На бумаге была изображена схема какой-то местности с надписями и значками. Всё было выполнено очень аккуратно. Майор Фукусима отличный картограф и мастер японской каллиграфии. Следующий лист. Весь исписан иероглифами, но смысла в них нет. Шифр?! – Ну что, вашбродь? То, что мы искали? – поинтересовался Буров. – То, Пётр Фёдорович. То, что надо, – с радостью в голосе ответил я. – А в вещах у японца никакой книги не было? – Есть одна. С картинками. Принести? – Неси. А этот блокнот верни на место. Когда Буров, предварительно осмотрев коридор, выскользнул за дверь, я повернулся к мадам Динесс, которая с нескрываемым любопытством наблюдала за нашим разговором с секретным агентом. – Что же, Аглая Павловна, вот и ваше время пришло. Придётся быстро и много поработать, – улыбнулся я женщине-фотографу. – Сколько листов? – деловито спросила меня Динесс. Я быстро пересчитал уголки листов в стопке и ответил: «Сорок два». – Около двух часов работы. У нас есть столько времени, Тимофей Васильевич? – Надеюсь, что есть, но лучше бы нам поторопиться. – Тогда помогайте, – Динесс решительно взяла первый лист из стопки и направилась к стоящему рядом с камерой штативу. – Сейчас я вам покажу, как надо крепить лист. Остальные будете располагать для съемки сами. Через пару минут в номере начался стахановский труд по фотографированию бумаг майора Фукусимы. Пришлось даже приоткрыть окно, чтобы не задохнуться от дыма после вспышек магния. Пересняв все листы, сделали ещё четыре снимка разворотов любовного романа, страницы которого были наиболее заляпаны, и книга там легко раскрывалась. Потом Буров всё аккуратно вернул на место. До времени «Ч+3», когда должна была закончиться встреча японского дипломата и цесаревича, оставалось ещё полчаса, поэтому мадам Динесс, стараясь её не засветить, через черный вход отправили со всем оборудованием в сопровождении поручика Чижова в ателье. Я же направился к себе, чтобы переодеться и узнать новости у Тура и Лешего, которые были сегодня личниками цесаревича на его встрече с Фукусимой. – Знаешь, Ермак, я бы не хотел с ним встретиться в открытом бою. Как ты говоришь, волчара ещё тот, – делился со мной впечатлениями Тур. – Двигается мягко, свободно, будто плывёт над полом. И взгляд такой, контролирующий всё вокруг. Правда, после того, как вошёл в кабинет к цесаревичу и поклонился ему, несколько шагов до стула, на котором должен был сидеть во время встречи, сделал каких-то странных. – Я тоже это заметил, – вклинился в разговор Леший. – Левая рука на рукояти сабли, правая на поясе. И какая нога шагает вперёд, такое же плечо выносится. Это что-то означает, Ермак? – Это нанба-аруки или буси-аруки, то есть походка самурая. Предполагает, что вместе с правой ногой выносится и правая рука, а с левой – соответственно левая. Такое движение не перекручивает тело и не вызывает болтания мечей из стороны в сторону при ходьбе или беге. Раньше японские самураи носили на левом боку заткнутые за пояс два меча, общим весом более четверти пуда. А ходить приходилось много. Лошадей в Японии было мало. Вот и придумали такую экономичную походку. – И где ты об этом узнал? – поинтересовался Леший, он же Владимир Лесков. – Джунг Ли надо было внимательно слушать, – ответил я. – Нет, я от него такого не слышал, – немного поразмыслив, произнёс Тур, или Верхотуров Антип. – Я тоже, – подтвердил Леший. – Значит, об этом он мне одному рассказывал, когда с Мэй Лин у меня дома жили, – сказал я. – В общем, в период Мэйдзи, когда проклятые гайдзины[3] открыли Японию и стали перестраивать её под себя, многие самураи такой «аристократической походкой» выказывали презрение иностранцам. – Это чего же получается, этот япошка презрение нашему государю наследнику выразил? – возмутился Тур. – Не знаю, Антип. Может, презрение. А может быть, забылся или разволновался и из-за этого прошёлся походкой самурая. Он родом из очень старого и известного японского клана. Если сравнивать с нашей историей и князями, чуть ли не Рюрикович. – Вот это да! – от удивления Леший присвистнул. – Ладно, спасибо за информацию, браты. Пойду к Головачеву, хочу пару казаков в