Я ему не нравлюсь. Просто совсем ему не нравлюсь, вот такие дела. Такое уже бывало. Мой голос. То, как я держусь. Эти люди словно чувствуют запах более низкого класса, исходящий от тебя. Я не в их клубе. Я делаю вдох и погружаюсь в тему. Стараюсь не думать о Джеймсе и Ирен и пытаюсь найти правильные слова: – Может быть, я могу предложить вам «Грюнер вельтлинер» вместо Рислинга? И у нас много розовых вин. – Меня устраивает «Грюнер вельтлинер», если это все, что у вас есть, – надменно заявляет Джош. – А что делать мне, если я пью только красное? – спрашивает Холланд. – Ну, вы в полной заднице, потому что три из семи блюд в этом совершенно божественном дегустационном меню нельзя запивать красным. Эти слова вырываются у меня против моей воли, и я хочу засунуть их обратно. Они звучат насмешливо и саркастично, а не игриво и остроумно, и я снова чувствую себя Птичкой образца пары месяцев назад с грузом неудач и разочарований на плечах. Я злюсь на весь мир за то, что он не был добрее по отношению ко мне. Холланд хохочет, но я думаю, что это смесь шока и смущения, а потом я обращаю внимание на Джоша, который выглядит так, будто он кот, которому достались гребаные сливки. Как будто он раскусил искусственный пафос этого места и будет наслаждаться написанием мерзкой статейки на восемьсот слов о том, что западное побережье Шотландии такое неизысканное и хамское. Я все испортила. – Как думаете, «Божоле» достаточно легкое? – спрашивает Джош, потому что, очевидно, теперь он выполняет мою работу. – Кажется, вы знаете ответы на все вопросы, – огрызаюсь я, не в силах остановиться. Что я творю? Почему иногда я так стараюсь, а потом в последний момент терплю неудачу? И при первых признаках неудачи веду себя еще глупее? Приходит Билл с «Буравчиком» и смотрит на меня через стол. Он пытается заставить меня успокоиться, но, честно говоря, только давит на меня еще сильнее. Я жду, пока он закончит, и ломаю голову, как поступить с этим засранцем. – Да, я согласен на «Божоле», – произносит Холланд, и я понятия не имею, как долго я здесь стою, но все точно не в норме, и у меня сужается поле зрения, что означает, что паническая атака неминуема. – Джош меняет «Рислинг» на «Грюнер вельтлинер», верно, Джош? – Да, все правильно. Идеально. – Он возвращает мне меню. Что-то изменилось в его тоне: теперь в нем жалость? Я изо всех сил стараюсь спокойно забрать его и улыбнуться: – Спасибо. Затем я поворачиваюсь на пятках и направляюсь к бару, где нервно крутится Ирен. Я смотрю на нее, и мне становится тошно. – Мне нужно выйти, – сообщаю я. – Меня сейчас стошнит. Я прохожу через двери в комнату персонала и разражаюсь слезами. Глава 26 Возможно, я исчерпала неисчерпаемое терпение Ирен. Она вошла и обняла меня с материнской заботой, но ее объятия были не такими крепкими, как обычно. Она успокаивала меня, что все уладится, но ей нужно позаботиться об удачном завершении вечера. Если я не справляюсь. – Если ты не в состоянии работать, возьми выходной, – предложила она. – Что сделано, то сделано. Я посмотрела на нее сквозь слезы, и ее тон немного смягчился. – У нас у всех случалось такое. Иногда нервы берут верх. Ты просто возвращайся в коттедж, прими горячий душ и ложись спать. Хорошо? Я кивнула, а затем, когда она ушла, расстегнула рубашку, бросила фартук прямо с блокнотом и со всем остальным в корзину для белья, поклявшись, что, несмотря ни на что, я уволюсь и оставлю их вариться в собственном супе. Но я не могу так поступить. Поэтому сейчас я опустила голову на руки, не в силах пошевелиться. Я начинаю успокаиваться, смотрю на часы и догадываюсь, что Джеймс, вероятно, уже на десерте. Джеймс! Затем я слышу, как открывается дверь. Входит Анис и садится рядом со мной: – Что случилось? – говорит она. – Я потеряла самообладание, обслуживая критика. – О! – удивляется она. – Это впечатляет. Я не смеюсь, но тянусь вниз и снимаю туфли. Я не могу смотреть ей в глаза, поэтому пытаюсь притвориться, что внимательно осматриваю каблук. – Все было не так уж плохо, я уверена. – Все рассчитывали на меня, а я облажалась. – О, ради