– Как он выглядел? – Взволнованным. Запыхался. – Вот именно, запыхался. В окно в сад прыгать, а потом опять в дом, чтоб войти на террасу через дверь – запыхаешься. – А может, он на втором этаже был. Артур, между прочим, как раз повязку Лёвушке наложил. И ещё утешал всех. Говорил: «Сердце не задето. Если бы сердце было задето, Левы бы уже не было». – Всё, всё… Не будем больше спорить. Каждый останется при своём мнении. Для меня главное – истина. – А для меня, думаете, главное – воздух поколыхать? – с вызовом спросила Марья Ивановна. Никсов сам себе дивился. Он и не предполагал, что допросы вести так сложно. Он умел быть сдержанным и точно знал, что ни при каких обстоятельствах не стоит вступать в пререкания со свидетелями. – У меня к вам ещё очень важный вопрос, – сказал он вежливо, но беспрекословным тоном, чтоб никакого амикошонства. – Когда прозвучал выстрел? Хотя бы приблизительно. – Зачем приблизительно. Выстрел прозвучал без семнадцати минут час. – Откуда такая точность? – удивился Никсов. – А надоели они мне все. Сколько нормальный человек может влить в себя пива? Я, когда чашки собирала, думала: когда же они наконец уйдут? Понесла поднос и глянула на часы. Ужас! Без двадцати минут час. А с чашками до террасы мне идти как раз три минуты. – У вас здесь мобильник есть? Замечательно. Значит, в случае необходимости я могу вам позвонить? Дверь приоткрылась, и в кухню деликатно заглянул Хазарский. – Как мои грибочки? Пожарили? – увидев Никсова, он сделал постное лицо. – Вынужден вас огорчить. Я не мог задержать Артура. Когда я вернулся из лесу, Инна и Артур уже уехали, каждый на своей машине. Так что возвращаться в Москву будете в моём обществе. Грибков поедим и поедем. Правда, я хотел бы напоследок обкупнуться. Вода тёплая? «Чёрт! – мысленно выругался Никсов. – Я же у Артура гильзу не забрал! Побеседовать можно и в Москве, но какого лешего предполагаемый убийца увёз с собой вещественное доказательство?» 16 Зыкин приехал в Верхний Стан сам. Он выглядел очень обиженным. Нет, граждане дорогие, так не пойдёт! Он был зол и не скрывал этого, хотя, если по-хорошему, ему впору было самому усовеститься. Не прими он лишнего – и находился бы в два часа ночи на своем боевом посту. Всё прошляпил! Свою желчь он излил на негодника-фельдшера, который даже не удосужился оповестить милицию по всем правилам. После оказания помощи потерпевшему Ветеринар завалился спать, а в больницу только и сообщил, что был на ночном вызове, а потому придёт на работу после обеда. Но слухи в Кашино быстро распространяются. Милиционер до службы не успел дойти, а ему уже было известно о втором происшествии в Верхнем Стане. Зыкина утешали: «Потерпевший жив. Вроде и дальше будет жить». Это, конечно, приятно, но сам-то ты где был? Ведь это сугубо разные вещи – найти в крапиве безымянный труп, который порешили уголовники, и покушение на жизнь бизнесмена, почти олигарха, на которого вся округа возлагала большие надежды. Каждый знал, что Шелихов богатей, меценат, в Верхнем Стане художникам помогает, и недалёк тот день, когда границы его влияния расползутся до самого Кашино. И ведь предчувствовал он что-то такое-эдакое! Зыкин уверен был, что за первым происшествием непременно последует второе. Теперь главное – позаботиться, чтобы его не оттеснили от работы. Люди донесли, что в Верхнем Стане уже какой-то московский сыскарь вертится. Так надо сразу дать ему понять, что он, Зыкин, этого дела из своих рук не выпустит. Он его начал, ему и продолжать. Но разговор с московским сыщиком с самого начала не задался. Познакомились. Зыкин первым делом спросил, где именно коллега служит, а когда выяснил, что в частном сыскном агентстве, то не смог скрыть разочарования. – Стало быть, не в МУРе? И звания у вас нет? – Бывает. – Свидетелей-то опросили? – уже с безнадёжной интонацией поинтересовался Зыкин. – Опросил. – Я бы тоже хотел с ними побеседовать. – Боюсь, что поговорить со всеми вам не удастся. Часть из них уже уехала в Москву. – Но я же настоятельно просил господина Шелихова задержаться в Верхнем Стане на два дня! – воскликнул молодой опер. – В связи с нахождением небезызвестного вам трупа. И получил согласие. – Жизнь вносит свои коррективы. И потом, по закону задерживать их вы не имели права. – То есть как – не имел права? Убийство же! Здесь все на подозрении. – А если бы вы труп в городе нашли, то со всей улицы взяли бы подписку о невыезде? – голос Никсова был грустным, взгляд сочувствующим, и это было молодому оперу особенно обидно. А московский сыскарь словно ничего и не заметил, продолжал вежливо отвечать на вопросы, вполне внятно и даже красочно обрисовал общую картину происшедшего. – У вас есть версия? – поинтересовался Зыкин. – Ни шута у меня пока нет. – А у меня есть. Я сомневаюсь, что неизвестного столкнули с крыши амнистированные уголовники. Зачем им это надо? И уверяю вас, труп в крапиве связан с покушением на господина Шелихова. – Почему вы так думаете? – А я в простые совпадения не верю. – Зря… Вы этих амнистированных уголовников вместе с украденной машиной нашли? – Когда бы я успел? – обиделся Зыкин. – Начальник мой в отпуске. Я здесь опер и следователь в одном лице. Но держусь в рамках правового поля. Пока только и успел