– Современные девочки чувствительны к баблу, которого у нашего папы много. Автоматически его много и у нас. В их глазах, конечно. Так что я завидный жених. Эдакий принц Гарри уездного масштаба. В таких обстоятельствах сложно верить в чью-то искренность. – Можем позвать Жанну, – брякнула я, чтобы его отвлечь. Знала, что мысль эта придется ему не по вкусу. – Она давно хотела посидеть по душам. Последнее время редко видимся. – Нет, давай тогда никого звать не будем, – поспешно возразил братец. – Вот опять ты меня сбила с мысли. Стас – отличный парень. И если у вас когда-то не сложилось, не стоит ставить крест… – Дело не Стасе. Ты субъективно смотришь на вещи. Просто… Все, хватит болтать: излучение телефона отрицательно действует на мои мыслительные способности. Ну, и прочее в том же духе. Жду. Братец хмыкнул, но заявился через час, держа в одной руке бутылку мартини, а в другой – пакет с провизией. Я понесла еду на кухню и сразу почувствовала запах клубники, магазинной очереди, а еще странный запах с металлическим оттенком. Я уже научилась его различать – это был запах лжи. Хорошо, что брат не видел, как я жадно втягиваю воздух ноздрями, пытаясь выудить еще хоть капельку информации. – Если тебя не кормить, ты исчезнешь с лица земли. Иногда мне кажется, что ты ешь только в гостях… – Неправда. Вот сегодня у меня на ужин рассольник. Ну и голубцы, разумеется. Кушать подано, садитесь жрать, пожалуйста, – дурашливым голосом продолжила кривляться я, опасаясь, как бы Ден не заметил за моим наигранным хорошим настроением то непонятное томление, не дававшее покоя в последние недели. Может, он прав, и мы со Стасом когда-то поторопились, а теперь я кусаю себе локти? И медленно схожу с ума, решив, что у меня открылись суперспособности? – Ничего себе, набор! – присвистнул братец, шаря по кастрюлям. – Неужто для меня старалась? Или у тебя появился кто-то, достойный борщей? Если да, ты только скажи, и я… – Никто не появился. В случае чего, ты узнаешь об этом первым, – заверила я, накрывая на стол. – И все-таки я хотел поговорить с тобой про Стаса. Вы, жуткие умники, уже почти год морочите мне голову. Я так и не понял, почему вы в очередной раз разбежались? Ладно тогда, тебе едва стукнуло восемнадцать, он был старше… И не куксись, вся родня была в курсе, хотя вы и думали скрыть очевидное. Ваше расставание тогда вполне понятно: твой юношеский максимализм, у него было много девчонок, а потом и много проблем. Но теперь тебе двадцать пять, ему в этом году стукнет тридцатник, как и мне. Вы могли стать прекрасной парой. Я бы был искренне рад, если бы вы снова попробовали сойтись. – Я знаю, Стас – твой лучший друг. И мой тоже. Он замечательный и заслуживает всего самого лучшего. Но я не подарок. Наверное, все дело в этом. Нам проще дружить, чем быть любовниками. Понимаешь? Судя по физиономии, ничегошеньки он не понимал. Да и я тоже. Но заполнять возникшую паузу все равно пришлось: – Может, я боюсь все испортить и потерять друга. Может, я просто не готова к серьезным отношениям… Не знаю. Я решила не торопить события. Пусть все идет так, как идет. Куда-нибудь выплывем. Ден покачал головой, демонстрируя свое отношения к моим запутанным оправданиям, и приналег на виски. Да уж, без ста грамм не разобраться с тем, что творится в моей личной жизни. Так что брата я вполне понимала. Глава 2. Я и Стас Стас был сыном лучшего друга и компаньона моего отца Владимира Ивановича, или, как я называла его с детства, дяди Вовы. Наши предки сначала сидели на одном горшке в детском саду, потом коротали школьные будни за одной партой, а вот после последнего звонка их пути разошлись. Папа, красный медалист и умничка, пошел учиться в лучший вуз страны по специальности программист-математик, а дядя Вова, круглый троечник, с