Крысолов (со стоном): Как, и это вы тоже слышали? Фло: Мы старались! Неужели вы никогда не замечали, что за вами все время наблюдают? Крысолов: Нет. Я очень интересуюсь другими людьми, но мне и в голову не приходило, что кто-то может заинтересоваться мной. А когда я пишу или обдумываю сюжет, то вообще не замечаю, что творится вокруг. Поэтому я так испугался, когда увидел ночью в окне малышку Лизбет. Я как раз обдумывал похожую сцену в романе. Я: А зачем вам понадобились ножницы и оберточная бумага? Крысолов: Упаковывал подарок. Я: Что за подарок? Крысолов: Русская Библия для детей. Я купил ее в магазине у твоей бабушки. Это для моей племянницы из России. Через несколько недель ее будут крестить. Я: А почему некоторые страницы в ней отмечены закладками? Крысолов: Мне хотелось написать ей что-нибудь памятное в честь крестин. Бабушка: Как вы использовали порошок, который вывалился у вас из пакета в магазине? Крысолов: Удалял известковый осадок в моем собственном туалете. Хорошая штука, рекомендую. Папай: А зачем вы среди ночи размахивали охотничьим ножом? Крысолов: Хотел запомнить ощущения для романа. Как нож лежит в руке, как нужно замахнуться и ударить, чтобы убить человека. В моей книге есть сцена с ножом. Я: В вашей прихожей тоже была такая сцена! Вы приставили нож к горлу какого-то мужчины! Крысолов: Бог ты мой! И это вы видели? Тогда не удивительно, что вы сочли меня преступником. Этого человека зовут Тимо, но он жив-здоров. Это мой лучший друг. Я попросил, чтобы он позволил мне на нем потренироваться. Дедушка: Что-что, простите? Крысолов: Знаю, это звучит немного… странно. Но я всего лишь хотел понять, что значит угрожать кому-то смертью, чтобы лучше описать это в книге. Но Тимо, конечно, знал, что с его головы ни один волосок не упадет. Я: Значит, писатели все испытывают на практике? Крысолов: Я где-то даже читал про писателя, который выпрыгнул со второго этажа, чтобы узнать, можно ли при этом сломать себе ногу. Я: И как? Крысолов: Бедняга сломал обе. Но зато описание в книге вышло очень живым — подтверждаю. Энцо: А почему ваш друг Тимо велел вам убивать своих любимых? Крысолов (озадаченно): Своих любимых? Энцо: Когда я осматривал вашу квартиру, — мне действительно очень жаль, что мы до этого опустились, — к вам в квартиру зашел Тимо, и Лола слышала, как он оставил вам сообщение на автоответчике. Я: Могу подтвердить. Он сказал: «Начинай действовать! Килл ёр дарлингс!» Крысолов (расхохотавшись): Ах, это! Это цитата из Уильяма Фолкнера. Тетя Лизбет: Это знаменитый убийца? Крысолов: Нет, Уильям Фолкнер — великий писатель, а эти слова означают не то, что надо убивать тех, кого любишь, а то, что надо безжалостно расставаться с любимыми выражениями или сценами, если они не укладываются в роман. Фло: «Единственная свидетельница» — ваша первая книга? Крысолов: Нет, третья. Кроме того, я написал огромное количество коротких рассказов. Пишу их с самого детства. Но «Единственная свидетельница» — первый, на мой взгляд, приличный роман. Хотя написан он совсем не для детей. Энцо: Как вы думаете, ваш роман экранизируют? Крысолов: Хорошо бы его сначала напечатали. Но если вы все снимали видеокамерой, то можно, наверно, и фильм сделать. Я: Что-то вроде того, как пятеро подростков идут по следам наркоторговца. Крысолов: Несомненно. Адвокат с татуировками: Вы нашли издателя для своего романа? Крысолов: Нет. До сих пор моим единственным его читателем был мой приятель Тимо. Я пока еще не решался показывать его кому-либо. Да и не знаком я с издателями. Говорят, что для того, чтобы тебя напечатали, нужны связи. Печальная женщина (все еще улыбаясь): Можно мне как-нибудь взглянуть на вашу рукопись? Так уж вышло, что я ответственный секретарь в одном издательстве. Пару раз мне удавалось подсунуть своему шефу интересные вещи. Крысолов: Вы хотите сделать это для меня? Невероятно! Дедушка: Вы кому-нибудь посвятили свой роман? Крысолов: Я, собственно, хотел посвятить его своей девушке, но в прошлом году она меня бросила, и я передумал. Сейчас у меня есть идея покруче. Посвящу этот роман детям-детективам из нашего двора. И тете Лизбет — моей единственной свидетельнице. Тут вся публика зааплодировала, и моя тетя хлопала громче всех. А потом послышалось: — Обу-да-а-а!.. Это мама с Леандро вернулись из Травемюнде. — Господи, — сразу заволновалась мама, — что тут у вас происходит? — Случилась одна безумная история, — ответила я. — С участием девочки, которая поскользнулась на подгузнике и оказалась в инвалидной коляске напротив окна писателя. 