– Вы меня обидеть хотите, Тимофей Васильевич? Конечно же, мы отработаем вашу информацию. С чего начать? – Начните с англичанина Бекхэма. Горе-купцами займутся мои люди и Юрия Петровича. Я сейчас пойду на встречу с ним, узнаю, что господин Банков уже успел накопать. Поездка к следственному приставу ничего не дала. Банкова не было на месте, и, куда он убыл, никто из служащих управления сказать не смог. Поэтому, попросив передать Юрию Петровичу, что я его ищу, направился в резиденцию. Подходило время ежедневного доклада. В кабинете меня ожидал сюрприз в виде генерал-лейтенанта Духовского. Генерал занимал в свите наместника особое место, не имея пока официальной должности. Можно было сказать, что он был «нянькой» Николая с административными возможностями генерал-губернатора Дальнего Востока. Сергей Михайлович был невысокого роста, с редеющими седыми, зачесанными назад волосами, запорожскими свисающими усами. Сегодня, как и обычно, он был одет в белый китель с Георгием в петлице, в широченные синие шаровары с желтыми казачьими лампасами и мягкие казачьи сапоги. За полгода, что Духовский провёл на Дальнем Востоке, во всех городах и станицах уже знали, что генерал воздержан в личной жизни, не терпит грубой лести, решительно пресекает попытки дать взятки, даже замаскированные под подарок, честен и неподкупен. Генерал никогда не избегал случаев поговорить с обывателями, когда ещё сопровождал цесаревича при его следовании в Хабаровск. Потом в Благовещенске и других городах и поселениях, где останавливались на длительный срок, его часто можно было увидеть общающимся с простым народом на улице. Однако надо бы подчеркнуть, Духовский не умел говорить с народом, и его понимали иногда не так, как он желал. В торжественных случаях Сергей Михайлович считал необходимым обращаться к собравшимся с речами и, когда говорил, то казалось, что вот-вот он остановится, так волновался, весь делался красным, голос дрожал. Да и говорил генерал с картавостью, что свойственно людям, привыкшим постоянно говорить по-французски, и которой любили тогда подражать гвардейские пижоны. Но картавость Духовского была природной и очень не шла к виду старого казака-запорожца, который он старался себе придать. В общем, как оратора его нельзя было сравнить с бароном Корфом, который имел к тому все природные данные. Но что касается работоспособности, и Духовский, и барон Корф не уступали друг другу. Двери квартиры Сергея Михайловича, которую он сейчас снимал вместе с женой, всегда были открыты настежь для любого жителя Хабаровска и иногородних. Многим чиновникам это казалось неудобным: «Помилуйте, какую повадку взяли, чуть что, всякий мужик лопочет – сейчас к Духовскому пойду». Такие выражения я часто слышал от представителей различных служб в резиденции наместника. В узком офицерском кругу Сергея Михайловича звали «Дух». И вот этот человек что-то делал в моём кабинете. – Разрешите войти, ваше превосходительство? – я застыл на пороге, вытянувшись по стойке смирно. – Входите, хорунжий. Это же ваш кабинет. Но что-то я вас заждался. Как мне доложили, обычно вы раньше приходите на службу? – Так точно, ваше превосходительство. Но вчера была получена информация, которую надо было срочно с утра обсудить со штабс-ротмистром Савельевым. А потом я заезжал в городское управление полиции. Поэтому и задержался. – Что за информация, хорунжий? Пришлось кратко рассказать Духовскому о последних событиях и о той версии, которая сложилась у меня в голове. – И какая вероятность того, что ваши умозаключения верны, хорунжий? – спросил меня Сергей Михайлович, когда я закончил доклад. – Ваше превосходительство, я бы сказал – процентов шестьдесят-семьдесят. – Что ж, признаться, это неожиданно… – генерал задумался и сделал несколько шагов туда-сюда по кабинету. – Моя помощь нужна, Тимофей