Она попыталась обернуться, но почувствовала, как что-то твердое уперлось ей в поясницу. Она видела много телесериалов, чтобы понять, что это дуло какого-то оружия. – Гюстав у нас, – сказал тот, кто стоял у нее за спиной. – А то, что вы чувствуете, – это пистолет. * * * Сигаретный дым, как туман, стлался по всей квартире. Он обтекал лампы рассеянного света в гостиной и уплывал ко входу, где были открыты все засовы. Он смешивался с запахом мыла из крошечной ванной, где Эстер Копельман только что принимала душ. Сидя на стульчаке и поставив свой стакан с бурбоном на край раковины, журналистка мочилась. Потом прошла в спальню, чтобы одеться, прежде чем перешагнуть порог гостиной. Он рассматривал книги у нее в шкафу. Аккуратно расставленные сочинения Франка Тилье. «Монреальский синдром», «Проект “Феникс”, «Пандемия», «Последняя рукопись», «Жил-был раз, жил-был два». – Я вижу, у нас с вами одинаковый вкус, – сказал он монотонным голосом. – Я обожаю этого писателя. Она улыбнулась и взяла из пепельницы недокуренную сигарету. Но, когда обернулась к нему, ее вдруг поразило, насколько изменилось его лицо: оно стало грубым и жестоким. Эстер застыла на месте и почувствовала, как в груди зародилась тревога. Ее вдруг посетила нелепая мысль, что этот новый, пустой, леденяще черный взгляд, скорее, напоминает о книгах названного писателя, чем о галантном рандеву. Теперь она себе казалась смешной: надо же, подумала, что он хочет за ней приударить… Ну и дурой она оказалась… На глаза набежали слезы, но так и застыли на краешках век, не скатившись вниз. Она вдруг поняла природу этой жуткой перемены. Поняла, зачем он был здесь… 56 Изумленный Сами прервал вызов. Она не отвечала. Почему? Чем они там занимались? Он расслышал, как этот тип велел ей оставить открытой дверь. И это ему очень не понравилось… Черт возьми, что она вытворяет? Он засомневался. А может, она там трахается с этим типом? Сами должен был признать, что Эстер Копельман была не из тех, кто зря теряет время. Она всегда куда-то спешила. И каждый раз подгоняла его, как будто ей предстояло спасать мир, и поэтому даже поесть времени не было. Но сейчас происходило что-то странное. Просто очень странное. Во-первых, диалог, который у них состоялся, вовсе не напоминал брачные игры. И к тому же она не отвечала на звонки. Старина Сами, если хочешь знать мое мнение, то это пугает… Он внимательно оглядел узкий длинный зал, рю дю Тор, такую же пустынную по ту сторону витрины, снял передник и повесил его на вешалку. В конце концов, ему ничего не стоит пойти наверх и постучать ей в дверь, чтобы удостовериться, что этот тип не грабит ее или не творит чего похуже. В этом городе могут зарезать за мобильник или за косой взгляд, и здесь водятся дикие звери, которые насилуют даже бабушек. Сами тряхнул головой. Он никогда не понимал, откуда берутся люди, способные на такое. Как не мог понять, когда его сын Четин, который изучал физику в университете Поля Сабатье, объяснял ему, что до «Большого взрыва» вообще ничего не было, а потом вдруг сразу все появилось. «Как может появиться что-то из ничего? – возмутился он. – То, что ты говоришь, – абсурд! Даже лепешки не приготовишь без муки и сахара, а тут целая вселенная… И вот этому вас учат в университете?» Сын улыбнулся тогда с видом превосходства, которое вывело Сами из себя. На свете было много явлений, которые его интеллект просто не в силах был осмыслить. И то, что некоторые личности начисто лишены морали и ведут себя, как животные, относилось именно к таким явлениям. Сами вылез из-за конторки и набрал код на соседних воротах. Он жил в квартире как раз над магазином. А Копельман обитала еще выше, под самой крышей, и ее жилище было вдвое меньше его квартиры, которая тоже размерами не отличалась. Он поднимался по ступенькам винтовой лестницы, и они скрипели у него под ногами, а латунные перила вибрировали под рукой при каждом шаге. На последней площадке он отдышался и прислушался. Ни звука. Может, она была где-нибудь совсем в другом месте. Например, у того типа. Нет. Он слышал, как незнакомец ей велел не закрывать дверь внизу. Он постучал. Никакого ответа. – Копельман, ты здесь? – крикнул он. – Копельман! Это я, Сами! Он снова постучал, рискуя привлечь внимание соседей. Этажом ниже жила пожилая пара, которая косо смотрела на него и его семью с самого первого дня, как они оплатили аренду и вселились в квартиру. Старая карга не упускала случая к нему придраться: то у него слишком громко работает телевизор, то он слишком поздно вынес мусор, то шумят его невоспитанные дети. Это вранье: его дети воспитаны ничуть не хуже остальных детей в доме. – Копельман, это я, Сами! – повторил