- Отпусти! - Всё, Архип. Мёртв! - Отпусти. - Приди в себя, твою мать! Красное месиво медленно отдалялось. Ещё не всё! Не так быстро... Брыкнулся, повалив Мержинского в сугроб. Сам упал рядом. Перекатившись, он навис сверху и щедро влил спирт из походной фляжки мне в рот. Трахею сперло. .. Мне восемь. Утро. Я выхожу на кухню. И первое, что попадает в поле моего зрения - большой сом в раковине. Он жадно загребает ртом воздух и хлопает о железный край хвостом. Дзынь. Дзынь. - .. И что? Ради чего всё это было? Десять лет коту под хвост. - Голос матери чужой и отстранённый. Она сидит на стуле и вертит в руках бокал с чаем. - Алин, давай не сейчас, - просит отец, отворачиваясь к окну. - Почему не сейчас-то? Дзынь. Дзынь. - Не при детях хотя бы. - А-а-а! Ты о детях вспомнил? - Алина... - Что, Алина? - Дзынь. - Что, Алина? Дети у него... Пусть знают дети, какой у них отец. Сволочь и мразь. Променять семью на какую-то вшивую официантку... - Хватит. Дзынь. Дзынь. Дзынь. - Я ещё даже не начинала. "Всю жизнь на руках носить буду. Горя знать не будешь. Подарками осыплю!" Вот все твои подарки за десять лет, - кивок в мою сторону. - Её, небось, больше балуешь? - Алин... Дзынь. - Да уйми ты эту рыбу! - Зло рявкает мать на меня. - Как я должен её унять? Бокал громко хлопает о столешницу. Стул издает противный скрип, оставляя следы на паркете. Мать подходит к мойке, достает нож и вонзает его в рыбину. - Вот ... так. Взять нож ... и ... унять, - каждое слово она сопровождает новым ударом лезвия. Я замираю, не в силах отвести взгляда от её рук, планомерно покрывающихся кровью. Ещё минуту назад живая, рыба на моих глазах превратилась в решето. - Совсем крыша поехала? - Отец подобрался к ней со спины и прижал к себе. Нож выпал. Окровавленные руки задрожали. - Что ты за чудовище, Алина? .. Чудовище. *** Темная казарма. Тридцать коек. То там, то здесь раздавались поскрипывания и тихие шорохи. В эту ночь вряд ли кто-то заснёт. А она, ночь, выдалась на удивление спокойной. Не было слышно постоянного свиста "Градов" и взрывов, долетающих сюда с мест боевых действий. Не было слышно ветра и воя собак. Она словно насмехалась над нами, получив две жизни в обмен на спокойствие. Когда убеждал себя в том, что мне нечего терять, я и помыслить не мог, что что-то всё-таки осталось. Большое и незримое, что не давало мне перешагнуть черту. Человечность. Это была она. Но я лишился и её. Лишился подле того, кому она вовсе не была знакома. Должно ли это меня успокоить? Успокоить, когда за стенкой лежат двое моих друзей в "черном тюльпане", ещё утром ходившие по этой земле. Война. Я в полной мере осознал, что у этого слова был солоноватый привкус железа, бешеная боль потери и безысходность. Понимание собственного бессилия, когда на твоих глазах убивают невинных ребят. И лучшее, что ты можешь сделать — убить в ответ. Я прекрасно понимал, что мои действия подставили под удар всех остальных. Не сегодня — завтра до нас доберутся. И малой кровью мы не отделаемся. Но поступить иначе не смог. Наши дни итак уже были поставлены на счётчик... Когда всё в моей жизни пошло наперекосяк? Когда я связался с Верой? Когда стал участником этих грязных игр Рустема? Или всё началось гораздо раньше и корни этого шли из детства? Я не смог бы дать на это вразумительного ответа. Одно лишь знал точно – это всё уже не игра. А моя дикая животная реальность. И чем дальше она меня вела, тем страшнее становилось...