всего святого! – вздыхает она. – Однажды Рокси обслуживала Николу Стерджен[30] и уронила соусник прямо ей на колени. А Инес из Португалии, которая работала здесь прошлым летом, горничная застала за сексом с одним из гостей. Он еще был такой странный. Он был одержим Инес. Бретт поймал его на следующую ночь, когда тот пытался забраться в коттедж через верхнее окно, и он сломал себе ногу. – Что? – спрашиваю я, всхлипывая. – Бретт сломал ему ногу? – Нет, Бретт сломал парню нос, а потом тот сломал ногу, упав с подоконника, – поясняет она, громко хрустнув костяшками пальцев. – Ну, когда я его толкнула. – Похоже, вечер был насыщенный, – констатирую я, снова всхлипывая. – Так и было. Гостинично-ресторанная индустрия – это командная игра, ясно? Здесь как в армии. Нельзя иметь лучшую в мире зону для гостей и подавать сырой хлеб. Или подавать блюда высокой кухни на дешевых тарелках. – Мне кажется, что я и есть эта самая дешевая тарелка, – тихо шепчу я, криво улыбаясь. Мы смотрим друг на друга, и Анис похлопывает меня по плечу. Для Анис это как объятия. – Тебе не стоит принимать все это так близко к сердцу. Я уверена, что Джеймс был на высоте. И даже если в отзыве будет написано о сумасшедшей, странной сомелье, которая вышла из себя, чего, я уверена, не будет, но даже если и будет – никогда не знаешь, может, это даже привлечет больше гостей, которые хотят познакомиться с сумасшедшей сомелье? Я почти улыбаюсь: – Я просто вышла из себя. Он был так… – Я знаю, – перебила она. – Фантастический мудак. Не волнуйся. Я уверена, что все не так плохо, как ты думаешь. Надеюсь, что не так. Нам нужно, чтобы все прошло хорошо. Но в глубине души я знаю, что так оно и есть. Анис сидит со мной еще минуту, а затем в последний раз осторожно кладет руку мне на бедро и сжимает его. В течение следующего часа остальные сотрудники заканчивают работу, причем большинство из них ходят вокруг меня на цыпочках, не зная, что именно произошло, но понимая, что, очевидно, все прошло не очень хорошо. Потом шум затихает, а я все еще сижу. Я думаю написать Рокси, но чувствую, что мне нужно поговорить с ней лично. Проверяю телефон, и там еще одно сообщение от Тима. Позвони мне! Почему ему вдруг так чертовски не терпится со мной поговорить? Я нажимаю кнопку «Закрыть экран» и убираю телефон в карман, размышляя о том, находится ли Джеймс все еще на кухне и не будет ли преследованием с моей стороны пойти и поздороваться. Я решаю, что это будет выглядеть нормально. В конце концов, мне нужно извиниться. Я поднимаюсь и иду на кухню, но его там нет. Я нахожу его в баре, где он пьет пиво. Там темно, горит только ночник. Он один. Должно быть, он успел переодеться, потому что он в черной футболке и выглядит так, как будто принял душ. Он доедает остатки еды с кухни: похоже на поленту или, возможно, пюре с трюфелями. – Джеймс? – Я подхожу к нему. На стул не сажусь. – Привет. – Он улыбается мне. – Ты чувствуешь себя лучше? Мама не сказала мне, что происходит, а я не хотел тебя беспокоить. – Да-да, – бормочу я. Он ведет себя как обычно. Не сердится – возможно, потому что не знает, как сильно я все испортила, но я все равно хочу что-то сказать. – Мне жаль, что так получилось с критиком. – Что случилось? – Я наговорила глупостей. Перенервничала, – признаюсь я. – Это произошло со всеми. Мама умудрилась уронить на пол целую бутылку кларета. – О боже! – И я тоже облажался. – Он качает головой. – Ты? – Да, пережарил морского леща. А голубь получился жестким. Совсем все завалил. Это звучит утешительно, но я сомневаюсь, что ошибки Джеймса настолько серьезны, как он утверждает. – Сомневаюсь, что это так, – все же возражаю я, размышляя, стоит ли мне присесть или он хочет побыть один. – Это так, – пожимает он плечами и поворачивается на табурете лицом ко мне, а я стою, держа в руках туфли и чувствуя себя чертовски уязвимой. Джеймс выглядит как-то иначе, как будто напряжение в нем спало, и хотя он определенно задумчив, но не насторожен. Как будто его разочарование в себе как-то расслабило его. Я думаю, это урок, как принимать неудачи с достоинством.