Народ занял столики. Расселись — напуганные, настороженные: все пятеро англичан, четверо китайцев, двое пуэрториканцев. А до кучи — жители родной сторонушки: жена убитого с перевернутым лицом и жмущийся к ней худой малахольный парень непонятного статуса. Трое старичков и мальчонка. Двое служителей культа Перуна (или кому там поклоняются язычники?). И еще — четверо парней разного возраста, в том числе тот красавец лет тридцати пяти, что ни разу даже не взглянул на Татьяну. Плюс обе проводницы. Плюс, разумеется, Таня и отчим. И бригадир поезда. И один полисмен в чине то ли старшины, то ли сержанта (Садовникова в мелких воинских званиях не разбиралась, те, кто ниже лейтенанта, для нее были солдаты). Когда, наконец, все расселись, Ходасевич встал перед народом и, не представляясь и никак не обозначая себя и свои полномочия, сделал заявление, а потом повторил спич на своем прекрасном английском. По-испански он выступать не стал — шухарился почему-то, однако пуэрториканцы и без того инглиш поняли. Насколько уразумели китайцы, неясно, но один из них прочирикал по-своему — видимо, перевел сказанное товарищам и единственной товарке. Таня горделиво отметила, что выглядел Валерий Петрович настолько адекватно взятой на себя роли и настолько внушительно, что ни у кого даже не возникло вопроса, кто он, собственно, такой и по какому праву тут распоряжается. Произошло убийство, поэтому просьба ко всем присутствующим зарегистрироваться в качестве свидетелей. — И ни слова ни о каком частном расследовании, которое он намеревается произвести. — Просьба каждому подойти и записать свои соцдемографические данные у моей помощницы. Татьяна возгордилась, конечно, что Ходасевич чуть не официально возвел ее в ранг своей помощницы, и приняла по возможности внушительный вид. По совести говоря, в новообретенной должности доктора Ватсона ее несколько смущали сланцы на босу ногу. Вдобавок не хватало макияжа, да и просто умыться тоже бы не помешало. Но где и когда, спрашивается, убийство происходило в комфортных условиях! Таня явочным порядком устроилась за барной стойкой. С одной стороны, тяжело, что не сидя, а на ногах. Зато хорошо видно всю игровую площадку и — внушает уважение. Один из полисменов дал ей обгрызенную, замусляканную авторучку и пару листов бумаги. Садовникова быстренько расчертила таблицу: в каком купе ехал свидетель-подозреваемый, номер его места, фамилия-имя-отчество, пол, год и место рождения, адрес по прописке, семейное положение, дети. Если вдуматься, огромное количество информации можно считать по самому обыкновенному паспорту. К ней стали поочередно подходить, и она записывала, краем глаза подмечая, что происходит и кто как ведет себя в обеденном зале. Отчим как бы невзначай прогуливался по салону, подходя то к одному, то к другому из столиков и обмениваясь с пассажирами репликами. Таня понимала, что он, во-первых, исподволь регулирует сам процесс регистрации, а во-вторых, своими невинными вопросами прокачивает присутствующих на предмет убийства. И совершенно не случайно (а наверняка волею Ходасевича) первыми в очереди оказались спутники убитого по купе: красавица-женщина с заплаканными глазами и худющий молодой человек с ввалившимися щеками. Молодой человек этот все время совершал какие-то странные движения: то приглаживал рукой волосы, то оправлял рубаху на груди. Да-да, он оказался в рубашке, застегнутой на все пуговицы, включая верхнюю. И глаза у него, как и вчера, были странные — тогда-то можно было списать это на алкоголь, но теперь ночь прошла, было время протрезветь. И еще Таня заметила: да ведь они с красоткой похожи! Похожи — но так, как бывает сходен прекрасный портрет со злой карикатурой, даже шаржем. Всё, что в молодой женщине притягивало и привлекало — большой рот, прямой нос, высокий лоб, красиво очерченные скулы, — представало в облике парня в мелком и непропорциональном виде. «Родственники? Брат и сестра?» — промелькнуло в голове у Садовниковой. И практически сразу эта гипотеза получила свое