— Елена, это вам, — вручает подарочный пакет нашей приунывшей язве. — А это моей самой любимой девочке, — протягивает мне прямоугольный плоский сверток, упакованный в подарочную упаковку. — Милая, откроешь завтра, хорошо? — наклоняется и шепчет на ухо: — Не хочу, чтобы ты меня четвертовала при свидетелях. ‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Прячу улыбку и согласно киваю. Поднимаюсь из-за стола, иду к шкафу. Достаю заготовленные подарочки, раздаю всем присутствующим. Когда вручаю сверток Макару, так же наклоняюсь и шепчу: — Откроешь завтра, милый. Заинтригованно взвешивает в руках коробку. Я долго думала, что подарить человеку, у которого есть всё. Полагаю, подобрала то, что как раз подходит к нашему случаю. Расходимся, когда уже переваливает за три часа ночи. Макар долго упирается, не желая возвращаться в палату, но я напоминаю о нарушении больничного режима и стращаю, что без зазрения совести выпишу его из отделения прямо ночью. И так слухов не оберешься, а если еще и ночевать останется… В общем, с трудом выпроваживаю Макара и ложусь на диван, блаженно вытянув гудящие ноги. Почти проваливаюсь в дрему, когда кто-то тихо стучит и заходит, не дожидаясь ответа. — Я на минутку, — видя мой хмурый взгляд, шепчет Макар. — Уточню один момент и уйду, обещаю. — Уточняй, — киваю миролюбиво, изо всех сил стараясь не улыбаться. Достает из-за спины книгу и читает вслух название. — «Одиннадцать типов мужчин, вместо которых лучше завести вибратор». Этот подарок точно предназначался мне? Ну, там мало ли, может, перепутала… — Не перепутала, — упрямо складываю руки на груди. — Ага, понятно, — взъерошивает волосы, странно на меня поглядывая. — Пошел я тогда — просвещаться. — Иди, иди… Уже у двери оборачивается, смотрит на меня очень красноречиво. — Я надеюсь, ты еще не обзавелась, — молчание затягивается, пока Макар подбирает слова, — «помощником». — Не обзавелась. Глава 32 Макар У здания суда многолюдно, то и дело щелкают фотоаппараты, операторы и журналисты снимают видео для выпусков новостей. Выхожу из машины, когда замечаю в дверях коллегию адвокатов и Виктора. Закуриваю и жду. Юристы общаются с прессой, комментируя оправдательный приговор «оборотня в погонах», как окрестили Вересова массы. И хотя его полностью оправдали, сняли все обвинения, провели собственное расследование, предоставили суду доказательства и настоящего расхитителя крупной партии запрещенных веществ, репутации определенно пришел конец. Витя замечает меня не сразу. Терпеливо отвечает на все вопросы журналистов, а затем подходит ко мне и тоже закуривает. — Какая встреча, — глубоко затягиваясь, цедит сквозь зубы, криво усмехаясь. — Чем обязан? — Прокатимся? — киваю на любопытных журналистов. Обходит машину и садится на пассажирское сиденье. Едем минут пятнадцать в напряженном молчании, торможу у небольшого сквера и глушу двигатель. Достаю из бардачка папку и кладу на торпеду. — Здесь информация о потенциальных работодателях, которые по моей просьбе могут тебя трудоустроить. Платят хорошо, ты в ментовке за полгода столько не зарабатывал, сколько у них получишь за месяц. Москва, море возможностей, толковых ребят уважают, можно быстро подняться по карьерной лестнице. — Считаешь, мне нужны твои подачки? — насмехается, внаглую меня рассматривая. — Я бы не назвал это подачкой, Витя. — Смотрим друг на друга в упор. — Ты угрожал моей женщине, а я не люблю открытых финалов и при всем желании не могу игнорировать услышанное. Ты же понимаешь, что по области тебе не реализоваться, по крайней мере, в ближайшие годы. Считай эту папку золотым билетом в счастливое