трудом поступил в местное техническое училище. Честно говоря, я не особо вдавалась в подробности «той» их жизни, в смысле, жизни до того периода, как они создали свою первую «фирму». Да и сложно это было назвать фирмой, ведь их в СССР официально не было. Сначала в их коллективе были сам папа, компьютерный гений того времени, два его однокурсника да дядя Вова. Папа умел работать, думать своей головой и организовывал их небольшой коллектив на достижение поставленных задач. Чем был занят в 1990-е папа Стаса, понять не сложно. Болтали всякое, но я никогда не обращала внимания на сплетни: сколько воды утекло за эти годы. Даже если дядя Вова когда-то был причастен к каким-то криминальным структурам, меня это мало волновало. Всю свою осознанную жизнь я знала, что папа и дядя Вова – друзья, соратники по общему делу и владельцы одной из крупнейших IT-компаний в нашей области. Да, их когда-то маленькая «любительская» фирмочка стала поистине огромным делом всей жизни. Я очень гордилась папой, а дядю Вову просто обожала. Все детство я просидела у него на коленях, причем с самого рождения он называл меня не иначе как «невестка». Все мое детство я думала, что у меня два брата, настолько тепло и тесно общались наши семьи. Думаю, даже глупо говорить о том, что я всегда была тайно влюблена в Стаса. Он был ровесником Дена и, конечно же, его закадычным другом. Для них я была малявкой, которую никогда не брали в свои «взрослые» игры, от чего я забивалась в диванные подушки и горько плакала. Меня извлекали из подушек и одаривали самодельными куклами и ворованными у соседей яблоками. Свои-то не такие вкусные! А потом я как-то резко стала подростком, неизменно представляла себе, что вырасту и стану красавицей, как мама. И вот тогда Стас обратит на меня внимание и… Когда мне стукнуло семнадцать и я на самом деле стала красавицей (по крайней мере, слышала про это по пять раз на дню), Ден уже жил отдельно. Со Стасом мы стали видеться намного реже. В основном на общих праздниках или летом, когда всей семьей ездили к ним в загородный дом на озере. Я знала, что у Стаса полно девчонок. Это было понятно: он был хорош собой, богат, образован. Они с Деном тусовались в модных клубах, куда меня родители все еще не пускали. У них была своя «взрослая» жизнь, которую они, смеясь и покуривая в беседке, обсуждали вдалеке от «старперских» застолий. Ко мне же они относились, как к младшей сестренке: потрепать за ухом, подарить мобильник, сводить в кино и накормить мороженкой. Все изменилось накануне моего совершеннолетия. Ден и Стас как раз уезжали в Англию на очередную практику. Дядя Вова договорился со своими заграничными партнерами, что их примут там и окажут всяческое содействие. Для брата и Стаса самостоятельные поездки за границу давно стали нормой жизни, а я до сих пор летала отдыхать только с родителями. Когда я представила, что не увижу Стаса целых полгода, мое сердце сжалось до размеров чечевицы, и в голове тут же родился коварный план. Я заявила родителям, что в качестве подарка на мои восемнадцать мечтаю о месячной языковой школе в Лондоне, и была услышана. Так я впервые поехала за границу с братом и Стасом: мы жили в самом центре Лондона, тратили родительские деньги и отлично проводили время. Если честно, про учебу в тот месяц я вообще не вспоминала, справедливо решив, что английский подождет. Зато активно соблазняла Стаса, пока братец был занят на работе: по негласной договоренности один из них всегда сопровождал меня, пока другой отлучался. Наверное, то, что мы первый раз поцеловались, было моей инициативой. Как бы ни обидно это звучало для моего девичьего самолюбия. Сарафаны мои в тот период были короче некуда, а растрепанные ветром свободы волосы делали меня невообразимо сексуальной. По