Париж, столица хамелеонов. Бенджамен Констан — в высшей степени ироническая фамилия — поливал грязью новую власть в «Журналь де Пари» и расхаживал туда — сюда как мученик обстоятельств. «Я скорее умру, чем попаду в эти руки!» — гордо заявлял он. Но после того как его вызвали к Бонапарту в Тюильри и предложили поучаствовать в создании новой конституции, его мнение изменилось на совершенно противоположное: «Восторг, изумление! Что он за удивительный человек!» Никто, кроме Констана, не верит, что конституция значит для Бонапарта больше, чем бумажный змей. Он убежден, что люди хотят «знаменитой твердой руки императора». И нравится им это или нет, они ее почувствуют. В ночь после прибытия, прежде чем Фуше был объявлен министром безопасности, он и старый Комбасер обсуждали сложившуюся ситуацию. Я сидел в углу кабинета, молча и внимательно слушая, но не предавая бумаге ни слова. В этой комнате где-то на стене есть панель, через которую Фуше спасся бегством в тот день, когда люди короля пришли арестовать его. Многое изменилось с тех пор, хотя вы бы не подумали так, глядя на гладкое лицо дьявола и слушая этот жалобный голос. Комбасер указывал на то, что в системе идей Бонапарта нет разницы между понятиями «справедливость» и «национальная безопасность». Фуше говорил со скучающим видом: — Он не изменился. Он такой же деспот и так же безумен, каким был и всегда. Комбасер настороженно посмотрел на него. — Никто не знает, где они находятся. Мой секретарь ожидал, что в его дверь в любой момент может постучать полиция. — Когда Фуше никак не отреагировал, старик продолжал: — Но он был готов пересидеть это. Он дает Бонапарту пятнадцать дней; фактически мы заключили пари на этот счет. Фуше повернулся ко мне, и его маленький рот изобразил натянутую улыбку, а глаза с ленивыми веками сжались в узкие щелочки. — Каковы твои шансы, Роберт? Я ответил: — Если его не будет к тому времени, я получу сто пятьдесят франков. Если он останется у власти, за каждый день, что он пробудет после этого, я отдам по десять франков. Тонкие губы сжались. — Пари заключено. Ставлю сотню. Себастьян наслаждался своим третьим визитом в лагерь. Это было оживленное место, где ожидание новой войны занимало мысли каждого. И если в этой массе людей был кто-то, кто замышлял недоброе или, того хуже, предательство, Кул был уверен, что понадобится немного времени, прежде чем это проявится. Ветераны по кампании на Пиренейском полуострове знали его как офицера в отставке, чья биография начиналась в Индии, поэтому считали его соперником по славе. Себастьян познакомился с офицерами и солдатами из собственного полка принца-регента, проявив свою дружелюбность и доверительный настрой. Он переговорил с командиром, единственным, кто знал о его миссии, и тот предупредил, что он может не стесняться в средствах, вплоть до того, чтоб «заниматься перешептываниями в углах», чтобы обнаружить трусов, если таковые найдутся. Тот факт, что он ирландец, будет лишь способствовать доверию. Во время вышеупомянутого разговора Себастьян осторожно, не разглашая каких-либо фактов, намекнул, что он один или два раза выполнял миссию агента-провокатора в Индии, тем самым возбудив любопытство командира. Но Себастьян оставил все без объяснений. Это поставило его в сильную позицию. Принц-регент, советники принца и командующий армией в Брайтоне верили ему. Он позволил себе хитрую ухмылку удовлетворения. Это был замечательный день, в солнечном свете чувствовалось даже немного тепла, когда он прогуливался вдоль между аккуратными рядами палаток по направлению к учебному плацу Десятого гусарского полка в сопровождении майора Хупера и лейтенанта драгунского полка по имени Пейн. Он огласил свое желание увидеть личный состав полка в процессе учений, и Пейн вел их по направлению к роще рядом с какими-то навесами, которые, как он сказал, служили местом для склада оружия и обмундирования, а позади них располагалась площадка свободной земли для учебных боев с мечами. Оттуда доносились лязг метала, топот и шарканье ног. Затем послышались крики, за которыми неожиданно последовал взрыв смеха. Подойдя ближе, они увидели толпу солдат, за исключением пары рабочих, беливших стену, которые прекратили работу, чтобы не пропустить битву. Когда Себастьян заметил сражающихся мужчин, он сначала принял это за дуэль, к тому же опасную. Себастьян обратил внимание на приземистого темноволосого молодого драгуна с ожесточенным выражением лица. Тот дрался так, словно сражался за свою жизнь. Они дрались на саблях, злобно сверкавших на солнце, и Себастьяну понадобилось мгновение, чтобы заметить: острия клинков