написать, что протокол обнаружения трупа. Что вы усмехаетесь? Всего один день прошёл, и тот воскресный. Объявлен розыск. Ищем. Но работа следователя должна идти своим чередом. Голова-то работает! «Звенит она у тебя, милый мой, жужжит после попойки», – подумал Никсов. Он всей душой сочувствовал оперу, но тайны свои раскрывать вовсе не собирался. Молодым, решительным копытом опер начнёт рыть землю, скомпрометирует и Артура, и Инну, и самого Льва. – Гильзу нашли? – Нашли. – Отдайте её мне… – Зыкин хотел добавить «пожалуйста», но вовремя спохватился. Он не проситель какой-нибудь, он при исполнении. – Зачем же я вам её оставлю? Главные участники событий отбыли в Москву. Там и следствие будут вести. – Значит, у вас всё-таки есть версия? – быстро спросил опер. – Вы будете искать убийцу среди уехавших? А ведь не исключено, более того, весьма вероятно, что пистолет, из которого эта пуля выпущена, находится именно здесь. «Он не так прост, этот румяный мальчик, – подумал Никсов, – и говорить с ним надо аккуратно. Но не признаешься, что упустил, дурак безмозглый, вещественное доказательство». – Ну хоть показать её вы мне можете? – Найденная гильза уже отправлена мной в Москву в лабораторию. Зыкин аж крякнул от негодования. Все обиды и разочарования этого дня сконцентрировались в одной точке. Конечно, ему почудилась насмешка в вежливых отговорках московского сыскаря. Ещё задевало полное отсутствие интереса к тому, чем располагал опер, а именно – к трупу в морге, а это, господа хорошие, вещь осязаемая, не то что выстрел в ночи. Словом, обидно ему стало до слёз, и он, прищурившись, чтоб не блестели проклятые, с напором сказал: – Зря вы усмехаетесь. У нас тут лабораторий нет. А вы… конечно. Вы по грязи под ногтями найдёте, где человека убили, по пыли в карманах определите его местожительство, а по микрочастицам с краски автомобиля на руках покойного вычислите не только марку машины, на которой труп везли, но и определите номерной знак транспортного средства. А мы тут только головой до всего доходим… и так, знаете, на пальцах… И ещё работаем с населением. Оно нам пока доверяет, не то что в столицах. – Товарищ Зыкин… господин Зыкин… Я меньше всего хотел вас обидеть. Вас как зовут-то? – Валера меня зовут, – продолжал опер с прежним напором. – А труп, который в морге лежит, тоже к вам в лабораторию отправить? Будете там определять, как он в крапиву попал? Ведь кто-то же его убил! А в Стане отродясь такой страсти не было! Значит, кому-то он сильно мешал. Вот чем сейчас надо интересоваться! – Давайте договоримся, – примирительно сказал Никсов. – Вы работаете с трупом. Он ваш. А выстрел на террасе – мой. Дальше – созвонимся. На этом и расстались. 17 Зыкин не торопился уезжать из Верхнего Стана, решил походить по деревне, посмотреть окрест свежим взглядом, а может, и с народом потолковать. Его неторопливость была вознаграждена. По понедельникам в четыре часа в Стан приезжала торговая лавка и становилась на невидимой границе между деревней и посёлком. Собственно «лавка» – название условное. Так по старой памяти называли частный видавший виды «москвич», до самого верха забитый продуктами. Тут тебе и сыр, и рыба, и сардельки всякие. Деревенские покупали мало, потому что денег не было, городские – потому что всё из Москвы привезли, но тем и другим был нужен хлеб – чёрный и белый, цена за две буханки девять рублей. Кроме того, продавец Серёжа (бывший учитель) продавал всякую нужную в хозяйстве мелочёвку: жвачки для детей, импортные шоколадки, дрожжи, соду и весь приклад для соления и маринования грибов, как то перец горошком, гвоздику, уксус и прочее. А так как летом всегда ощущается нехватка сахара – все варенье варят, – около лавки обычно выстраивалась очередь. Зыкин пристроился в хвост, якобы за жвачкой – от курева помогает. Его тут же стали подталкивать к продавцу – мол, проходите, мы помногу берём, но опер не захотел уступать народу в великодушии: «Нет-нет, я постою. Мне спешить некуда». Народ отнёсся к этому благосклонно. Он им пару вопросов задал, они ему ответили, Фёдор подошёл за пшёнкой для курей, начал высказываться о последних событиях, за ним занял очередь озабоченный Флор. Туда-сюда, разговор и завязался. Перво-наперво стали выяснять про угнанный «запорожец», он интересовал всех куда больше, чем труп в крапиве. Здесь Зыкин ничего нового сообщить не мог. – А кто же стрелял-то? В Льва Леонидовича? Или те же амнистированные балуют? – У Васильевны вчера с забора две литровые банки спёрли. Она их выставила просушить, сунулась молоко наливать – их нет. Шалит уголовный элемент! – Неужели за двумя урками вертолёт прилетал? Деревня беззлобно издевалась над родной милицией, но Зыкин решил не обижаться. Подошёл Петя-Бомбист с пустыми пивными бутылками и как бы между прочим сказал, что он намедни, в пятницу ещё, ходил на Чёрный ручей за маслятами, и показалось ему, что в землянке кто-то живёт. Что-то там как бы дымком попахивает. Маслят он набрал много, но половина червивых, правда, говорушки пошли. А когда назад шёл, то видел со спины мужика в чёрном. И вроде тот мужик был «не наш». Фёдор за это, конечно, не может ручаться, может, и помстилось ему, но он голову готов дать под топор, что этой спины он раньше не видел.