Васильевич? «О как! Первый раз по имени и отчеству обратился», – подумал я про себя, а вслух ответил: – Если вдруг потребуется задействовать солдат из батальона, надо распоряжение генерал-губернатора, чтобы цесаревича Николая Александровича не беспокоить. Духовский задумчиво покрутил ус, а потом произнёс: – Будет такое распоряжение. Этот вопрос я с бароном улажу. А вот цесаревичу считаю необходимым доложить о случившемся и о вашей версии. – Ваше превосходительство, разрешите более подробную информацию собрать, а потом докладывать. Возможно, я и ошибаюсь. И всё это стечение обстоятельств. – Хорошо, сегодня вечером жду вашего доклада, – генерал развернулся и направился к двери. Но сделав пару шагов, остановился и, повернувшись ко мне, произнес: – Совсем вы меня сбили с мысли своими новостями, хорунжий. Я по какому поводу приходил. Мне подъесаул Головачев рассказал, что вы вчера отрабатывали упражнение, где нападающие на конвой были одеты в какие-то белые одежды, благодаря которым смогли подобраться вплотную и уничтожить казаков. Это так? – спросил меня Духовский. – Так точно, ваше превосходительство. Мною были разработаны и по заказу пошиты в ателье десять маскхалатов. – Каких халатов, простите? – генерал удивлённо-вопросительно посмотрел на меня. – Маскировочных халатов, ваше превосходительство. Основное назначение этой одежды – скрыть воина от взгляда противника на местности в зимнее время, что позволит осуществлять незаметное наблюдение за противником и нападение на него, – ответил я. – Как-то это нецивилизованно получается – незаметное нападение. Вам так не кажется, хорунжий? – Ваше превосходительство, ещё недавно в российской армии военная форма отличалась богатством цвета и декоративными элементами. Каждый полк имел свою форму. Такая одежда позволяла увидеть солдат издалека и определить, к какому полку он относится. Визуальный контроль был единственным средством понимания происходящего на поле боя для полководцев. Правда, и сам принцип ведения войны походил скорее на игру в шахматы, – я сделал паузу, собираясь с мыслями. Но генерал поторопил меня, спросив: – А при чём здесь, как вы его назвали, маскхалат? – Ваше превосходительство, опыт последней русско-турецкой войны показал, что «шахматные войны» подходят к концу. Губительный огонь артиллерии, шрапнель, которая буквально выкашивает плотные построения войск. Яркую одежду и батальонные колонны прекрасно используют корректировщики артиллерийского огня. Принятие на вооружение магазинных винтовок приведёт к ещё большему повышению плотности огня и ещё большим потерям в живой силе. – Да… Тимофей Васильевич, мне докладывали, что у вас интересное видение тактики ведения боевых действий в современных условиях. Но почему вы считаете себя правым? Есть какие-то подтверждения вашей теории? – Духовский вернулся к моему столу и, заняв моё место, сел на стул. Мне же дал команду рукой садиться на стул для посетителей. – Ваше превосходительство, практического опыта, чтобы подтвердить мои слова, нет. В Европе вот уже пятнадцать лет не ведутся межгосударственные боевые действия. Российская империя также это время ни с кем не воевала. Но сама логика говорит о необходимости отказа от недостаточного уважения к огню и от ставки почти исключительно на штык. – А как же пуля – дура, штык – молодец? Или Александр Васильевич Суворов был неправ? – генерал улыбнулся. – Если вспомнить суворовскую «Науку побеждать», то полностью фраза звучит так: «Стреляй редко, да метко, штыком коли крепко – пуля обмишулится, штык не обмишулится, пуля – дура, штык – молодец!» Есть и ещё одна фраза: «Гренадеры и мушкетеры рвут на штыках, а стреляют егеря». Только при этом, когда Суворов командовал Суздальским полком, у него стреляли и егеря, и мушкетеры, и гренадёры. Причем по тридцать патронов в год, а не