будущее и безбедную жизнь. Решишь остаться в Питере, палки в колеса вставлять не буду, но и глаз не спущу. И не дай бог мне только покажется, что ты свернул не на ту дорожку… — замолкаю, подстраховываясь. Адвокаты вообще с пеной у рта мне доказывали, что наша встреча может привлечь ненужное внимание и создать новые слухи. — В общем, ты отдохни, развейся, а потом уже с холодной головой обдумай мое предложение. Усмехаясь своим мыслям, некоторое время смотрит в лобовое стекло на шумную компанию подростков, которые снимают ролики под громкую музыку неподалеку от машины. — Значит, вы вместе? Удивлен. — Оля беременна, — считываю эмоции, судорогой пробежавшие по его лицу. — И я сделаю всё, чтобы оградить ее от любого стресса. Ее и наших детей. — Счастливой семейной жизни, — не глядя на меня, бросает сквозь зубы, открывает дверь и покидает салон. — Даже будь у меня в планах война с тобой, Олю я бы не тронул. Не имею привычки втягивать в мужские разборки женщин, — обернувшись, смотрит на меня. Слова повисают в воздухе. Недосказанность так и искрит темными пятнами перед глазами «В отличие от тебя» — звучит его голосом продолжение фразы в голове. Сцепив челюсти, смотрю, как всё же забирает папку, хлопает дверью, разворачивается и, ссутулившись, бредет вдоль дороги, по заснеженному тротуару. Непривычно скребет в груди. Я, по сути, сломал человеку жизнь, разрушил карьеру. В родном городе Витя теперь белая ворона, его кости перемыли с особой тщательностью вездесущие СМИ. Когда раньше меня это тревожило? А теперь цепляет. Ловлю себя на остром желании, чтобы у него всё сложилось. А я незаметно подстрахую, где бы ни был. Когда Виктор скрывается за углом, выезжаю на дорогу и еду в офис. Провожу собрание с пиар-отделом, затем долго слушаю бубнеж главбуха, общаюсь с кандидатами на должность директора туристической компании — я объединил купленные фирмы в одну сеть. В квартиру Ольги добираюсь к одиннадцати ночи. Стараясь не шуметь, тихо захожу, снимаю верхнюю одежду. Надеваю комнатные тапки, купленные моей девочкой, почти смирившейся с варварским присутствием отца будущих детей на своей жилплощади. По пути на кухню бросаю взгляд на дверь ее спальни. Маняще приоткрытую дверь. Это, я считаю, уже п***ец какой прогресс, учитывая, что до этого плотно закрывала, еще и заставила собственноручно прикрутить защелку после моих наглых набегов. Скрепя сердце прикрутил, конечно. Но полностью компенсировал ее вредность и упрямство днем, когда малышка была в зоне моей досягаемости. Задумчиво почесываю бороду, исследуя содержимое холодильника. Мой имидж претерпел внушительные перемены: теперь я ношу аккуратную бороду. Оля попросила не сбривать, видите ли, с бородой выгляжу добрее. Я бы с ней не согласился. Кажется, теперь похожу на коллектора, который пришел не только спросить за долги, но и вытрясти из несчастного всю душу, но о вкусах не спорят. Тем более с беременными женщинами. Разогреваю в микроволновке борщ, читая про себя все молитвы, которые приходят на ум. Эксцессов, конечно, не было, но слишком свежи воспоминания о грибном супе. Обжегшись раз на молоке, начинаешь дуть и на воду. Вот так и у нас с Ольгиными блюдами. Русская рулетка — пронесет или не пронесет. В прямом и переносном смысле. Ужинаю, принимаю душ и вытягиваюсь на опостылевшем диване, не сводя глаз с приоткрытой двери спальни. Специально оставила приоткрытой? Или забыла запереть? Спустя час я всё еще не сплю. И, послав все портящие настроение доводы куда подальше, расцениваю это как приглашение-помилование. Спать на этой копии комфортабельного дивана — преступление против человечности. Хотелось