обрамленные цветочками и бантиками.
— Завтра поеду к ним на консультацию. Это главное событие моего лета! Я привезла немножко брошюрок, чтобы ты понимала, о чем речь. Дома у меня еще много, но я выбрала самые красивые.
Открыв другой проспект, я увидела врача в белом халате, оскалившего ненатурально белые зубы в широкой улыбке. Надпись над его головой гласила: «В жизни нужно попробовать все!». Я долго не могла отвести от него взгляда, так что Макико не выдержала и протянула мне свою брошюру:
— Ну хватит уже, ты лучше вот эту посмотри!
— Это клиника? — удивилась я. — Больше похоже на салон красоты…
Проспект клиники, которая привлекла Макико, был черного цвета, с толстыми золотыми буквами на плотной глянцевой бумаге. Выглядел, что называется, дорого и, я бы сказала, агрессивно. Обычно рекламу пластических операций делают с расчетом на женскую сентиментальность — что-то светлое, нежное, милое. Но эта брошюра скорее наводила на мысли о секс-индустрии. Чувственность вкупе с профессионализмом и никаких сантиментов… Но ведь операция по увеличению груди — стресс для организма, это и больно, и страшно. Женщине, прежде чем принять такое решение, хочется посоветоваться, а значит, она подсознательно ищет участия, понимания, мягкости, пусть даже на уровне рекламной стилистики. Почему моя сестра решила довериться именно этой клинике с проспектами как у элитного ночного клуба? Макико не заметила моего недоумения и продолжала:
— Ну вот, как я и говорила по телефону, есть разные виды таких операций, вообще их очень много, но основных типов три… Помнишь?
Я чуть не ответила «нет», но вовремя сдержалась и неопределенно кивнула.
— Смотри, первый — это импланты, второй — гиалуронка, третий — перенести туда жир из какого-нибудь другого места. Импланты, конечно, популярнее всего, и еще это самый проверенный метод — но и самый дорогой. Смотри, имплант — это вот такая штука.
Макико постучала ногтем по бледно-розовым полусферам на темном фоне.
— Они тоже бывают всякие, вот я и хотела тебе показать… Там куча видов, и в разных клиниках говорят разные вещи, так что я поначалу вообще запуталась. Чаще всего используют вот такие, это обычный силиконовый гель, а вот это называется когезивный гель, он плотнее, чем простой силикон, чтобы точно ничего не пролилось. Конечно, это безопаснее, даже если имплант лопнет. Но говорят, получается слишком твердо. Ненатурально. А еще есть физраствор, он лучше тем, что тебе вставляют только оболочку, а раствором ее заполняют потом, так что большой разрез не нужен. Но сейчас все делают себе гель — как появился гель, раствор как-то сразу вышел из моды… И вот я долго думала, что выбрать, и остановилась на силиконовом геле. Если делать в этой клинике, получится полтора миллиона. На обе груди, естественно. Ну и анестезия — если делать под общим наркозом, то еще тысяч сто.
Договорив, Макико вопросительно уставилась на меня. Я смотрела на нее, не понимая, пока не сообразила, что она ждет моей реакции, и торопливо улыбнулась: «Ну что ж, здорово…» Однако сестра продолжала молча смотреть на меня. Тогда я добавила: «Но полтора миллиона — это, конечно, дороговато». Я искренне так считала, да оно и правда было недешево, но, может, зря я это сказала?
Конечно, полтора миллиона — гигантская сумма. Я такой и представить себе не могла. Это даже звучало нереально. Ни мне, ни Макико никогда не приходилось даже держать в руках такие деньги. Понимает ли сестра, о чем говорит? Тем не менее моя реплика прозвучала бестактно. Я как будто усомнилась, что Макико и ее грудь стоят того, чтобы тратить на них полтора миллиона. Хотя в этом тоже есть доля правды, но… на всякий случай я поспешила исправиться:
— Хотя, в принципе… полтора миллиона — многовато, конечно, но ведь речь о твоем теле. Жалко, конечно, что страховка не покрывает, но… Может, ничего такого страшного!