крайней мере, чувствовала я себя именно такой: раскрепощенной, красивой и способной на безумные поступки. Ведь то, что вчера еще скромная девочка сама поцеловала парня своей мечты прямо на колесе обозрения, усевшись к нему на колени и выбросив в окно его попкорн, иначе как безумием не назовешь. А то, что Стас не оттолкнул меня, а увлеченно продолжил со мной целоваться, я не могла назвать иначе, как безумной удачей. С того дня мы по молчаливому соглашению скрывали свершившееся от Дена, ловя безумный кайф от поцелуев украдкой и от редких прогулок за ручку по городу мечты, где никто не знал нас. И мы никого не знали. Наверное, тогда я была очень счастлива. Счастлива просто, безусловно, не оглядываясь на «а что скажут люди», не думала о последствиях и о том, что очень скоро придется возвращаться домой, где все станет совсем по-другому. Я была юной девочкой, наконец заполучившей мечту в лице Стаса, а он… Не знаю, что думал Стас, потому что, кроме невинных поцелуев, у нас ничего не было, а ему как-никак на тот момент исполнилось уже 23 года, и женским вниманием он не был обделен никогда. Из Лондона я уезжала в слезах. Брат думал, что я буду скучать по Англии, а мое сердце разрывалось из-за мыслей, что Стаса не будет рядом. Первое время я ходила по дому сама не своя, пугая родителей странным отрешенным взглядом. Стас не звонил, а когда я позвонила, долго разговаривал со мной, убеждая, что мы сделали ошибку. По его словам, он не мог скрывать от Дена, что стал встречаться с его сестрой, да и наши родители бы не одобрили такой расклад. Он считал, что мне стоит сосредоточиться на поступлении, и уж потом, когда он вернется, мы можем подумать, как аккуратно сообщить своим семьям об изменении в наших отношениях. Сейчас с позиции прожитых лет эта ситуация казалась мне не стоящей выеденного яйца: у Стаса на тот момент явно была девушка, скорее всего, даже не одна. Да и лишние сложности ему были ни к чему: девочка, влюбившись, могла натворить глупостей или провалить поступление в престижный вуз. Уверена, он понял, что я влюблена не на шутку, и подумал о последствиях: ведь одно дело – бросить какую-то малознакомую девицу, послав куда подальше. Другое дело – дочку партнера отца, которая устроит истерику или, чего доброго, сиганет в окно. Прояви я немного благоразумия и хитрости, мы вполне могли бы чуть позже начать встречаться и даже создать ячейку общества, объединив капиталы на радость родне. Но тогда для меня словно рухнул мир, я посчитала его поведение предательством. Хотя он, в сущности, ничего мне не обещал. И даже не был инициатором наших невинных поцелуев. Наверное, назло ему и всему миру я отказалась поступать на экономический. Внезапно для всех подала документы в колледж. Стас, узнав об этом от брата, прилетел на пару дней: на какой-то момент мне показалось, что все вернулось. Мы целовались так долго, что у меня распухли губы, за этим занятием нас и застал дядя Вова. Наверное, он все рассказал моим родителям, но никто из них не подал виду, что наша история перестала быть тайной. За эти пару дней мы стали любовниками по-настоящему, что, пожалуй, стало самым значимым событием того периода моей жизни. А потом я нашла у него в телефоне переписку с девушкой, которая называла его «котиком», и в сердцах разбила этот самый телефон. Юношеский максимализм зашкаливал, а про то, что у него до меня были отношения, которые он не мог оборвать в одночасье, я и слышать не желала. Словом, мы опять разругались, и он уехал в Англию. На экзаменах я так натурально читала монолог Джульетты, рыдая настоящими слезами, что покорила сердца комиссии. Меня приняли, хотя звезд с неба я, конечно, не хватала. Впрочем, поняла я это быстро и к затее стать актрисой охладела, хотя честно пыталась найти себя в