подтверждение. Девушка в паспорте значилась как Качалова Ольга Семеновна 1983 года рождения. А молодой человек оказался Черевикиным Олегом Семеновичем 1988-го. Да, фамилии разные. Но отчество-то одно. И еще: прописаны они оказались по одному и тому же адресу! Город М., улица Авроры, дом 129, квартира ***. — Вы родственники? — спросила Татьяна. — Да, он мой брат, — отвечала красотка с некоторым почему-то вызовом. Она же принесла с собой паспорт убитого. Он оказался Качаловым Игорем Юрьевичем, 1978 года, прописанным там же, где и предыдущие два персонажа, — на улице Авроры, дом 129 в городе М. Штамп в паспорте гласил, что убитый с красоткой поженились девять лет назад, в 2009-м, в загсе города М. Итак, имелся странный триумвират персон, проживавших под одной крышей: жена, муж, брат. Один из них убит. Логично подумать на кого-то из двух оставшихся, кто находился с ним в одном купе. Кроме того, Татьяна заметила еще кое-что, о чем движением бровей просигнализировала отчиму, когда тот мельком глянул в ее сторону, — присмотрись, мол. Тот увидел ее «маячок» и понял без слов. Да, на рубашке у брата, на груди, — крохотное ярко-алое пятнышко. Причем каплевидной формы, вытянутой вверх — как бывает, когда капля вылетает снизу вверх. Брат отошел, стали записываться другие. Сначала англичане. Протягивали паспорта со своими, как писал Маяковский, «двуспальными лёвами», которые при ближайшем рассмотрении оказались украшены не двумя львами (как виделось поэту), а львом и единорогом. Потом записались старички-болельщики с ребенком (оказались из Петербурга), поклонники бога Перуна (москвичи), китайцы… Механически заполняя графы своей доморощенной таблицы, Татьяна постоянно видела, как бы на втором плане, кто в зале чем занят. Народ, поначалу пришибленный, помаленьку приходил в себя. Начались громкие разговоры. Англичане ржали на своем кокни, что стали персонажами истории в духе Агаты Кристи: убийство в Восточном экспрессе, да. «Этот толстяк, — удалось разобрать ей, — выполняет роль Пуаро, а та красотка за стойкой — очевидно, капитан Гастингс». Разговорился и один из россиян. Он занял место за столиком рядом со «славянами» и тем красавчиком, что сразу привлек внимание Татьяны. — В двенадцать, в двенадцать ночи надо за билетами на сайт ФИФА заходить! — горячился он. — Я так — р-раз — и с ходу четыре билета на разные матчи купил! Дорого, конечно, как чугунный мост, да ладно, такой чемпионат раз в жизни бывает. Спасибо, как говорится, нашим партии и правительству, что провели у нас сначала Олимпиаду в Сочи, а затем это первенство!.. Ну, я сразу на самолет — я в Кемерове живу — и сюда, в Европу. В Москве на бесплатный поезд ФИФА попал, сначала съездил в Ростов, увидел, как бельгийцы японцев раскатывают. Потом — снова в столицу. Два дня в ВИП-зале Казанского вокзала ночевал. Потом на «Ласточке» в Нижний Новгород, на матч Бельгия — Хорватия. Как хорватский вратарь пенальти послематчевые тащил, а?! Потом из Нижнего на бла-бла-каре — сюда, в М. Не, ну клевый вчера матч был!.. Кстати, не пора ли нам уже выпить? Помянуть, так сказать, покойного? В ресторане мы находимся или где?… А кстати, мужики. Что-то у меня все смешалось. Вы не помните, какое сегодня число? Постепенно появились повара и официанты. Стали возиться в кухне за спиной Татьяны. А что делать? Как говорится, война войной — а обед по расписанию. Вроде всех девушка в таблицу занесла, включая проводниц. Худенькая Любовь оказалась родом из Ульяновска, разведена, сыну двенадцать лет, а ей самой — тридцать восемь. Таня сложила листочки, сделала пометку вверху, против Качаловой и Черевикина, «брат и сестра», вышла из-за стойки, подала отчиму. Он как раз с англичанами балагурил. Обсуждали ночной храп. Валерий Петрович самоиронично заметил, что он и сам наверняка сегодня воздух сотрясал. Мужик-островитянин, который ехал в соседнем отсеке вместе с убитым, засмеялся: «Мы тоже не молчали! Тот парень, которого зарезали, знатный храпун. А потом вдруг, в один момент — раз, и оборвалось». — Дверь снаружи