и края лезвий были затуплены, хотя это не делало удар менее безболезненным, в чем только что убедился на себе драгун. Его сабля выпала из рук со скрежещущим завыванием, и он отступил в сторону. Но не прошло и нескольких секунд, как он вернулся на арену с другой стороны. Наблюдатели на противоположной стороне бросились врассыпную от другого человека, который неистово размахивал своей саблей, злобно ухмыляясь и резким движением головы откидывая светлые волосы со лба. Когда он нанес сокрушительный удар по спине драгуна, Себастьян хорошенько рассмотрел его через плечи солдат. Мужчина не был одет в форму, но носил стандартный кожаный жилет, защищающий его грудь, и такие же нарукавники, как и его соперник. Он был высок ростом, у него были длинные, мускулистые ноги. Его отличал особый талант низко держать стойку, когда вес плавно переходил с одной ноги на другую, что позволяло ему молниеносно реагировать на каждое движение драгуна. По его уверенным действиям можно было понять, что он опытный боец, который мог разгадать каждый маневр противника за долю секунды до того, как он был сделан. Его боевая готовность была пугающей. Его серые, широко распахнутые глаза застыли в пристальном взгляде. Сражающиеся оказались в нескольких футах от Себастьяна. Драгун попытался остановить сильный удар с плеча, направленный ему в грудь, и сумел отразить его. Толпа издала единовременный вздох, клинки ударились друг о друга, и их дьявольский звон начался снова. Высокий мужчина выстроил делающую ему честь защиту, не пользуясь преимуществом нескольких ударов, что для внимательного взгляда Себастьяна выглядело как брешь для острого возмездия, и он мог поклясться, что в его глазах словно застыл смех над соперником. Себастьян вспомнил своего собственного учителя боевых искусств, который говорил ему давным-давно: «По большому счету, тебе нужен только один удар мечом, чтобы убить. Все остальное — игра». Он с удовольствием наблюдал за превосходным игроком. Теперь в конце арены, где навесы складов отбрасывали темную тень на землю, высокий мужчина сделал нечто безрассудное — он на секунду вышел из боя, окунул свой клинок в корыто с известью, стоявшее у ног рабочих, и помахал им в воздухе перед разъяренным драгуном. Широкая ухмылка рассекла его загорелое лицо. Солдаты напротив Себастьяна тихо смеялись, когда белые капли стекали с острия клинка. Затем раздался еще один крик, и сабли вновь соединились, звеня, как молот кузнеца. Со своего наблюдательного пункта Себастьян впервые заметил какие-то знаки на кожаной куртке драгуна, по одному с каждой стороны груди. С левой стороны был белый крест, нарисованный острием сабли за два взмаха, справа — единственная диагональная линия, выполненная с аналогичной точностью. Теперь все с нескрываемым восторгом ждали окончательной схватки. Драгун сражался как демон, чтобы стереть позор, отбиваясь от лезвия сабли противника, пока оно не докончило рисовать второй крест. До сих пор ему не удавалось коснуться своего соперника, но теперь ему нужно было мобилизовать все свои силы и умение. В серых глазах высокого мужчины Себастьян увидел веселое одобрение. Тем временем рабочие, находящиеся в отдалении, смеялись. — Ради Христа, сэр, не позволяйте ей засохнуть! — при ободрении наблюдателей они вытолкали корыто с известью подальше на арену, выкрикивая советы высокому человеку, когда делали это. Драгун, видя свой шанс, направил всю свою энергию на ошеломительную контратаку, заставляя своего противника отступать назад, по направлению к корыту с известью, которое только что подтолкнули на расстояние ярда от его ног. Вокруг раздавались крики предупреждения и смех. Мужчина, шагнув назад, рухнул. Драгун сделал стремительный выпад, но не смог удержать равновесия и упал на одно колено. Затем его сабля вращающимся движением была выбита из его руки. Удивление было таким сильным, что он качнулся вперед и оказался на обеих руках и коленях, неотрывно глядя на нетронутое корыто извести, такое же чистое и ровное, как миска с парным молоком. Победитель сделал ложный выпад, классическое движение, чтобы обезоружить противника, совершив прыжок на ноги с такой скоростью, что толпа была крайне удивлена, когда увидела его, уже стоящего во весь рост. Кончик его сабли слегка касался земли, его грудь поднималась и опускалась под кожаным жилетом. Затем он засмеялся, бросил свою саблю на землю, наклонился, обмокнул свою руку в известь и протянул ее драгуну. После секундного колебания драгун ответил рукопожатием. Под взрыв смеха они обнялись. Мужчины стояли лицом к лицу, оба испачканные, оба тяжело дышали, пока драгун не