профессии. Первый год учебы я страдала, со Стасом мы виделись редко, и все его попытки поговорить на тему того, что было между нами, я пресекала. Жизнь шла своим чередом. В тот год у Стаса умерла мама, которая до этого уже пару лет болела: тетя Надя буквально сгорела от рака, за считанные месяцы превратившись из румяной красавицы в обтянутый кожей скелет. Вся моя семья тяжело переносила тот период, и я старалась всячески поддержать Стаса, забыв о нашей истории и решив навсегда похоронить ее в своем девичьем сердце. Этому активно способствовала веселая студенческая жизни, симпатичные однокурсники, посиделки с гитарами, вино и пьянящий ветер свободы. Такой, каким он бывает только в восемнадцать лет. Конечно, я еще какое-то время страдала и с глубокомысленным видом курила тонкие ментоловые сигареты, но потом стала ходить на свидания, жить обычной жизнью молодой девицы на выданье и пару раз даже влюблялась. Ничего серьезного, но Стас понемногу переставал быть смыслом жизни и ее же целью. Какое-то время мы практически не виделись: Стас с отцом много работали и путешествовали, пытаясь унять боль утраты после смерти родного человека. А через три года дядя Вова внезапно для всех и в первую очередь для самого себя, женился. На молодой девушке, практически моей ровеснице, которая пришла работать менеджером на нашу фирму. Чем она пленила отца Стаса, я могу понять: точеная фигурка, копна каштановых кудряшек, смех колокольчиком. Стыдно признаться, но мы с ней мало-помалу стали приятельницами, когда и я, в свою очередь, пришла работать к отцу. Частые контакты по работе, а также обеденные посиделки в местной кафешке способствовали тесному общению. Милана оказалась девушкой простой и доброй, души не чаяла в муже, как и он в ней, поэтому обвинять ее в корысти могли лишь слепые или злопыхатели. Дядя Вова выплеснул на Милану всю свою позднюю и не до конца нерастраченную любовь. Результатом этой любви стала чудесная малышка Соня, которой сейчас было уже три года. Именно глядя на эту семью, я впервые осознала: жизнь непредсказуема, и ее повороты могут быть болезненно крутыми. И если где-то в одном конце мира загорается свет, в другом он как раз гаснет: тети Нади не стало, но ее семья продолжила жить, а у ее мужа появилась новая семья. И осуждать здесь кого-то было излишним. Во всяком случае, я этого не делала. Что думали по этому поводу мои родители, я не знала, потому что этих тем при мне старательно избегали. Думаю, в их старомодном сознании экстравагантный поступок дяди Вовы стал разрывом шаблона, а молодая жена при всем своем желании не смогла бы заменить им тетю Надю, с которой они съели не один пуд соли за столько лет дружбы. Но внешние приличия все соблюдали, поэтому в нашей жизни ничего разительно не изменилось. Для Стаса, думаю, такой поворот в жизни стал неожиданностью: он был слишком привязан к матери и до конца не простил отцу «измену». С Миланой он был холодно вежлив: новая пассия отца была младше его на два года. Да и с сестренкой практически не общался: такая разница в возрасте, да и обстоятельства весьма пикантные. Хотя малышка росла ангелом, и дядя Вова последние пару лет светился от счастья, внешне помолодев на добрый десяток лет. Моя жизнь последние пять лет тоже не давала скучать: пара татуировок, экстремальный спорт, путешествия, попытки самостоятельного проживания. Один раз я даже чуть не вышла замуж за однокурсника, который клялся любить меня вечно. Синичкин был высоким блондином без гроша за душой, но ему пророчили прекрасное будущее в театральной сфере, и он умел «гусарнуть». Лихо пил водку стаканами на спор, бил морду тем, кто, по его мнению, этого заслуживал, а еще умел красиво ухаживать. Столько ромашек и серенад под окнами я не видела даже в кино, так что я была