К ним тут же подскочила официантка с блокнотиком. – Слушаю, Лидия Петровна. Того, что заказала Марковская, хватило бы на троих. Ульяна поразилась, но виду не подала. В конце концов, энергия, которую тратила эта женщина, должна была восполняться. – Сколько у нас времени? – поинтересовалась Ульяна. – Максимум полчаса! – Марковская отломила кусок черного хлеба, посыпала солью и сунула в рот. – Вас интересует усадьба Тишь-на-Тоске? – Да, но не только. Также я интересуюсь личностью фабриканта Герасимова. – Раннюю историю – за борт? Я имею в виду строительство усадьбы и первого владельца графа Чернышева. – Меня интересует более поздний период. – Поняла. – Марковская перехватила у официантки тарелку с салатом, стала есть и одновременно говорить: – К тому времени, когда Герасимов купил усадьбу, она изрядно пообветшала. Разумеется, он сразу же затеял ремонт. – Герасимов был состоятельным человеком? – уточнила Ульяна. – Ого-го! Таких, как он, в те времена называли миллионщиками. Причем основная часть капитала досталась ему от отца. Ну и, разумеется, мануфактурные фабрики. Их было три, одна находилась в Зареченске. Теперь ее нет, сломали. – Дорого обошлась усадьба? – Герасимов купил ее за бесценок. Еще и торговался, жмотина! Ульяна внимательно слушала и, дождавшись паузы между блюдами, задала следующий вопрос: – Вы сказали, что в момент покупки усадьба находилась… – В запустении! – тут же подхватила Марковская. – И, нужно заметить, ее восстановление и ремонт стоили Герасимову в несколько раз больше той суммы, которую он заплатил при покупке. Когда я подбирала материал для статьи про усадьбу Тишь-на-Тоске, нашла много воспоминаний, мемуаров, газетных статей и финансовых документов того времени. Знаете, что удивило больше всего? – Что? – заинтересовалась Ульяна. – Герасимов, прижимистый и крайне расчетливый человек, буквально швырял деньги на ветер, если дело касалось вложений в обустройство усадьбы. – Я тоже столкнулась с этим, поработав в архиве, – вставила Ульяна. – Там вообще невероятно запутанная история, – продолжала Марковская. – По окончании изысканий у меня сложилось впечатление, что на протяжении десяти-двенадцати лет, начиная с тысяча девятьсот шестого года и до шестнадцатого, переустройство усадьбы не прекращалось. То стены ломали, то комнаты ремонтировали. В хозяйственном дворе Герасимов снес амбар. Потом там вырыли котлован, намереваясь перестроить конюшню, но так и забросили. – А что с котлованом? – Его зарыли. – Марковская сделала бутерброд с ветчиной и вновь окликнула официантку: – Люся! Компот принеси! – Как всегда? – осведомилась та. – Два стакана! Ульяна снова заговорила: – Если рассуждать о Герасимове, его личности, как бы вы его охарактеризовали? – Одним словом – самодур. Но чтобы понять его суть, стоит рассказать обо всем семействе. Папаша Алексея Григорьевича был тот еще гусь – наживался на военных поставках и спекулировал на Санкт-Петербургской фондовой бирже. При этом был поставщиком императорского двора и пособником казнокрадов. История рода Герасимовых начиналась в тамбовских лесах, где их предки промышляли разбоем, наживая начальный капитал. Потом мало-помалу выбились в люди, но принцип остался тот же: отобрать, обмануть, присвоить. Этот же метод с успехом применялся к родственникам и ближайшим членам семейства. Так и жили: крушили чужие жизни, убивали и сходили с ума. – Семейка Аддамс, – с чувством омерзения проговорила Ульяна. – Точнее не скажешь. – Марковская отвлеклась. Ей принесли компот. – Так что вы скажете про самого фабриканта Герасимова? – напомнила ей Ульяна. – Он был абсолютным продуктом своей семьи. Выгнал из дома сына, сжил со свету жену, женился на молодой и в результате оставил ее в нищете, без единой копейки, якобы за то, что она изменила ему с приказчиком. – Куда же он подевал