бы, конечно, чтобы сама позвала. Пиздец как хотелось. Но я не гордый, поэтому крадусь к залитой лунным светом кровати, на которой безмятежно посапывает Оля. Ложусь, придвигаясь ближе, зарываюсь носом в волосы, разметавшиеся на подушке, и кайфую. Закрываю в блаженстве глаза и вдыхаю ее одуряющий запах. ‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Оля меняется. Я с умилением каждый день наблюдаю, как она чуть неуклюже копошится на кухне или бесконечно перебирает вещи в шкафу, сетуя на раздавшуюся талию. Осторожно кладу ладонь на внушительно выпирающий животик. Прошло почти три месяца с момента, когда я узнал, что стану отцом, а до сих пор не верится. Не могу до конца осознать, что в смысле моего существования растет жизнь, моя плоть и кровь, результат упоительной любви к женщине, перевернувшей мой мир. Стоит только задуматься, и это чувство каждый раз взрывается в груди яркими вспышками, подобно фейерверку, заставляет сердце нестись галопом, в том числе от страха, что этого всего могло и не случиться. Я не представляю жизни без Оли. Брежу ей. Люблю до сумасшествия. До сих пор от трепета дрожат руки, когда касаюсь моей девочки, а к горлу ком горечи подкатывает при виде того, как она смотрит на меня доверчиво. Как прежде смотрела. После всего. Легкий толчок под рукой. Едва уловимый, а я дышать перестаю, до конца не веря. Еще один, легкая вибрация. На глаза наворачиваются слезы от настолько непередаваемых ощущений дикого восторга и трепета. — Ну, давайте, пните еще разок папку, — наклоняюсь и шепчу тихо, чтобы не разбудить их маму и не получить по бородатой морде. Но малые, видимо, считают, что с папки достаточно приятных потрясений, и затихают. Вредины. Прижимаюсь к спине Оли, зарываюсь носом в волосы и, мягко обхватывая животик, засыпаю. *** Утром мы едем на встречу с дизайнером и по магазинам. Никогда не думал, что у беременных просыпается настолько бесшабашный инстинкт гнездования. Мы с дизайнером, милейшей, а главное, очень терпеливой женщиной, порой в осадок выпадаем от креативных идей, которые предлагает Оля. При этом на следующий день эти идеи отметаются, но появляются новые, не менее шокирующие. Ремонт мы делаем в просторной квартире в центре Питера. Я подарил ее Ольге на Новый Год, и она отреагировала более чем спокойно. Не знаю даже, что повлияло. То ли мое желание поддержать ее чувство защищенности и независимости, то ли аргумент, что в маленькой двушке с детьми рано или поздно станет тесно. Да и возможностей в Питере гораздо больше: различные секции, кружки, бассейны, сады на выбор, школы… Я был рад, что не пришлось спорить и давить на малышку. С умилением смотрю, как Оля, слегка переваливаясь, семенит к подъезду новостройки. Милая такая — в белой шапке с помпоном и свободном бежевом пуховике. Заходим в лифт. — Ты похожа на смурфика в этой шапке, — дразню, мстя за то, что заставила позавчера смотреть с ней этот мультик. Меня, почти сорокалетнего мужика. Где я, бородатый двухметровый детина, а где смурфики. Иногда мне кажется, что Оля это делает специально, ловя свой кайф от зашкаливающей «мимишности», в которую превратился наш быт. — Да? — придирчиво оглядывает свое отражение в зеркале на стене. — Хорошо хоть не на Глорию. Чувствую я себя глубоко беременным бегемотом. — Бегемотихой, — поправляю чисто на автомате. — А вот это ты зря сказал, — улыбается слегка кровожадненько, точно задумав особо изощренную подлянку. — На мультики больше не ведусь, по статусу не положено. — Угу, — поправляя волосы, приподнимает бровь. — Так уж и быть, я никому не расскажу, как ты пустил скупую слезу в кинотеатре.