обречена влюбиться и согласиться на его суповой набор в виде руки и сердца. В семье случился переполох, мама пила сердечные капли, папа пил коньяк, а братец непроизвольно сжимал кулаки при одном упоминании Синичкина. В доме пару раз прозвучало слово «альфонс» и брак по расчету. Когда мольбы и угрозы семьи на меня не подействовали, Ден вскрыл переписки моего будущего мужа в мессенджерах, и прислал мне. Объяснив, что это «для моего же блага». Оказалось, паренек имел на меня вполне меркантильные планы, о чем радостно сообщал своим параллельным пассиям. Это показалось мне подлым, поэтому замуж я не пошла, но почему-то винила во всем не Синичкина, а свою семью. Справедливости ради стоило заметить, что всех предыдущих ухажеров они тоже успешно «отбрыкивали», считая недостойными, чем вызывали мое жуткое недовольство. Отгородившись от родни стеной молчания, днем я спала, провалившись в небытие, а по ночам слонялась по улицам, пугая редких прохожих. И надо же было так случиться, что в одну из таких прогулок меня случайно зацепил выпивший придурок на старой «Мазде», проезжающий мимо. Отделалась я легким сотрясением головы, парой ссадин. Придурок лишился прав и едва не сел за решетку, а родные уверились в том, что я хотела броситься под машину из-за несчастной любви. И сколько я ни пыталась объяснить семье, что я вовсе не Анна Каренина, ничего не вышло. С тех пор опекать меня стали еще сильнее, возились, словно с тухлым яйцом, лишь бы я снова не предприняла попыток суицида. Оправдываться мне надоело, и я махнула на все рукой. Кстати, именно тогда я начала замечать за собой одну странность – меня очень беспокоили навязчивые идеи. Как будто мир разговаривал со мной на языке запахов. У меня не просто обострилось обоняние, но пришла уверенность: я могу считывать события, которые стоят за тем или иным ароматом. Честно говоря, я пока не могла понять, хорошо это или плохо. А уж о том, чтобы сказать об этом родным, и речи не шло. Точно упекут в психушку. Словом, седых волос родителям за бурную юность я прибавила немало, а сама закрылась в глухую раковину и укрепилась во мнении, что счастливая любовь – это не про мою честь. Конечно, все эти годы мы со Стасом виделись и периодически пытались начать отношения заново. Кстати, теперь инициатором все больше был он. После позорного фиаско моего брака с Синичкиным он, видимо, осознал, что меня «сложно найти, легко потерять и невозможно забыть». По крайней мере, моя умудренная опытом подружка Жанна именно так это и назвала. Я не была сильна в мужской психологии, потому не спорила с ней. Тем более ее слова оказались пророческими. В очередной раз вернувшись из-за границы, Стас приехал ко мне и заявил, что хочет остаться навсегда. Из его долгого взволнованного монолога, подкрепленного изрядной долей виски с его стороны и вина – с моей, следовало, что я всегда была любовью всей его жизни. Той недостижимой мечтой, к которой он боялся прикоснуться, чтобы ничего не разрушить. – Прости, что вот так свалился тебе на голову. Понимаю, тебе надо подумать. Просто знай: я всегда любил тебя, пытался затрахать пустоту в жизни другими, – с горькой усмешкой заявил Стас, привалившись к косяку балкона. – Ты и сама знаешь… Просто ты – идеал, самое светлое воспоминание… То, что я буду вспоминать с теплом в сердце, если завтра придется умирать. – Все у нас как-то по-дурацки началось, так и покатило, – попыталась я снизить градус лиричности его монолога. – То одно, то другое. – А ты изменилась… Сам виноват. На что я рассчитывал? Сначала не хотел портить тебе жизнь, думал, что ты поспешила выдать детскую влюбленность за настоящее чувство. Потом поздно было объяснять, что к чему. Твоя жизнь понеслась галопом: поступление, новые парни, сомнительные знакомства… Странно, мне