Стиснув зубы что есть мочи, Даня принялась раскручивать упаковку чупа-чупса в районе стройной ножки-палочки. Чем ниже касался Яков, тем свирепее она дергала упаковку. Провоцирующие прямоугольники ленты тряслись в ее руке от каждого рывка. Наконец сладость была открыта. Даня сунула чупа-чупс за щеку и резко повернулась. Рука Якова замерла в воздухе. Ленту она припрятала, прижав к бедру и припечатав сверху ладонью. – Вкусно? – Яков, прищурившись, наблюдал за тем, как палочка от чупа-чупса перекатывается от одного уголка девичьих губ к другому. – Ф-вкуфно. – Даня выпрямилась и, причмокнув вишневой сластью, пристально уставилась на сидящего на диване мальчишку. «Мальчишку» ли? – Что? – Яков лениво вытянул из волос заколки. По плечам рассыпалась светлая мягкая роскошь. – Ты злишься, Какао? Даня вытащила изо рта чупа-чупс и прижала вишневый леденец к губам. – Да, Принцесса. – Почему? – Потому что я злая. Девичий язычок коснулся основания леденца и прошелся по округлой поверхности до самой вишневой макушки. Лицо Якова утратило абсолютно все оттенки сонливости. В глазах появился блеск. – У тебя, по-моему, были какие-то проблемы. – Даня неторопливо указала чупа-чупсом на пиджак Якова. – А… ну да. – Он сглотнул, настороженно оценивая холодность ее обращения. – Не получилось… снять. – Вот как? – Даня сунула леденец в рот и смачно причмокнула, с задумчивым видом двигая пальцами палочку из стороны в сторону. – Бедняжка. Что же с тобой делать… – Она достала чупа-чупс и облизнула губы, избавляясь от выступивших капель слюны. – Думаешь, почему я вернулась? – Почему? – послушно переспросил Яков. От его прежней расслабленности не осталось и следа. – Чтобы все-таки помочь тебе раздеться. – Даня резко оперлась на диван коленом. Выдвинутый край конструкции слегка просел под ее весом. Яков, утратив равновесие, качнулся в ее сторону. Ловко сграбастав его за лацкан пиджака той самой рукой, сжимающей палевную находку, Даня, не особо церемонясь, протолкнула вишневый леденец между приоткрытых губ Якова. – Подержи-ка, – деловито распорядилась она. «А ведь он когда-то, кажется, про здоровье мне что-то втюхивал, – рассеянно подумала Даня, наблюдая за тем, как красный леденец оглаживает губы Якова, проскальзывает глубже и, наконец, скрывается в его приоткрытом рту, а глаза округляются. – А я ему обслюнявленный леденец впихиваю… Бактериями делюсь, ага. Я ж щедрая». Не заметив за собой и намека на раскаяние, Даня убедилась, что Яков не собирается избавляться от чупа-чупса, и переключилась на его одежду. За это время она успела стянуть пиджак с одного плеча мальчишки. Рука проскользнула в пространство между плечом и копной пушистых волос, утянув за собой и весь пиджак. Рывок был достаточно легким, но страдающий от недостатка равновесия Яков все же не удержался. Чтобы не опрокинуться окончательно, он, неуклюже качнувшись, выставил руки и оперся сзади ладонями на одеяло. Видимо, Дане сегодня щепотка равновесия тоже не досталась, потому что от собственных действий она, завалившись вперед, уткнулась лицом в грудь Якова. – Ой-ой. – Девушка хихикнула, а, попытавшись вернуться в исходное положение, вновь тюкнулась носом в его грудь. На белоснежной рубашке остались живописные пятна от остатков помады, тоналки и мелкие полоски от туши рядом с блестящей пуговицей. – А теперь ты не такой идеальный. – С губ Дани сорвался еще один смешок. «Что это со мной? Несу какую-то чушь. Хихикаю как подросток в пубертате. – Осознание собственной неадекватности ничуть не