отвернулся и не поднял саблю из пыли. Положив руку на плечо драгуна, его бывший противник принял приветственные возгласы наблюдателей и только затем наклонился, чтобы поднять свое собственное оружие. — Вы заключали пари? — тихо спросил Себастьян мужчину напротив него. Солдат медленно повернулся и удивленно посмотрел на него: — Нет. Это всегда происходит у него слишком быстро. Кроме того, это все шутки. Никогда не знаешь, что он сделает в следующий раз. Себастьян смотрел, как дуэлянты вошли в тень и начали снимать свою одежду. — Кто он? — Француз? Его зовут Жак Десерней. — Не обратив внимания на удивление Себастьяна, он продолжил: — Кажется, если бы он вернулся домой, он был бы виконтом. Но он сражался за нас, до недавнего времени он был стрелком. — Пока его с позором не выгнали, — резко ответил Себастьян. Хупер и Пейн быстро посмотрели на него. Солдат пожал плечами, а Пейн подхватил его слова: — Действительно, сэр, ему задали настоящую королевскую порку. Видя, как француз бросил кожаную куртку на землю, Себастьян не мог не представить с содроганием, как должна была выглядеть спина Десернея под одеждой. — Выгнан с позором, — повторил он с ударением, — за попытку дезертировать. Пейн услужливо кивнул: — Да-да. Мой друг поведал мне эту историю. Я хотел бы это увидеть, хотя обычно порка вызывает у меня рвоту. Его с трудом привязали к раме, но он вырвался и схватил человека с кнутом. Это выглядело так, будто он собирался убить его, но нет, он нанес ему один чистый хук, и тот упал навзничь. А затем, прежде чем кто-либо смог сдвинуться с места, француз сделал шаг вперед и помог ему подняться, точно так же, как сегодня, при этом сказав: «А теперь выполняй свои служебные обязанности. Я прощаю тебя». Губы Себастьяна изогнулись в презрительной усмешке: — Честь среди воров? — Ну, — медленно начал Пейн, — вряд ли вы найдете здесь кого-либо, кто смог бы назвать этого человека вором. Или кем-нибудь подобным. — Тем не менее, — настаивал Себастьян, — принимая во внимание его национальность и его биографию, это, черт побери… Накануне войны, к тому же он был выброшен из этой самой армии несколько недель назад. — У вас есть еще вопросы? — спросил Хупер и посмотрел на Пейна. — Знают ли командующие, что он устраивает эти бои? — Все знают. Ветераны битвы на Пиренеях, офицеры и солдаты. Вы и слова против него от них не услышите. Они говорят, что его досье происходит из Ронсесвалля, Сорарена и Сан-Себастьяна, и этого для них достаточно. Полковник Белтон знает его, и на днях он давал точную ссылку на источник его подвигов. Что же касается того, что мы находимся накануне войны, если Десерней сможет передать свои навыки в обращении с оружием большему количеству парней в этом лагере, мы достигнем гораздо лучших результатов, когда встретимся лицом к лицу с Бонапартом. Себастьян сменил тему разговора: — Кто тот парень, который помогает ему снять одежду? — Учитель боевых искусств, — сказал Пейн. — Его зовут Силкок. Их двое таких, вы нигде не увидите им подобных. — А как они сражаются, когда выходят на бой вдвоем? Он наблюдал, как Десерней опускал вниз рукава рубахи. Француз заметил взгляд Пейна и дружески кивнул ему, потом мельком взглянул на Себастьяна. Пейн покачал головой. — Этого никогда не было. Француз не вступает в серьезную битву с кем бы то ни было. Это для него игра. Довольно острая, но все же игра. Себастьян издал нечто, похожее на приглушенное фырканье, при этом Хупер повернулся и спросил лукаво: — Что, вы нашли кого-то подходящего, чтобы бросить ему вызов? Десерней что-то сказал Силкоку, слегка похлопал его по плечу и повернулся, чтобы уйти. Себастьян пожал плечами. — Если будет подходящее время и место, кто знает… Хупер и Пейн посмотрели на него. Много было странного в том, как стрелок попал в их ряды, как запросто общался с ними. То, что сейчас чувствовал Себастьян, имело мало общего с окружением или событием, свидетелями которого они только что стали: это было связано с чем-то более глубоким. Ему было интересно, чувствовал ли Десерней то же самое — этот грубый мужской вызов, это слепое пренебрежение последствиями. Сейчас он видел только сильные руки Десернея, его тяжелую походку, и мощь его квадратных плеч, заставляющих его быть похожим на монолит, достойный того, чтобы попытаться его опрокинуть. Твердая как сталь, воля Себастьяна встретила наконец достойного соперника, и когда тот подошел ближе, полковник почуял в воздухе вокруг них нечто похожее на столкновение двух фронтов: один горячий, а другой — его собственный, холодный, как лед. Француз остановился на расстоянии ярда и приветствовал Пейна улыбкой.