Зовут твоего красавца Эрик Игоревич Раевский. Лет ему тридцать семь. Имеет двойное гражданство – наше и швейцарское. Про детей и жен информации нет, и вообще почти ничего нет. Единственное, мелькнула мутная история с отмывом денег несколько лет назад. Но там ничего не доказали, или не захотели копать слишком активно. Выдав информацию, Маря надолго замолчала. Зная, что в такие моменты подругу лучше не сбивать с мысли, я тоже помалкивала. Осторожно помешивала поспевающий кофе, косясь в окно, где с самого утра сыпал снег, укрывая белой ватой хмурые елки и стоящие ровной шеренгой голые рябины. - А вы с ним, как вообще, контачите? – наконец отмерла Марьяна и шмыгнула носом – верный признак, что она чем-то расстроена. – Он тебя не того, не разоблачил? Я сняла турку с плиты, отошла к окну и прижалась к стеклу лбом, наблюдая за кружащими в воздухе белыми хлопьями. Новый год скоро, а праздника и радости ни в каком месте не ощущается. - Раз еще не выгнал из дома, значит все нормально. – оптимистично возвестила я. - В доме чисто, курицу ему вчера приготовила, чего еще мужику надо. А том конце повисло тяжелое молчание. Наконец голос Мари недоуменно, с расстановкой протянул: - Что ты сделала, подруга? Ты приготовила…? - Курицу. – подтвердила я. – В духовке. Катя вчера принесла… - Фух! Так это Катя постаралась. - облегченно выдохнула Марьяна. – А то я уже перепугалась, что ты там в своей глуши в Иное превращаться начала. - Зря ты, Маря, не веришь в меня, – обиделась я. – Между прочим, я сама вчера духовку выключила. И продукты в холодильнике красиво разложила. - Умница моя, – ласково протянула подруга. Так что я сразу растаяла и решила ее за все простить – на друзей ведь не обижаются. - Снежан, – осторожна позвала Марьяна. – У твоих сегодня годовщина, может мне съездить к ним? - Зачем? – спросила гораздо резче, чем хотелось. - Ну как, родители твои все-таки. – протянула Маря жалобно. – Мне они тоже не чужими были. Прибраться может на могилках, цветочки от тебя привезти, вообще помянуть... Пять лет ведь прошло. Я отложила телефон в сторону, уперлась ладонями в подоконник и широко открыв рот, начала с силой втягивать в себя воздух. Набрала полную грудь и долго держала, пока не начала задыхаться, и только после этого с шумом выдохнула. Снова взяла телефон и ответила тревожно алёкающей Маре: - Съезди, если хочешь, только от меня ничего им не привози. Я как раз налила себе кофе и размышляла, добавить в него молока или нет, когда дверь распахнулась, и в кухню ввалился довольный по самое немогу Эрик. Отобрал у меня чашку, и устроившись напротив, отхлебнул ароматной жидкости. Довольно прищурился, и осчастливил меня: - Все-таки ты не безнадежна, Снежок. Кофе - высший класс. Теперь давай-ка, рассказывай, что ты делаешь в моем доме. От кого прячешься. И даже не думай врать… Глава 16 Где-то в Подмосковье... Эрик Раевский Я сделал еще глоток отличного кофе, который Снежа умеет варить лучше любого бариста самых модных ресторанов, и принялся рассматривать ее задумчивую мордаху. Интересно, что ты в этот раз придумаешь, мастерица художественного вранья? Она встала, взяла еще одну чашку из шкафчика и вылила в нее остатки кофе из турки. Села, и грея о кружку ладони, принялась бродить взглядом по кухне, словно до этого ни разу не видела. - Удивительно, - наконец вынесла вердикт, - весь интерьер дома такой нафталиновый, как из позапрошлого века, а кухня – высший класс. Будто вообще не от этого места. Ты давно им владеешь? Домом? Я молчал, пил кофе и разглядывал ее, не собираясь отвечать. Интересная она, просто глаз не оторвать. И не в красоте дело, хотя да, хорошенькая, как кукла. И не в фигурке статуэточной. Что-то в глазах есть такое, что хочется смотреть и смотреть, пока голова не закружится. Что-то в движениях мягких, летящих, словно все время танцует под музыку, которую слышит только она