по три, как в других полках. – Интересно… – Сергей Михайлович закрутил на указательный палец левый ус. – Несколько раз читал книгу, а почему-то запомнилось только пуля – дура, штык – молодец, а не вся фраза. А вы, Тимофей Васильевич, получается, относитесь к «огнепоклонникам». – Можно сказать и так, ваше превосходительство. Я, действительно, считаю, что стремительное развитие вооружения приведёт к серьёзным изменениям в тактике ведения боя. И на первое место выступит пуля, а не штык. Хотя «штыковое воспитание», о котором говорит в своем «Учебнике тактики» его высокопревосходительство Михаил Иванович Драгомиров, полностью: – Идти на позиции противника под его губительным огнем от артиллерии, магазинных винтовок, пулемётов смогут только войска с сильной волей и не боящиеся гибели. А чтобы уменьшить потери от огня противника, необходима форма, которая бы не выделяла солдата на поле боя, а, напротив, делала бы его как можно незаметнее. – И вы, Тимофей Васильевич, хотите всех солдат зимой одевать в такие маскхалаты? – последнее слово генерал произнёс уже уверенно. – Ваше превосходительство, это было бы здорово, но боюсь, слишком дорого для государственной казны, – я сожалеюще развёл руками. – Последние годы усмирения Кавказа показали необходимость использования малых команд для скрытого наблюдения за противником, точечных нападений. С нашей стороны такие боевые действия осуществляли кубанские пластуны, у черкесов – хежреты, психадзэ. Именно для таких команд в первую очередь и нужны маскхалаты для зимы и для лета. – Интересная мысль. Насколько мне известно, вы вместе с Головачевым работу написали о действии таких малых групп в тылу противника? – Так точно, ваше превосходительство. Написали. В прошлом году её передали в Академию Генерального штаба. Результаты рассмотрения мне не известны. – Что же, замечательно, что эволюция военной мысли не стоит на месте и молодёжь, как всегда, ищет что-то новое, – Духовский по-доброму улыбнулся. – Подготовьте мне план занятий, на котором бы мы увидели все возможности использования вашего зимнего маскхалата. При этом можете задействовать и силы линейного батальона. – Слушаюсь, ваше превосходительство, – я поднялся со стула вслед за выбравшимся из-за моего стола генералом. В этот момент в кабинет влетел Кораблев. – Тимофей Васильевич, я от Банкова… Ой… Извините, ваше превосходительство… – коллежский секретарь изобразил стойку смирно. – Проходите, э-э-э… – Сергей Михайлович сделал паузу, видимо, пытаясь вспомнить, как зовут, можно сказать, начальника секретной части конвоя. – Коллежский секретарь Кораблев Николай Алексеевич, – пришел я на помощь генералу. – Да… Николай Алексеевич. Проходите. Мы уже с Тимофеем Васильевичем закончили. Так что не буду вам мешать. Вечером жду доклада, – эта фраза Сергея Михайловича была уже предназначена мне. Закончив говорить, генерал вышел из кабинета. – Что-то срочное, Николай Алексеевич? – обратился я к Кораблеву. – Юрий Петрович просит вас подъехать к нему. Он просил передать, что с большой долей вероятности вы оказались правы… Глава 10 Введение в криминалистику – Доброе утро, Юрий Петрович! Какие новости? – спросил я Банкова, входя в его кабинет в полицейском управлении. Следственный пристав поднялся из-за стола и произнёс: – Здравствуйте! Здравствуйте! Проходите, Тимофей Васильевич, снимайте верхнюю одежду. Есть новости, как им не быть. Чаю-с? – Вы знаете, Юрий Петрович, не откажусь. Морозно сегодня на улице. Коллежский асессор, проходя мимо, пожал мне руку, а потом выглянул в коридор и кому-то скомандовал принести чаю. Вернувшись на место, сел за стол и пригласил меня присесть на стул. – Ну что, Тимофей Васильевич, хочу вас обрадовать, хотя повод сам по себе не радостный. Смерть Глафиры Петровны Ермиловой я бы естественной не назвал. Жалко, что я не