он, повернув ручку, но дверь была заперта на засов. Тогда он достал телефон. А когда услышал, что за дверью раздались звуки ее телефона, то понял: случилось что-то серьезное. Он мог бы просто вынести дверь, петли были слабые, но нарываться на неприятности ему не хотелось. И он набрал 17[65]. * * * Эстер казалось, что она сейчас задохнется. Что сердце просто лопнет. Она лежала на диване, а сверху на нее всем телом навалился этот тип, зажав ей рот огромной ладонью, и скрюченные пальцы шевелились где-то возле ноздрей. Запах мыла и сигарет, который в других условиях показался бы ей даже приятным, сейчас пугал. Как пугала жуткая тьма, стремительно, как в химическом опыте, собиравшаяся на дне его пустых глаз. Острый металлический перстень оцарапал ей подбородок, и она ощутила стекающую вниз струйку крови. – Спокойно, – шептал он своим монотонным голосом. – Твой спаситель, скорее всего, удрал. Она лежала тихо и даже закрыла глаза, чтобы не глядеть в эти пустые, черные зрачки, но странный, безжизненный голос все шептал и шептал ей на ухо, вызывая дрожь ужаса. – Ты сейчас, не торопясь, сделаешь все, что я тебе скажу, журналистка. И главное, не изображай из себя героиню, такие штучки годятся только для кино. Но уж если об этом зашла речь, то не кажется ли тебе, что трусливое стадо, которое и есть большинство населения этой страны, обожает фильмы о супергероях? И он вдруг провел горячим кончиком языка по ее лбу, слизывая капли пота, а потом язык спустился на розовый уголок глаза, и Эстер зажмурилась изо всех сил, на секунду испугавшись, что сейчас обмочится. Слава богу, что она успела зайти в туалет несколько минут назад. – Они воображают, что нарядные супергерои явятся им на помощь всякий раз, как они окажутся в трудном положении, – продолжал он. – Что ты об этом думаешь? А проблема в том, что супергероев не существует. Никогда не понимал, как можно любить такие дебильные фильмы. Она услышала, как Сами спустился по лестнице и вызвал полицию. Сколько времени пройдет, прежде чем они приедут? И что будет делать Сами: останется ждать внизу или поднимется? – Здесь есть запасной выход? – шепнул ей на ухо ее мучитель. Если ей удастся убедить его выйти, как вошел, через главный вход, то Сами, может быть, его разглядит. – М-м-м. Она отрицательно замотала головой. – Открой глаза, – прошептал он. Эстер открыла… И вздрогнула под черным, пустым взглядом, впившимся ей в глаза в поисках истины или лжи. – Врешь, – проскрежетал он. Ей показалось, что сердце у нее оборвалось и ухнуло куда-то вниз. Этот тип разбирался в человеческих душах лучше, чем любой психоаналитик, неважно, фрейдист или последователь Лакана[66]. Она почувствовала, что он что-то вынул из кармана. Не успела она понять, что это такое, как у нее перед глазами вспыхнул огонь зажигалки, обдав жаром роговицу. – Так есть здесь запасной выход? Она кивнула сквозь слезы, лившиеся с обожженной роговицы. – Отлично, я сейчас уберу руку, и мы вместе спустимся вниз по черной лестнице. Если ты хоть пикнешь, я тебя сожгу. И не думай, колебаться не стану. Усекла? Он убрал руку, и к Эстер тотчас же вернулся ее всегдашний боевой дух. – Иди на хер… – ответила Эстер Копельман, переведя дух, и ее лицо начало понемногу обретать нормальный цвет. – Ладно, я пойду. Терпеть не могу кого-то подвергать опасности. Он обворожительно осклабился. – Вот это да! Черт побери! Настоящая героиня. Значит, такие еще не перевелись… 57 Темнота. Сколько времени она здесь? Час? Два? В крови пульсировал страх. С головы сняли мешок, она поморгала глазами… И тотчас же загородилась рукой от слепящего света. В темноте кто-то светил ей в лицо фонариком. Темнота пахла чем-то кислым, перебродившим, лошадиным навозом и самими лошадьми. – Кричать бесполезно, тебя все равно никто не услышит, – сказал за фонариком чей-то голос. – Мне надо в туалет. – Сейчас тебе принесут ведро и бутылку воды… Свет фонарика сместился в сторону, и кто-то, видимо, щелкнул выключателем, потому что наверху зажглась тусклая лампочка, осветив полумрак помещения. А потом дверь закрыли на засов. Леа принялась оглядываться по сторонам: стены без окон, земляной пол, покрытый соломой, низкий потолок. И повсюду этот кисловатый, азотный запах: наверное, где-то совсем близко была конюшня. У нее кружилась голова и подташнивало после тряски в фургоне, пропахшем соляром и моторным маслом. Пол пропускал все запахи. Леа попыталась выровнять дыхание. Пять секунд вдох, задержка дыхания, пять секунд выдох… Сквозь толстые стены до нее временами доносился шум воды в канализации. Но это был единственный шум… И к мучившему ее страху присоединилось чувство одиночества и беспомощности.