охрану фотоателье поставить. Что-то у меня на душе неспокойно. – Чуйка заговорила? – серьезно спросил Тур. – Пока нет, но как-то тревожно. – Отправь кого-нибудь из нашего десятка, – посоветовал Леший. – Вы все сегодня в графике дежурства. Не будем его нарушать. Всё, я пошёл. Найдя Головачева, договорился с ним о выделении четырёх казаков для охраны фотоателье мадам Динесс. Двое должны были охранять днём, а ещё двое ночью. Сам не знаю почему, но чувство тревожности возрастало. Сотник Вертопрахов из взвода амурцев выделил четырех казаков-односумов из станицы Пояркова, причём двое были братьями-близнецами. С первой верховой парой казаков я на дежурной смирной кобылке, закреплённой за канцелярией наместника, отправился к Аглае Павловне. Фотосалон был закрыт. На стук в дверь её открыл поручик Чижов. – Александр Павлович, принимайте подкрепление, урядник Столетов и казак Забелин. Дмитро или Пётро? – Дмитро, ваше благородие, – соскочив с коня и взяв его под уздцы, ответил один из братьев-близнецов. – Это зачем, Тимофей Васильевич? – удивлённо поинтересовался поручик. – Не помешают для охраны, Александр Павлович. Что-то на душе у меня маятно. Беспокоюсь, а от чего – не пойму. Вроде бы всё удачно прошло, – я нервно передёрнул плечами, посмотрев по улице вправо и влево. – Как долго печатать будете? Что Аглая Павловна говорит? – Часов до одиннадцати вечера точно провозится. Это её слова, – ответил поручик. – Хорошо, я к этому времени подъеду и смену казаков приведу. Пускай и ночью посторожат. Тем более квартира мадам Динесс на втором этаже над фотосалоном. С этими словами вскочив на смирную коняшку, направился назад в канцелярию. Предстояла очередная бумажная работа. Чтение докладов, написание аналитической справки для Николая по золотопромышленности в Приамурье. Для этого вчера встречался со своими старыми знакомыми купцами Касьяновым, Патриным и Ельцовым. Кто как не золотопромышленники и контрабандисты золота в Китай знали все тонкости его добычи и реализации в Приамурье. Особо откровенного разговора не получилось, но завтра-послезавтра купцы клятвенно пообещали представить своё видение по данному вопросу. Ну, а мы проанализируем, сведем официальные данные с неофициальными и доведём до наместника. Кстати, надо уточнить, откуда такой интерес прорезался у Николая к добыче золота. И по своему земельному участку надо заодно вопрос прояснить. Надо сказать, что несильное желание Николая работать в качестве наместника, его распоряжение и моя индульгенция от генерала Черевина позволили мне получить доступ к очень многим бумагам, содержащим сведения об экономическом, политическом, административном положении дел в Приамурье и в целом по Российской империи. Признаюсь, этим беззастенчиво пользовался. Но чем больше узнавал, тем больше понимал, что Дальний Восток находится в такой жопе по всем направлениям, что даже не понятно, зачем вот уже почти двести пятьдесят лет Россия пытается его освоить. Это если считать с занятия в одна тысяча шестьсот пятьдесят первом году казаками Ерофея Хабарова укреплённого селения даурского князя Албазы, будущего Албазинского острога – центра Албазинского воеводства. Видимо, такая политика в отношении этих земель была позже определена Николаем I в словах: «Где раз поднят русский флаг, там он спускаться не должен». Вот так вот! Господин Невельский поднял флаг на остроге в устье Амура, который назвал Николаевск-на-Амуре. И всё. Назад пути нет. Будем эту землю, несмотря на все трудности, осваивать. Хотя и в две тысячи восемнадцатом году, откуда переместилось моё сознание или матрица души, дела на Дальнем Востоке обстояли также на уровне жопы. Несмотря на все дотации из федерального бюджета. А жёлтая раса тихой сапой практически заняла его уже до Байкала. В общем, увлечённо проработал в своём кабинетике до позднего вечера. Когда глянул на часы, оказалось, что время уже двадцать два тридцать. Пора было выдвигаться к фотосалону. Спустившись вниз, увидел в вестибюле двух казаков-амурцев, которые были должны охранять мадам Динесс и её недвижимость ночью. – Готовы, братцы? – спросил я казаков. – Так