одна. В плечиках, гордо расправленных… Или вовсе не в этом дело… В чем тогда? - Я здесь работаю, как ты мог заметить. – выдала, наконец. – А что комнату твою заняла – мне никто не сказал, где можно жить, где нельзя. - Даже о продуктах для меня никто не позаботился, – добавила с обидой. - Да?! – тут уже я удивился. – Вообще-то Славик, что за тобой на станцию ездил, должен был приезжать и возить тебя за продуктами, или куда там тебе надо. Она пожала плечами и умолкла, все также шаря взглядом по кухонным шкафам и изо всех сил избегая смотреть на меня. - Снежок, – позвал негромко. – Рассказывай. Не вынуждай меня наводить о тебе справки. На пол мига полыхнула тревогой в глазах, и тут же опустила их, наклеив на лицо улыбку. Беспечным голоском протянула: - Хочешь сказать, что ничего обо мне не знаешь? Неужели ты не изучаешь документы тех, кто на тебя работает? - Неужели ты по своим документам сюда устроилась? – я ухмыльнулся. – Что за беда у тебя приключилась, Снежа, если ты в горничную нарядилась, и в эту глухомань забралась? Она встала и понесла свою чашку к раковине. Забрала мою: - Если выпил, давай уберу. Прошла, обдав тонким ароматом полевых цветов, лета и малины, и принялась мыть посуду. А у меня от ее секундной близости снова бахнула в голову кровь. И не только в голову. - Иди ко мне, – позвал негромко, даже не думая, что за шумом льющейся воды услышит. Услышала. Замерла, застыв спиной и медленно повернулась. - Иди ко мне, – снова позвал и протянул руки. Поймал ее, шагнувшую ко мне. Подтянул, обнял и прижался лбом к худому, вздрогнувшему животу. - Снежа, – шепнул, не зная, что еще сказать, просто вдыхая ее запах и стискивая ладонями попку. Одним движением поднялся, подхватывая ее. Прямо перед моими губами оказались ее удивленно приоткрытые, розовые, гладкие, одуряюще-сладкие губы. Глаза, удивленно распахнутые, но уже затянутые поволокой страсти. - Эрик..., – ее шепот возле виска, и мне окончательно снесло крышу. Впился в нее, слыша низкий звук. Ее стон? Или мое последнее дыхание? Длинные ноги оплели мои бедра, скрещиваясь за спиной. Тонкие пальцы вцепились в волосы. С силой потянули, заставляя меня зарычать и срывая остатки самоконтроля. Толкнул ее на столешницу. Подцепил серую юбку и потянул вверх, открывая бледные ноги и полоску простых трусиков с узкой лентой белых кружев. От вида этой наивной, какой-то детской ажурной полоски на белом хлопке, у меня помутилось в голове. И единственное, что еще мог чувствовать, это дикое желание, разрывающее тело, и странную нежность, заливающую сердце. Нежность, и нестерпимую, сводящую с ума потребность отодвинуть эту белую полоску, чтобы, наконец, прикоснуться к тому, что под ней. Единственное, что чувствовать, то, как она вздрогнет под моими пальцами, под касанием губ и влажностью языка. Как задышит - часто, прерывисто, - и выгнется мне навстречу. Разведет ноги и потянет меня к себе, как она делает всегда, когда сама уже не может ждать, и чувствует, что я стремительно падаю в звездное никуда. Я делаю это, - сдвигаю тонкую ткань, глядя на открывшийся нежный треугольник с блестящими каплями ее желания. Трогаю подушечками пальцев. Сначала едва касаясь, обводя по кругу, чуть надавливая и легко углубляясь между влажных, распухших, ждущих меня складочек. Она опускается спиной на столешницу, приподнимает бедра, и я стягиваю с нее этот хлопок, и это кружево. Потому что больше не могу на них смотреть – мне уже плохо от их наивности, разрывающей мою душу, и до боли раскаляющей тело. - Эрик, – ее шепот похож на жалобный стон, на последний выдох. И глядя в затуманенные глаза и до крови закушенную губу, я подтягиваю ее дрожащие бедра, широко развожу и вхожу в долгожданное, алчное, лихорадочно ждущее только меня тело. И где-то на краю своей, готовой взорваться вселенной, слышу ее беззвучный, как дрожание звезд, шепот: - Ты мой… Глава 17