— Мне тоже так кажется! — удовлетворенно кивнула Макико и продолжила уже не так напряженно: — Эх, знаешь, Нацу, тут столько тонкостей. Например, вот здесь написано, что сейчас акция и можно сделать операцию всего за четыреста пятьдесят тысяч. Но оказывается, все не так просто. Они просто хотят, чтобы ты заинтересовалась и пришла к ним в клинику, а потом к этой сумме добавляются всякие дополнительные услуги, и получается почти то же самое… К тому же по акции ты не можешь сама выбрать врача, и такие операции часто поручают начинающим, ну и еще есть всякие подводные камни… В общем, путь к большой груди труден и тернист! — с чувством сказала Макико и ненадолго прикрыла глаза, а потом снова широко распахнула их. — Короче, я выяснила: эта клиника лучше всех! С такими операциями всегда стоит перестраховаться. В провинции вариантов-то немного, многие идут куда поближе, но ведь у токийских врачей опыта куда больше, а опыт — это главное! И отзывы об этой клинике очень хорошие. Тут даже неудачные операции исправляют. И все говорят, если бы знали, как все будет, то сразу пошли бы именно сюда.
— Понятно… Маки, а вот этот вариант тебе чем не нравится? Инъекции гилуро… гиалуроновой кислоты. Они сами пишут, для организма это естественней… И это просто уколы, не нужно ничего разрезать и сшивать.
— Гиалуронка — это непрактично. — Макико поджала губы. — Стоит ей всосаться, и привет. И за это платить восемьсот тысяч иен? Нет уж, спасибо. Насчет шрамов ты права, конечно, и это почти не больно. Вот только результат ненадолго. Так что это скорее подходит моделям и знаменитостям. Для особых случаев. А постоянно ее колоть — это слишком дорого.
Макико, видимо, успела проштудировать брошюру вдоль и поперек: даже не заглядывая туда, она продолжила меня просвещать:
— Там еще предлагают липофилинг, ну, это когда пересаживают жир из другой части тела. Да, это безопасно, тебе в грудь вводят твой собственный жир. Но надо прокалывать множество дырок, и для отсасывания жира используют такие огромные иглы, вроде трубок… В общем, это большая нагрузка на организм. Да еще и долго, и анестезия нужна сильная, это ведь серьезная операция. Знаешь, есть такая машина, которая долбит асфальт, когда ремонтируют дороги? Вот тут примерно так же, только вместо дороги человеческое тело… Много всяких страшных историй, иногда люди даже умирают во время этой процедуры. К тому же… — Макико грустно улыбнулась, — у меня теперь и жира-то лишнего нет, весь ушел.
За несколько месяцев я уже успела привыкнуть к подобным разговорам, но одно дело слышать это в телефонную трубку, а другое — от сидящей рядом сестры. Мне сделалось не по себе. Как бы объяснить… Порой замечаешь на вокзале, в поликлинике или на улице человека, который возбужденно говорит сам с собой, и на всякий случай отходишь в сторонку. Не то чтобы мне была безразлична Макико и ее слова. Но я поймала себя на брезгливой жалости взамен сочувствия и смутилась. Облизнув губы, я почувствовала привкус крови: видимо, машинально я ободрала с них кожицу.
— А, чуть не забыла! Важный вопрос — куда вводить имплант. Ты же знаешь, что в груди под жиром есть еще мышцы? Вот если вводить под мышцу, то снаружи никто не догадается, что там имплант. Другой вариант — ближе к коже, под молочные железы. Операция гораздо легче, но на худощавых женщинах типа меня выглядит так себе… Как будто грудь вантузом вытянули. Видела таких? Да? Нет? Да? Ну, понимаешь, когда сама женщина худая и угловатая, идеально круглая грудь слишком выделяется. Я такого не хочу. Сразу будет понятно, что грудь ненастоящая. Так что пока склоняюсь к первому варианту.