казалось, что мне нет места в твоем новом мире. А потом… Потом стало казаться, что без тебя моего мира тоже нет. Звучит, словно я какой-то дешевый актеришка. Но это правда. И вот я здесь. – Тебе не кажется, что мы поменялись ролями? – задала я вопрос, который мучил меня все эти годы. Вино придало мне смелости и этакой разухабистости. – Раньше я была на тебе зациклена. Я даже красивой стала, чтобы что-то тебе доказать. Вспомни, ведь я росла гадким утенком, но из всех сил стремилась стать прекрасным лебедем. Глупость страшная, но мне казалось это важным. Лицо Стаса мученически вытянулось. – Наверное, это из-за меня ты наломала столько дров. Учиться не пошла, этот твой Синичкин… Как представлю, что ты могла что-то с собой сделать… И он туда же. Опять эти байки про мою склонность к суициду. Я недобрым словом помянула ездуна на «Мазде», но вслух сказала: – Не пытайся романтизировать мои сумасшедшие поступки. В каждой семье должна быть паршивая овца. Все в своей жизни я сделала сама. Если честно, я ни о чем не жалею. – Даже о том, что у нас ничего не вышло? – Стас подошел ко мне сзади, обнял меня и заскользил губами по шее, от чего по моему телу сразу же побежали электрические токи, парализовав работу мозга. Несмотря на изрядное количество выпитого, я мягко отстранилась и, покачав головой, все-таки ответила. Хотя он и не ждал ответа. – Я любила тебя. Может быть, по-детски, может быть, не так сильно, раз не смогла сохранить. Не знаю… Но все уже давно отболело, потому что так бывает всегда. Тебе ли не знать? После тебя у меня были другие мужчины, и даже сегодня я была на свидании, с которого ты меня, кстати, вызвонил. Пойми, я люблю тебя, но теперь, скорее, как родного человека. Я не знаю, стоит ли нам… Стас молчал и смотрел в одну точку. В глазах – боль и сожаление. Я вдруг почувствовала запах отчаяния, и сердце мое сжалось. – На что мы прожигаем жизнь, Тинка? Она же все ускоряется в геометрической прогрессии. В октябре мы ждем Новый год, после сразу мечтаем о весне, с первыми днями марта планируем лето. Знаешь, кажется, жить в настоящем мне невыносимо. Хотя почему кажется, так и есть… Впечатления, впечатления. Картинки меняются все чаще, нам хочется все больше разнообразия. Бутафорная какая-то жизнь вытеснила настоящие мысли и чувства. Пусть катится куда подальше! Внезапно замолчав, Стас притянул меня к себе. Впился в мои губы и прижал к стене. От него пахло самым лучшим в мире одеколоном и чем-то родным и щемяще-тревожным, отчего хотелось одновременно смеяться и плакать навзрыд. Ответив на поцелуй, я уже не могла остановиться. Взглянул в лицо Стасу, я заметила, как подрагивать уголки его губ: он ободряюще мне улыбнулся, и я в очередной раз отметила, как он хорош собой. Стоит ли говорить, что мы опять стали любовниками, так и не расставив все точки над «i». Но недосказанность того разговора мучила и меня, и его: я не понимала, стоит ли нам начинать отношения заново, несмотря на то, что в постели с ним про все эти мысли я мгновенно забывала. А он много работал и часто уезжал в командировки, так что отношения мы не афишировали, чтобы не сбивать с толку родню. Я знала, что Стас хотел уехать в Штаты на пару лет, чтобы попробовать там открыть филиал семейной фирмы. Он предложил лететь с ним, но я дипломатично отказала: мне предстояло еще год учиться в университете, и я сочла это хорошим поводом. Наверное, влюбленная девушка рванула бы вслед за любимым, или любимый не уехал бы на другой конец света от той, без которой жить не может. Но мы снова расстались, молчаливо пряча глаза в аэропорту и никак не конкретизировав наши отношения. Я доучилась и пошла работать к отцу на фирму. Жизнь моя была не то чтобы слишком наполнена смыслом, но и чувствовать себя несчастной повода я не видела.