точно, вашбродь, готовы, – дружно ответили они. – Тогда догоняйте. Где фотосалон мадам Динесс, знаете? – Так точно, знаем, – ответил Петро Забелин. Кивнув ему, я вышел на крыльцо и направился к коновязи, где стояли три дежурные лошади для офицеров канцелярии наместника. Казаки быстрым шагом направились за здание, где была коновязь для лошадей нижних чинов. Я же, отвязав крайнего жеребчика, вскочил на него и неспешной рысью направился по улице. Та тревожность, которая отпустила меня, пока занимался бумагами, сейчас переросла в уверенность, что скоро случится или уже случилась большая неприятность. Чуйка начала подавать сигнал. Я непроизвольно дал шенкеля коню, ускоряя его бег. Когда выехал на улицу, где располагался фотосалон, мне показалось, что от него послышался вскрик и звук захлопнувшейся двери. Наддав шенкелями, я перевёл коня в галоп. Подлетая к салону, краем глаза заметил, как сбоку от входной двери отделилась тень и взмахнула рукой. От греха подальше я резко свесился на другую сторону лошади. Это меня и спасло. Сначала что-то пролетело надо мной, потом я почувствовал звук удара в потник под седлом рядом с моей ногой. Конь, издав какой-то звук, похожий на визг, пару раз взлягнул задними ногами, и я вылетел из седла. Признаться, вовремя, так как, падая, успел увидеть, что в том месте, где только что находилась моя голова, в тело лошади воткнулся какой-то предмет. Жеребчик же, вскидывая задом, с ржанием помчался дальше вдоль улицы. «Значит, нападают двое, с обеих сторон улицы», – подумал я, катясь после падения по земле, успев прижать к телу ножны с дедовским оружием. С трудом остановившись, успел только встать на одно колено и выхватить шашку, как меня атаковал какой-то кэндоист, только с катаной в руках вместо бамбуковой палки. С характерным выдохом он ударил мечом, который держал обеими руками, чётко сверху-вниз. Я ничего не успевал сделать, кроме того как принять этот удар на шашку. Волчок на дедовской шашке не подвёл. За моей спиной звякнула о землю передняя часть развалившегося пополам лезвия катаны. Та часть лезвия, что осталась в руках нападавшего, изменив траекторию удара, прорубила папаху над моей левой бровью и располосовала кожу на лбу. Я же, махнув шашкой справа-сверху-вниз, подрубил напавшему ногу и тут же откатился в сторону. Вскочив на ноги, я развернулся в сторону двери салона. На меня так же молча, быстро перебирая ногами, надвигался еще один противник в темной одежде, который в руках держал перед собой меч, лезвие которого блеснуло в свете, падающем из окна фотоателье. Взмах клинка – и неожиданный удар противника от его левого плеча. На одних рефлексах я выполнил приём, который в меня вбивал Джинг Ли, когда показывал основы защиты от техники боя самураев на мечах. Подшаг вправо, шашка встречает меч противника в расслабленной руке. Катана сносит мой клинок, но моя рука не останавливается и проходит дальше налево, волоком таща за собой оружие нападавшего. После того, как шашка проскочила под мечом, я нанёс сильный кистевой удар в спину вражеского клинка, заставив противника провалиться в ударе, возвратным движением снизу вверх располосовал ему внутреннюю поверхность бедра, а последующим ударом сверху вниз вскрыл артерию на шее. Всё это заняло времени меньше, чем три удара сердца. Подскочив к первому противнику, который пытался подняться, несмотря на почти перерубленную ногу, я закончил с ним бой коротким уколом в шею, который тот не успел блокировать своим обрубком меча. «Всё, хватит схваток белым оружием. Двадцатый век на носу! – подумал я, перекинув шашку в левую руку. Правой рукой вынул из кобуры свой наган и взвёл курок. – Посмотрим, кто у нас внутри, тем более и казаки подоспели». Не дожидаясь, пока казаки спешатся, я толкнул дверь салона и, выставив шашку вперёд, шагнул в помещение. В глаза сразу же бросились две пары ног в казачьих шароварах и сапогах на полу, которые было видно из двери, ведущей в чулан. Там у мадам Динесс хранился всякий инвентарь и оборудование. Из салона раздался громкий мужской голос, но что было произнесено, я не разобрал. Сердце бухало, громко отдаваясь в голове. По левому