Они вошли в просторную палату с высокими окнами от пола до потолка, за которыми чернела ночь. В углу был сестринский пост. Вдоль каждой стены стояли пластиковые боксы на ножках, а в них лежали младенцы. От боксов к машинам тянулись провода и трубки. Машины с шумом качали воздух, мерно двигались вверх и вниз, пищали и мигали лампочками. Машины говорили сигналами – язык, понятный Лили. Они прошли мимо женщины, кормившей грудью крошечного ребёнка, в его ручонке виднелась игла от капельницы, а дальше, в углу у окна сидела мама со свёртком в руках. От свёртка шёл провод и более широкая трубка. Мама держала ребёнка, завёрнутого в пелёнки и розовое больничное одеяльце. Отсюда Лили не могла его хорошо разглядеть. Она на мгновение застыла на месте. Застеснялась. Хотя всё это было немного странно – ребёнок был крохотный и беспомощный. Мама протянула руку. – Иди сюда, Лили. Лили подошла поближе и увидела идеальное личико спящего ребёнка с крошечным носиком, розовым бутончиком губ и длинными ресницами. – Ах! – сказала она. – Какая красавица! Мама сонно смотрела на неё. Кожа вокруг глаз натянулась от напряжения. – Привет, Лили. Это твоя сестрёнка. Да. Хорошенькая, правда? Мама, видимо, так сильно устала, что даже не спросила, что здесь делает Лили. За спиной Лили послышался шорох, и, обернувшись, она увидела, что к ним идёт медсестра, улыбающаяся, седая женщина с короткой стрижкой. В руках она держала планшет с зажимом. – А ты, наверное, старшенькая! Она взглянула на записи. – Ну что же, – обратилась она к матери, – рентген грудной клетки показал, что всё чисто. Теперь ждём анализы крови, чтобы подтвердить, что количество лейкоцитов снизилось. Но… Она наклонилась и посмотрела на данные машины, к которой вели провода и трубки от малышки. – Основные показатели и частота пульса в норме. В общем, всё хорошо. Родители, можете пойти попить кофе, если… Она повернулась к Лили. – Лили. – Если Лили захочет подержать малышку. Мама с папой повернулись к Лили. – Ой, – сказала она, и её сердце затрепетало, словно зверёк в клетке, – да. Конечно. Подержу. Она осторожно поставила сумку под мамин стул, пытаясь сложить ручки, чтобы никто не заглянул вовнутрь. Кто-то вроде тихонько пискнул, но, может, показалось. Мама встала. На ней был длинный синий больничный халат и домашние мохнатые тапочки. – Чашечка кофе не помешает, – заметила она. – В фойе внизу есть кафе «Нерон», – сообщила сестра. – О, это место нам хорошо знакомо, – улыбаясь, сообщил отец. – Старшая там как-то пряталась. – Не поняла. – Это длинная история, – махнул рукой он. Мама усадила Лили на стул, а потом вместе с медсестрой вручила малышку, устроив её у Лили на коленях, так, чтобы не касаться провода и чтобы ребёнок не проснулся. – Вот и хорошо, – сказал отец. – Мы мигом. – А я… с ней одна останусь? – испугалась Лили. – Мы здесь, милая, – успокоила её медсестра. – Нас тут больше, чем детей. – Ладно, – согласилась Лили. Ей многое хотелось сказать, но все так устали, что, наверное, разумнее было отложить разговор на потом, язык ворочался с трудом. Она крепко и нежно держала ребёнка. Малышка казалась очень тяжёлой и в то же время легче воздуха. Вот-вот упорхнёт через окно, хоть и закрытое. Лили разглядывала крохотное личико, поднимающуюся и опускающуюся грудь, ресницы, губы и щёки. Ей хотелось смахнуть слёзы со своих щёк, но она не могла поднять руки. Она полюбила сестрёнку внезапно и мучительно. Даже не верилось, что боль бывает доброй. Так страдает земля, выпуская цветок, или раскрывающийся бутон, показывая нежные лепестки. «Привет», – сказала она. Мама с папой ушли. Медсестра вежливо исчезла. Наверное, у неё был опыт: она немного попятилась, а вскоре уже сидела за своим столом. Лили долго-долго смотрела на личико сестрёнки. Она много раз слышала, как в фильмах люди говорят, что они сделают всё для кого-то, но до сих пор не понимала, что это значит. Эти реснички. Носик. Нежная кожа. У неё не хватало слов выразить это чувство, но они напоминали ей о крохотных цветках на деревьях весной, облаках, свете на тонкой кожице листа, о падающих снежинках, о неустанном дыхании моря. Потом подняла голову – все младенцы исчезли вместе с прозрачными пластиковыми боксами с проводами, машинами, с медсестрой и сестринским постом, остались лишь пустые стены, без плакатов, она была в пустой белой комнате. Окна тоже исчезли. Со всех сторон одни пустые стены. И ни одного звука, сигналы прекратились. Лили видела лишь дверь, через которую вошла. Комната превратилась в собачью переноску, только огромную – даже стены не смыкались с полом под прямым углом, а изгибались, как пластиковая коробка, в которую её запихивали там, в подвале. Лили встала, держа на руках малышку. Машины и провода исчезли вместе со всем остальным. Перед ней стояла каталка на колёсах, маленькая копия кровати, которую она видела в коридоре. Она осторожно положила на неё малышку. Ребёнок не проснулся. Лили подошла к двери и подёргала за ручку. Заперто. Она видела два запора: сами язычки и пазы, куда они входят, но не понимала, как их открыть, а ручка не поворачивалась. Почти всю ночь её не пускали в дверь снаружи, а теперь заперли внутри. Глава 27 За спиной послышался шорох, и Лили обернулась. В белой пластиковой комнате был только один предмет – оранжевый пакет, теперь лежавший на боку. – Говорил же, что мы ещё нужны, – буркнул Ворон. Он взлетел и сел ей на плечо. Кротиха и Мышонок сидели на полу. – Что происходит? – спросила Лили. – Мы не задаём вопросов, просто делаем, – заметил Ворон. – Что делаете? – То, что нужно. – Например? – Этого я не могу тебе сказать. – Объяснил, называется, – пробормотала Лили. Она начала осматривать комнату, огромную белую комнату-переноску, пытаясь за что-нибудь зацепиться, найти какой-то предмет, который ей поможет. Но в комнате ничего не было: ни окон, ни замков, ни телефона, просто гладкая пластиковая коробка, где она застряла со своими зверьками. И малышкой, её сестрёнкой, спавшей на каталке. – Помогите мне найти, – попросила она зверей. – Что? – уточнил Мышонок. – Сама не знаю. Что-нибудь. Должно же здесь что-то быть. – А-а, – согласился Мышонок. – И правда. Он принюхался, провёл носом по низу стены. Лили ждала от него каких-нибудь вопросов, но он, очевидно, не нуждался в дополнительных инструкциях. – А я не вижу, – напомнила Кротиха. – Поэтому просто посижу.