помогло исправить ситуацию. Остановить волну смешливого фырканья никак не получалось. – Как же забавно…» Яков смотрел на нее и молчал. Стройный и обманчиво хрупкий. От его вида Даню пробрало до дрожи. Мысли, меняя скорость, сталкивались и порождали красочные картинки – одна хуже другой. Значит, Якова кто-то касался. Гладил лицо, дотрагивался до шеи, прикасался к обнаженной груди, прижимал к себе за тонкую талию, общупывал упругие бедра, проводил ладонями по тренированным ногам. Трогал… полностью. Злость затопила разум потоком воды, хлынувшей сквозь разбитую плотину. Он всегда с такой яростью сопротивлялся, избегая прикосновений, едва разрешил до него дотронуться на снятии мерок и делал вид, что чужая близость ему неприятна, а сам оказался вовсе не таким уж хрупким васильком. Злость нарастала. По груди Якова съехала и меланхолично рухнула рядом с его боком на одеяло припрятанная лента. Даня швырнула ее в него. Изумление в глазах мальчишки переросло в откровенную ошарашенность, когда он рассмотрел вещь, которой в него запульнули. – Прикольные вещички ты рядом с чупа-чупсами хранишь, – хмыкнула Даня, полностью забравшись на диван. Тонкие светлые бровки выгнулись замысловатыми фигурками. Ясные зеленые глаза обзавелись блеском, отчего юное создание превратилось в воплощение какой-то невообразимой чистоты и невинности. Смазливый да еще и с талантом притворяться чистеньким ангелочком. Порочная смесь. И невообразимо взбесившая Даню. Разве кто-то когда-либо способен был так легко вывести ее из себя? Никогда и никто. Она могла испытывать ненависть и могла ощущать злость. Но чувство, абсолютно и полностью выбивающее у нее землю из-под ног, заставляющее ее пылать, дрожать, искриться от свирепости и задыхаться от собственной уязвимости, воспринимать мелочь, касающуюся жизни постороннего человека, словно часть собственного жизненного круговорота – нет, до этого момента подобное чувство ей знакомо не было. Даня потянула палочку чупа-чупса на себя, чуть-чуть перестаравшись с силой, – леденец проехался по зубам Якова. И сунула сладкий шарик за собственную щеку. «А сейчас его бактерии и микробы – мои». – От подобной мысли стоило бы снова глупо похихикать, но злость продолжала главенствовать над остальными эмоциями. – Хочешь мне что-нибудь сказать? – Даня хлюпнула леденцом. Яков мельком глянул на ленту презервативов и машинально облизнул губы. «Наверное, они по вкусу как вишневый леденец. – Мысль, отдающая ледяной констатацией. – Его губы». Тишина. «Молчит… Лады, значит, ничего не жаждет мне рассказать». О чем она его просила? В чем уверяла? На какие должностные обязанности ссылалась? Даня даже не вспомнила об этом. Все поглотила злость. Удерживая леденец в правой руке, Даня возложила ладонь на грудь Якова. Он судорожно выдохнул. Реакция показалась ей забавной. И она с азартом, приправленным холодной злостью, принялась расстегивать пуговицы на его рубашке. Серебристые кругляши под ее пальцами охотно и быстро теряли контакт с петельками. Никакого сопротивления. Только дыхание, приподнимающее его грудную клетку вместе с деятельной рукой Дани. Одна. Вторая. И еще. Легко и непринужденно. Она поймала себя на мысли, что даже это стандартное движение приносит ей колоссальное удовольствие. Трение, порождающее касанием пальцев о шершавые края пуговицы. Шорох ткани, а за ним медленное обнажение юношеской груди. Разве она когда-нибудь кого-то раздевалавот так? Как выглядели ее ухажеры? В памяти всплывали лишь обрывки образов. Мускулистые и