виску и щеке стекала кровь. Двинувшись приставными шагами вперёд, я шашкой чуть отодвинул штору, которая отгораживала комнату для фотографирования. Картина, которую я увидел, заставила меня немедленно действовать. Какой-то тип, стоящий ко мне спиной, замахивался для удара коротким мечом на мадам Динесс, а в углу комнаты без движения лежал поручик Чижов, по левому виску которого струилась кровь. Не раздумывая более и мгновения, я выстрелил навскидку в спину нападавшего на Аглаю Павловну. Почувствовав движение за спиной, начал разворачиваться через левое плечо, надеясь успеть шашкой перехватить удар, но понял, что опаздываю. Я действительно не успел. Всё, что мне удалось, – это подставить под катану шашку, которую противник просто снёс своим ударом. Мало того, моё же оружие ударило меня по правой руке, и резкая боль заставила выпустить револьвер. Ну а напоследок я получил классический прямой удар ногой в грудь с проносом, после чего оказался спиной на полу со сбитым дыханием. Надо мной, чуть наклонившись, встал молодой японец, в чьих раскосых глазах читалось торжество. Он занёс меч для удара, а я смотрел на его движение и понимал, что ничего не могу сделать. Удар ногой был настолько силён, что я не мог сделать вдох-выдох и пошевелиться. «Вот и всё, гвардии подполковник, – подумал я, глядя, как меч начинает движение вниз. – Недолго пожил в новом мире». Додумать мысль не успел, так как в этот момент грохнул выстрел, и брошенный силой удара пули вперёд японец свалился на меня, окончательно выбив из меня дух. – Вашбродь, слава богу, живы! Это было первое, что я услышал, придя в себя. Времени, судя по всему, с момента моей отключки прошло немного. Казак Трегубов, свалив с меня нападавшего, ощупывал меня в поисках ранений. – Трегубов, мать твою, я тебе что – баба, чтобы меня щупать, – я с трудом вытолкнул слова из глотки. – Ох ты, совсем в себя пришли, ваше благородие. Хорошо-то как! А ощупываю, так вы сами нас этому учили на занятиях по оказанию помощи. На голове у вас всё в порядке. Чуток кожу рассекло. Кровь уже запекаться начала. Правую руку перетянул, чтобы кровь остановить. Сейчас забинтую. Слава богу, догадался прихватить с собой. По вашему приказанию на дежурство всегда с собой малый медпакет носим в кармане. С помощью казака, после того как он закончил перевязку, я с трудом поднялся и сквозь шум в ушах услышал причитания с рыданиями. – Братка мой, да что же я маманьке с батькой скажу? Да как же так! Дмитро, братка… Я посмотрел на Трегубова. – Оба наповал. Глотки перерезали, – ответил мне на невысказанный вопрос казак. – Хорошие казаки были. Трегубов снял папаху и перекрестился. Я с трудом повторил его жест. Правая рука над предплечьем была перетянута куском супони. А само предплечье перебинтовано. Ещё в столице удалось протолкнуть через Черевина и Ширинкина в снаряжение конвоя индивидуальные пакеты. Сделали их просто: из куска марли нарезали полосы, кусок ваты в марлевой подушке. Всё это скатано в рулон и завёрнуто в вощёную бумагу. Без стерилизации, но для сегодняшнего момента практически индивидуальный перевязочный пакет из моего времени был прорывом в медицине. Князь Барятинский перед нашим отъездом на Дальний Восток намекнул мне, что я скоро получу кое-какую денежку от привилегии на данное изобретение и не только на него. Эффективность оказания медицинской помощи в бою с помощью похожего пакета князь оценил при нападении на цесаревича. Встряхнув головой, отгоняя воспоминания, я скомандовал Трегубову: – Контролируйте с Петро вход. Револьверы не убирайте. А я пойду, посмотрю, как там остальные. С остальными всё было в порядке. Мадам Динесс находилась без сознания. Сомлела. Не каждый день тебя убивать собрались. Поручик Чижов был жив. Череп, кажется, у него пробит не был. Во всяком случае, пропальпировав голову Александра Павловича левой рукой, я на первый взгляд ничего страшного не обнаружил. На виске была ссадина и гематома. Кровь практически уже не текла. Экстренных мер к приведению в чувства к этой парочке применять не будем. Очнутся как очнутся. Подошёл к убитому, который хотел зарезать Аглаю Павловну.