кто-то при этом открывал? — Да вроде нет. Ходасевич бегло и как бы наискосок просмотрел Танины заметки. Сунул в карман брюк. Потом вышел на середину вагона, воздел свою мощную длань, призывая всех к порядку, и провозгласил: — Господа! Я прошу поднять руку тех из вас, кто приехал на вокзал и сел в поезд непосредственно после матча, прямо со стадиона, со своим багажом. Таковых оказалось немало: старички с мальчиком, китайцы, пуэрториканцы, англичане и тот заядлый любитель из Сибири, что ночевал в ВИП-зале вокзала. Не прямо с футбола прибыли лишь уроженцы М., семья убитого, парень-красавец да двое мускулистых с языческими татушками. — Кто-то при этом оставлял свои вещи в камерах хранения вокзала или стадиона? Да, и такие нашлись: пенсионеры с внуком и китайцы. В первый момент Татьяна не могла понять, зачем это, а потом до нее дошло: на стадионах — строжайшие меры безопасности. Никто не сможет туда ни в коем случае пронести кинжал типа того, каким был убит несчастный Гарик Качалов. Поэтому те, кто после матча сразу с вещами отправился на вокзал (и не оставлял их предварительно в камере хранения), могут быть вне подозрений. Существует, конечно, вариант, что некто третий, неизвестный соучастник, передал им оружие по дороге или в самом поезде, но слишком уж это получается затейливо. Итак, пуэрториканцев, англичан и сибиряка из списка подозреваемых можно вычеркивать? Татьяна всю дорогу следила за красавицей Ольгой и ее братом. Они представлялись ей самыми подозрительными, особенно после той маленькой детали — капельки крови, которую она заметила. Вдобавок у женщины имелся мощный мотив: избавиться от опостылевшего мужа. Но боже мой, почему так сложно? Зачем в вагоне, после футбола, с кучей свидетелей и огромным риском? Качалова выглядела заледенелой, будто бы замороженной. Виновата она или нет? Было трудно представить, что творится в ее душе. Она только что потеряла мужа. Но прав Ходасевич: вообразить, что молодая женщина хладнокровно вонзила нож ему в грудь, под шею, да с одного удара, да сразу насмерть, было трудно. А брат ее Черевикин пребывал в явном неадеквате. Вдруг, не обращаясь ни к кому конкретно, он довольно громко, сбивчиво и сумбурно заговорил: — Я сколько ему говорил: хватит храпеть! Не храпи! Красавица Ольга цыкнула на него: — Перестань! Замолчи! Лицо ее стало по-настоящему злым. Но тот, не обращая на нее внимания, продолжал: — Я говорил ему: иди, лечись! Что ты храпишь, как грузчик?! Молодой ведь вроде человек. Да и пьянство бесконечное. Как говорится, о мертвых ничего, кроме хорошего, но в самом деле! Доколе, как говорится, можно терпеть! — Заткнись!! — гаркнула Качалова и даже чуть не замахнулась на брата. Но Ходасевич, казалось, не обратил на инцидент ни малейшего внимания. К нему как раз пришел из седьмого вагона давешний полицейский лейтенантик, отозвал в узкий коридорчик рядом с кухней и стал что-то докладывать. Таня поспешила к ним. Помощница она, как ее, в конце концов, объявил Ходасевич, или нет? Имеет право знать. Успела услышать лишь обрывок: — …у него под подушкой — психотропный препарат. Галоперидол в таблетках. Татьяна влезла: — Имеется в виду брат жены убитого? Лейтенантик кивнул, с некоторым даже удивлением от ее осведомленности. А полковник в отставке проговорил, обращаясь к нему, одними губами: — Думаю, вам пора его брать. И пожалуйста, пошумнее. Вам же этот шум в итоге поможет. Юный полицейский сосредоточенно кивнул, подозвал к себе сержанта (или старшину), и они вдвоем отправились к столику, за которым сидели красавица-вдова и ее брат. Когда достигли цели, лейтенантик не без пафоса обратился к странному молодому человеку: — Гражданин Черевикин, вы задержаны по подозрению в убийстве вашего зятя Игоря Качалова. Пройдемте. Сестра его закричала — несколько, как показалось Тане, ненатурально: — Вы не имеете права! Где ваши доказательства?! А Черевикин театрально захохотал: — Я ведь ему говорил! Говорил! Я предупреждал его! Хватит! Хватит, Игоряша, говорил я ему! Перестань, говорил, храпеть!