Женщина сняла с моего плеча холщовую сумку с пледом и едой Лили. Я перехватил Лили так, что передними лапами она уперлась в мое плечо, и зашептал ей на ухо: – Я приеду за тобой через неделю. Ни в коем случае не думай, что я не приеду. – А когда приедешь? – Всего семь раз поспишь – и я заберу тебя. Я поцеловал ее в макушку и спустил на землю. Потом вручил поводок женщине, так что теперь моей собакой управляла она. – Ну, пойдем, – сказала она. – Я познакомлю тебя с Сэди, Софи и Софи-Ди, – она повернулась ко мне: – С ней все будет хорошо. Я кивнул: я тоже так считал. И вместе с тем сомневался. А будет ли? Все ли будет хорошо? Лили остановилась, обернулась, чтобы посмотреть на меня, и мы оба судорожно проглотили вставший в горле ком. Женщина открыла калитку, ведущую в вольер для мелких собак, и я успел заметить в нем еще трех такс. Две были длинношерстными, одна – короткошерстной, как Лили. Я решил, что короткошерстную зовут Сэди, потому что она пятнистая и выглядит не так, как другие две, которые с виду были вылитые Софи. Все трое приветствовали Лили, завиляв хвостами. ПРИВЕТ! ПРИВЕТ! ПРИВЕТ! Я! СЭДИ! Я! СОФИ! Я! СОФИ-ДИ! Лили помедлила, а потом тоже завиляла хвостом и вошла в вольер. Внутри она сразу растворилась в вихре лап, хвостов и ушей, калитка закрылась за ней. Последним, что я услышал, был ее характерный лай: Я! ЛИЛИ! Уже в машине я вдруг принялся по-дурацки всхлипывать. Откуда ей знать, что я вернусь? Откуда ей знать, что я не бросил ее? Просто она доверяет мне. Как я должен доверять Джеффри. Для этой смски наверняка есть логичное объяснение. «Хочу поиграть» означает покер. Поворачиваюсь к Джеффри и вижу, что его ноутбук снова открыт, а в ушах у него самого наушники. Я, наверное, отключился. Отвлек его от сериалов и тут же задумался о своем. Глубоко вздохнув, я предпринимаю еще одну попытку – хлопаю его по плечу и вынимаю наушник из его левого уха. – У нас обоих осталось несколько свободных дней до начала работы. Как смотришь на то, чтобы съездить в Сан-Франциско? Я жду его реакции. Жду, что он физически отстранится, недовольный такой внезапностью. Жду, что он наотрез откажется впустить солнечный свет и начнет оправдываться, искать причины, по которым должен остаться в Лос-Анджелесе, – хоть что-нибудь, чтобы отвлечь внимание от своей «игры» с Клиффом. Но вместо этого он просто улыбается и отвечает: – Ладно. Позвоночник Мой мобильник выдает угрожающую, почти минорную трель, как обычно бывает, когда еще до того, как успеваешь ответить на звонок, уже догадываешься: что-то стряслось. Я замешкался, доставая его из кармана, и звонок чуть было не переключился на голосовую почту. Время для плохих вестей самое неподходящее – утром нам уезжать на свадьбу Мередит. Звонит Джеффри. – С Лили что-то неладное. Приезжай скорее. Бросаю взгляд на часы. Четвертый час, я и без того уже на пути к дому. Только что я вышел из продуктового магазина и собирался покончить с последним делом в своем списке – забрать из химчистки рубашки, которые понадобятся нам на свадьбе. – А нельзя подождать с этим еще полчаса? Я пытаюсь представить себе все плохое, что только может случиться с Лили. Рвота. Понос. Неприятно, само собой, но еще не конец света. Объелась лакомств из своего рождественского чулка. Захромала? Однажды она засадила в лапу занозу, как в старой истории про Андрокла и льва. Понадобилось только одно: ласками уговорить Лили посидеть неподвижно, чтобы извлечь колючку. Кровотечение? Кровотечение – это просто, надо только надавить как следует. Джеффри такой паникер. Что бы это ни было, подождет еще немного. – Она не может ходить. Приезжай сейчас же. Дома я застаю Лили в ее лежанке в гостиной, рядом на полу сидит Джеффри. При моем появлении вид Лили становится недовольным и озабоченным, однако