свои капиталы? – В одной архивной газетке, кажется, за пятнадцатый год, мне попалась занятная статейка. В ней говорилось, что фабрикант Герасимов разорился. Но сначала снял со счетов деньги, продал все фабрики и укатил за границу. – Один? – уточнила Ульяна. – Одинешенек, – кивнула Марковская. – Где-то весной или же летом шестнадцатого года он вернулся в Россию и поселился в усадьбе Тишь-на-Тоске. В девятнадцатом году Герасимов умер, а усадьбу реквизировали. – Вы упомянули, что читали мемуары. В них было что-нибудь про Герасимова? – В одном из источников попалась забавная трактовка его поступков. Там была изложена версия, что Герасимов не терял своих денег, а, предвидя революционный переворот, весь капитал обратил в ювелирные украшения и спрятал на территории усадьбы – как говорится, на черный день. Его опасения оправдались, черный день наступил. Но самое интересное заключается в том, что, по мнению того же источника, Герасимов изощренно зашифровал место нахождения клада. Другой современник считал, что в конце жизни фабрикант сошел с ума. Якобы Герасимов сам ремонтировал свой кабинет и, несмотря на холод, не позволял прислуге топить голландскую печь. – История звучит как страшная сказка, – призналась Ульяна. – Теперь поди разбери, что здесь правда, а что выдумка. Лидия Марковская сдвинула стул, взяла сумку и вынула губную помаду. Накрасив губы на ощупь, спросила: – Еще есть вопросы? – Не могли бы вы попросить Леонида Аркадьевича договориться в архиве… – Не продолжайте! Сама договорюсь. Завтра же идите туда без опасений. Ну, а теперь прощайте! Марковская покинула ресторан так же быстро, как появилась. Ульяна подозвала официантку с тем, чтобы расплатиться, но та ответила, что за все уплачено. Момент оплаты ускользнул от ее внимания, и Ульяна сделала вывод: у Короленко здесь имеется безлимитный кредит, который он вряд ли планирует оплатить. Отъехав от ресторана, Ульяна свернула на дорогу, ведущую в пансионат. Но чем дальше она удалялась от Зареченска, тем сильнее хотелось туда вернуться. В конце концов Ульяна призналась самой себе, что хочет видеть Богданова, и повернула обратно. Богданов вышел из управления, как только она ему позвонила. – Поднимешься? Я закажу пропуск. – Здесь поговорим. – Она похлопала по сиденью. – Садись. Он сел, захлопнул дверцу и развернулся к ней: – Что? Лицо Ульяны порозовело, для нее были несвойственны подобные объяснения. – Послушай, Игорь… Я очень хорошо к тебе отношусь. Прости, если иногда бываю несправедлива по отношению к тебе. – Не стоит, Уля. Я хорошо тебя знаю. Было видно, что Богданов избегает выяснения отношений. Она тоже их не хотела. – Вот и хорошо. Новости есть? – Сегодня опрашивал друга Качалина. – Он уточнил: – Ну как друга… Скорее университетского товарища. Друзей у Качалина не было. – Что-нибудь рассказал? – поинтересовалась Ульяна. – Ничего существенного, но притащил с собой фотографию группы, снимались на пятом курсе, перед защитой. – Та-а-а-к, – в ожидании протянула Ульяна. – Свидетель показал мне виньетку с фото Качалина. Но меня заинтересовала другая… – Ну, говори! – Под ней стояла подпись: Головина Е. Ф. – Кружилиха?! – Должен заметить, что она была настоящей красавицей. Они с Качалиным учились в одной группе, значит, были знакомы. Ульяна тут же предположила: – Гипотетически Кружилиха могла быть причастна к его убийству. – Как нечего делать! – отозвался Богданов. – Только в деле есть еще одна интересная сторона. У этих двоих был один преподаватель, от которого они набрались вышеупомянутой латинской мудрости. Вот и ответ на твой вопрос. – Надо же, как просто все объяснилось. – Ульяна с усмешкой покачала головой. – А я-то напридумывала черт-те чего. Однако Богданов не считал, что все слишком просто. – С этим надо разобраться. Но лучше тебя с Кружилихой никто не поговорит.