высокие. Крепкие и поджарые. Возможно, даже красивые. Даня не особо заостряла внимание на деталях. Не отталкивающая внешность – и ладно. Крепкое тело, которое может принести ей удовлетворение? То, что и нужно. Разик, два, три – снять напряжение. Временный фактор. Нечто, чем можно попользоваться и отодвинуть в сторону. Ведь отличающаяся отличнейшей памятью Даниэла Шацкая даже путала их имена и не сразу вспоминала их лица, если с кем-то вдруг «посчастливилось» встретиться на улице. В этом плане ей всегда был важен результат, и именно тот, который можно было достичь чрезвычайно быстро. Сам процесс не вызывал у нее интереса. Прелюдия? Ласки? Неспешное и сладкое познавание друг друга? Тел, форм, изгибов, реакций, ощущений, эмоций… Зачем? Для чего? Бесполезные действа, лишенные смысла. Но прямо сейчас ее руки действовали так, словно уже давно привыкли к подобной игре. Ловко и в то же время неторопливо. Пальцы наслаждались. Тело наслаждалось. Глаза наслаждались. И в омуте мыслей, отяжелевших от бытийного рационализма, вспыхнуло обжигающей искрой до смешного примитивное желание. «Хочу его раздеть». Сейчас. Ни завтра, ни через неделю, ни через год. Прямо сейчас. Наверное, она дрожала. Может, от нетерпения? Жемчужины на цепочках в ушах раскачивались как безумные и задевали ее шею. А тот жемчуг поверх платья? Все стало лишним и ненужным. Все мешалось. Даня убрала руку и вытянула из ушей серьги, расстегнула цепочку на шее. Украшения скатились по одеялу куда-то вниз – к полу. «Волосы тоже хочу распустить». Но воплотить в жизнь и этот порыв не удалось. Даня накрепко залипла на представшем перед ней образе. Который был создан не без ее участия. Края рубашки все еще кое-что скрывали. Собранная в застывшие волны ткань приоткрывала красоту по частичкам: здесь просвет, тут обнаженный кусочек. Не составило бы труда откинуть в стороны больше ничем не сдерживаемые белоснежные тканевые края и увидеть все и сразу. Но ведь познавать прекрасноенеспешно– разве не в этом истинное наслаждение? Особенно, когда дальнейшее обещает еще больше удовольствия. Кожа Якова – и так всегда бледная – в приглушенном свете комнаты приобрела оттенок нетронутого снежного покрова. Линии шеи, холмики-ключицы, обнажившийся живот – девичий взгляд метался туда-сюда, жадно захватывая то, что позволяла увидеть скомканная ткань рубашки. Тонкая талия и плоский живот, но вовсе не такой, как у девушек. От каждого вдоха кожа чуть натягивалась, обозначая мускулы живота. Однако вся эта умеренная мощь настолько эстетично вписывалась в контуры его фигуры, что казалась насквозь пропитанной изяществом. «Изящная мускулистость. Как вам? Это ж надо так выглядеть! – Даня абсолютно беззастенчиво пялилась на впадинку пупка Якова – такую же, мать ее, изящную. – Дышать не могу…» Яков не шевелился. Сошел бы за ледяную статую, да судорожные вдохи-выдохи выдавали. Похоже, с дыханием у него тоже возникли некоторые проблемы. Уловив краем глаза новую деталь, Даня наклонила голову к плечу, чтобы выбрать лучший угол обзора. И ей это удалось. В тени пещерки, созданной краешком рубашки, притаился округлый бугорок – и да, такой же изящный, как все в его владельце. Именно так Даня и воображала тогда, в ванной, когда он стянул футболку, а она закрыла глаза, – представляла себе эти маленькие бледно-розовые пимпочки сосков. В голове снова что-то щелкнуло. Что у нее там периодически перегревается и пытается взорваться? Казалось, что пламя жжет голову изнутри и пробирается наружу прямо через кожу. «Невыносимо».