она не вскакивает и не виляет хвостом. Новенький красный мячик из рождественского чулка неподвижно валяется на полу. Я вижу, что она даже не встречает меня, как обычно, и у меня замирает сердце. – Ну, что тут у вас? Я почти не хочу слышать ответ. Через восемнадцать часов нам снова надо быть в самолете, мне сейчас не до трагедий. – Сейчас покажу, – отзывается Джеффри. Он вынимает Лили из ее лежанки преувеличенно бережно, как делал первые несколько месяцев, пока мы встречались – еще до того, как они подружились и он научился брать ее на руки как полагается. Джеффри ставит Лили на все четыре лапы, и задняя половина ее туловища сразу сникает, задние ноги вяло отъезжают в сторону. Они отказываются держать ее. Мое сердце ухает в глубины, где обычно помещается желудок, сразу становится трудно думать и дышать. Я опускаюсь на пол рядом с ними, беру Лили одной рукой под мускулистую грудь, другой – под мягкое брюшко. И снова ставлю ее, поддерживая обеими руками. Убирать руки мне страшно. – Постой ради меня, Лили, – прошу я, как гипнотизер зрителя, которого он только что ввел в транс. Когда я наконец разрешаю себе убрать ладонь из-под живота Лили, ее когти скребут по твердым доскам пола и ноги снова подворачиваются вбок. – Ну же! – На этот раз я даже не прошу, а умоляю. – Постой ради меня, детка. Но когда я убираю руку, снова раздается отвратительный скрежет когтей по дереву, и ноги опять отказываются держать Лили. На этот раз она чуть не заваливается на бок, я успеваю подхватить ее в последнюю секунду. – Что случилось? – Ничего, – отвечает Джеффри. – Но что-то же все-таки случилось, – возражаю я и добавляю: – Что ты сделал? – Я сделал? – Джеффри ошарашен. Лили стала моей собакой задолго до того, как мы с Джеффри познакомились, и хотя потом, когда между нами возникли отношения, она стала и его собакой, это были совершенно другие узы. Он вел себя не настолько заботливо (или, если уж на то пошло, больше запрещал ей), а когда был недоволен ее поведением, то всегда устранялся от ответственности, как делают отчимы и мачехи, – разводил руками и называл Лили «эта твоя собака». Джеффри действительно ни в чем не виноват, но я все равно теряюсь в догадках. – Ты меня в чем-то обвиняешь? Я гляжу на Джеффри. Обвиняю ли я его в чем-то? Даже в этот момент я не знаю точно, к чему относится мой вопрос – к Лили или той самой смске. Понятия не имею. Но чувствую, как дрожит в моих руках Лили, и понимаю, что сейчас не время для этого разговора. – Нет. – Очень на это надеюсь. – Не обвиняю, честно, – спешу задобрить его я и переношу Лили обратно на лежанку, где ее хотя бы окружают со всех сторон мягкие бортики. – Пожалуйста, побудь с ней, пока я позвоню ветеринару. Только набрав номер нашего ветеринара и услышав голосовую почту, я спохватываюсь: сегодня канун Нового года и на часах уже четыре. Я сразу звоню в первую же ветеринарную больницу, какая находится в списке, хоть она и далеко от нас, в западной части города. Я объясняю, что случилось, и мне настоятельно рекомендуют привезти Лили к ним немедленно. Если они и в силах ей чем-нибудь помочь, то времени для этого есть совсем немного, и оно быстро истекает. Я заканчиваю разговор, хватаю плед и кутаю в него мою девочку. Бережно подняв ее, я киваю Джеффри. – Едем. В машине, остановившись у светофора и понимая, что зеленый свет ждать придется долго, я разражаюсь рыданиями. Я уверен, что теперь либо моей собаке придется обзавестись колесами для задних лап, либо мне – попрощаться с ней. Без предупреждения, без попытки сменить позу, встать или присесть, Лили какает на плед, расстеленный у меня на коленях, и мои рыдания становятся еще горше. Она умирает, моя крошка. Прямо здесь, у меня на коленях. Загорается зеленый. Я ору зазевавшемуся Джеффри «ГАЗУЙ!», он давит на газ, а я судорожно ищу в кармане куртки пакет для собачьих какашек, потому что такие пакеты распиханы по карманам всех моих курток – я панически боюсь, что в нужный момент под рукой не окажется ни одного. Кое-как отчистив плед, я сую запечатанный пакет в ноги. Я помню, что Джеффри это не нравится, но он молчит, и потом, что еще мне остается? Мы оба открываем окна, чтобы проветрить машину. Джеффри показывает приличное время, промчавшись через весь город, а я, увидев первую же вывеску «Ветеринарная больница», велю ему тормозить, хоть адрес не соответствует тому, который я нацарапал на обороте чека из «Таргета». Наверное, в спешке я что-то перепутал. В приемной тесно, жарко и суматошно, и я уже опасаюсь, что со мной случится приступ паники. Сестра вручает нам планшет с зажимом и бланками, но я отталкиваю его, заявив: «Нам сейчас не до бумажек!» Джеффри извиняется за мою резкость, чем злит меня, и сам берет планшет с ручкой. Свободно только одно место, он занимает его и начинает писать. Я приваливаюсь к дверному косяку и держу на руках Лили в ее потрепанном пледе. Вскоре выходит врач, и когда я объясняю, что случилось, она говорит, что нам нужна хирургическая больница на другой стороне улицы, двумя кварталами дальше. Тик-так, тик-так. Драгоценные минуты утекают одна за другой. Когда мы уже поворачиваемся, чтобы уйти, какая-то женщина, похожая на даму с поленом из «Твин Пикс» (хотя это я держу полено в виде парализованной таксы), хватает меня за руку и восклицает: «Что бы ни сказали вам, не усыпляйте свою собаку». Только что мне хотелось послать ее подальше, но от этих слов я застываю как вкопанный, и по щекам вдруг катятся слезы. – Она еще будет счастлива, если вы позволите ей, – добавляет незнакомка и мгновенно затмевает в моих глазах весь мир. Я киваю, продолжая лить слезы, а Лили даже не пытается слизнуть их. Где-то в глубине души я понимаю, что нельзя терять и секунды, и это осознание возвращает мне способность двигаться. Я выскакиваю за дверь. Джеффри влетает на стоянку перед хирургической больницей, подрезав по моему настоянию сразу несколько машин. Нас уже ждут, последнего из врачей вызвали специально для нас. Хирургическая сестра забирает у меня Лили и поспешно уносит ее за качающуюся на петлях дверь. Я и опомниться не успел, как она исчезла. Никто не дает нам заполнять никакие бланки. Никто не предлагает сесть. Никто не советует мне не усыплять мою собаку. Не зная, как быть, мы стоим посреди большого стерильного помещения, в окружении тревог и трагедий. Смотреть здесь не на что, кроме собственных ног. Бесплатный кофе есть, но наверняка омерзительный на вкус, и вообще, как можно пить черные помои, когда весь остальной мир потягивает золотистое новогоднее шампанское? После недолгого, но бесконечного ожидания нас приглашают в отдельную смотровую. Лили там нет. Зато есть два стула, и мы садимся. И нервно ерзаем, пока не входит ветеринар – блондинка с добрым лицом, слишком спокойная для хирурга и вместе с тем настолько властная, словно отслужила в армии. На основании неврологических симптомов она подозревает у Лили повреждение межпозвоночного диска и собирается провести миелограмму, чтобы точнее определить место формирования грыжи. Что такое миелограмма, я не знаю, и понимаю, что восполнять этот пробел некогда, но судя по всему, это слово означает некий вид обследования с целью выявления патологий позвоночника. – А что потом? – А потом, в зависимости от результатов миелограммы, больше всего шансов, что Лили снова сможет ходить, даст операция. – Операция, – с этой мыслью я стараюсь свыкнуться так быстро, как только могу. – Чем раньше, тем лучше. Видимо, раздумывать вообще некогда. – То есть понадобится операция или нет, будет известно после миелограммы?