осматривал место происшествия, но даже по показаниям её мужа, который обнаружил труп, можно было бы сказать, что её убили, – Банков возбужденно потёр ладони и продолжил: – А так как я сегодня после нашего разговора осмотрел тело Ермиловой, то со всей ответственностью могу заявить, что мы имеем убийство с прямым умыслом и с обдуманным намерением. Статья одна тысяча четыреста пятьдесят четыре Уложения о наказаниях уголовных и исправительных. Это каторга от пятнадцати до двадцати годочков. Возможно, и убийство, совершённое ради облегчения другого преступления. А это уже статья одна тысяча четыреста пятьдесят девять и бессрочная каторга. – А каким образом вы, Юрий Петрович, определили, что было совершено убийство? – Ох, Тимофей Васильевич! Если бы Ермилову осматривал не этот алкоголик Венников… Есть у нас в городе такой врач. У него каждый день заканчивается на дне стакана, – следственный пристав брезгливо скривился. – Так вот, если бы труп Глафиры Петровны осматривал тот же Любарский, он бы сразу сказал, что было совершено убийство. – Какие-то улики? – заинтересованно спросил я. – Во-первых, тело Ермиловой нашли в том положении, при котором она не смогла бы получить такое повреждение височной области, – Банков отогнул указательный палец. – Во-вторых, рана на виске соответствует сильному удару либо рукояткой револьвера, либо кастетом. Но дождемся от Любарского, нашего окружного врача, официального заключения. – Юрий Петрович, а вы из описания мужа о том, в каком положении он нашёл труп жены, сделали выводы, что Ермилова не могла получить такое повреждение виска? – я смотрел на пристава с любопытством, и мне действительно было интересно, что он мне скажет в ответ. – Эх, Тимофей Васильевич, как говорится, сам себя не похвалишь – никто не похвалит, – лицо Банкова осветилось задорной улыбкой. – Не буду слишком хвастать, но считаю, что неплохо знаком с судебной медициной. Вы, кстати, в курсе, что о способах определения того, какая рана на теле является смертельной, писал Гиппократ? А после убийства Цезаря его тело осмотрел врач, который установил, что из двадцати трёх ран смертельной была только одна. – Интересные факты. Впервые о таком слышу, – я был действительно поражён этой информацией. – О-о-о, Тимофей Васильевич, ещё в тринадцатом веке в Болонском университете судебная медицина была официально признана в качестве специальности. Иоганн Рихтер в одна тысяча восемьсот четвёртом году обнаружил ультрафиолетовые лучи. Но совсем недавно узнали, что в свете ультрафиолетовой лампы более свежий лак выглядит темнее. И что нам это дает, Тимофей Васильевич? Я смотрел на следственного пристава, который в этот момент напоминал моего учителя химии по кличке Матрас. Это прозвище он получил потому, что лет двадцать проходил в костюме из темно-синей ткани в светло-серую полоску. Ещё он был фанатом химии, и каждый его урок был представлением одного актёра, который вещал о торжестве химии на планете Земля. Несмотря на любовь к своему предмету, Матраса мало кто любил из учеников. Его любимой фразой при выставлении оценки в журнал были слова: «На пять знает химию Бог, на четыре я, на три отличник, ну а вам, молодой человек, неуд». Вот и сейчас я видел перед собой фанатика от науки, но, кажется, ещё адекватного. – Не могу сказать, Юрий Петрович. А что нам даёт такое свойство лака в ультрафиолетовом свете? – Это нам даёт, что отреставрированные участки картин и кустарно переписанные подписи на деньгах будут проступать более тёмными пятнами. Это поможет бороться с фальшивомонетничеством, подделками картин. В общем, будущее за криминалистикой. Вам знаком такой термин? Судя по тому, как мне задал вопрос Банков, это тоже было каким-то новшеством в это время. Поэтому решил притвориться валенком. – Первый раз слышу, Юрий Петрович. А что он означает?