30. Эпилог Вот и все, что я хотела написать о Крысолове. Но вы, наверно, уже догадались, что это еще не конец истории. С двадцать первого августа прошло уже несколько месяцев, и за это время еще кое-что случилось. Для себя я называю эту заключительную главку перечнем последних событий, но в настоящих романах ее принято называть эпилогом. Если произведение, например, заканчивается раскрытием преступления, то в эпилоге рассказывается, как потом сложилась судьба героев. Может, в финале главный герой получает ранение, или его приятель все еще остается в опасности, — так же, как Энцо. Вот с него я и начну. • В тот же вечер в гостиной Пенелопы состоялась долгая беседа за закрытыми дверями. Фло позвала меня к себе, чтобы мы хоть что-то услышали, но мои родители настояли, чтобы я держала ногу в покое. Она все еще болела после моего боевого галопа под воздействием адреналина. К счастью, новых переломов как будто не было. Я положила ногу на стол, подсунула под нее подушку и прижала к себе своего мирно посапывающего младшего братца. Из нашего окна в окне гостиной Фло не было видно ничего особенного. Посреди стоял Август фон Шанц, все еще в пижаме, и что-то втолковывал Гудрун. Та сидела рядом с Пенелопой, грудь ее бурно вздымалась. Время от времени она качала головой, пару раз всплеснула руками и один раз уронила голову. Даже издали было видно, что ей стыдно. Пару раз она кивнула. Пенелопа тоже закивала. Потом в комнату вошел Энцо. Гудрун вскочила и схватила его за руку. Энцо словно аршин проглотил, но Гудрун гладила его по волосам и, как мне показалось, плакала, потому что, отвернувшись, она вытерла глаза рукавом своего желтого платья. Потом состоялась еще одна беседа, в которой принимал участие Энцо. Говорил он мало, но один раз энергично покачал головой и один раз кивнул. Когда позже мы ужинали у Фло, Гудрун уже уехала в Шварцвальд. Она все еще надеялась открыть свой центр, и право на опеку сына осталось за ней, но, похоже, Пенелопа убедила ее оставить Энцо у них. А может, она прибегла к шантажу? Очень на это надеюсь. Август фон Шанц остался ужинать, а перед отъездом в «Марко Поло Таэур» спросил у Энцо: — Сегодня утром ты интересовался, не хочу ли я стать твоим опекуном, хоть я тебе и не родной отец. Может, я буду опекать тебя как крестный? Энцо кивнул, и миллиардер добавил, улыбаясь: — Сегодня я впервые почувствовал, что это значит — быть крестным. И с удовольствием буду исполнять эту обязанность в дальнейшем. Если, конечно, ты не против. Энцо только криво улыбнулся. Он так нервничал, что не мог вымолвить ни слова. Вообще в тот вечер он говорил мало. Сидел бледный и молчал. Я уже начала за него беспокоиться. Настоящего отца он так и не нашел. И если Гудрун забеременела вскоре после той истории с яхтой, то Энцо тоже может иметь бразильские корни. Я несколько раз пыталась завести об этом речь, но он отмалчивался, а Пенелопа объяснила, что ему нужно время, чтобы осознать все, что случилось в его жизни. Она даже предложила ему сходить к детскому психологу, но Энцо отказался, и мы от него отстали. На каникулах он еще пару раз навестил своего крестного, а один раз Август фон Шанц даже пригласил нас к себе на бразильский ужин, который заказал у нас в ресторане. Ничего лучше и придумать невозможно: мы ужинали и любовались ночной гамбургской гаванью. Просто уму непостижимо, какой великолепный вид открывается из его круглой гостиной с тропическими растениями. • Тридцать первого августа закончились летние каникулы. В первый день учебного года я еще прыгала на костылях. Поэтому и попросила у герра Деммона отсрочки, чтобы закончить сочинение. Оно оказалось несколько длиннее, чем я планировала, и в нем я рассказала о том, как открыла одного автора, о котором даже в газетах пишут. «Окно во двор: группа детей раскрывает преступление, связанное с наркотиками», — гласил заголовок в «Морген Пост», которую мы принесли в класс. Кстати, вы знаете, что точно так же называется знаменитый фильм Альфреда Хичкока? Это история про журналиста, который сидит в инвалидной коляске со сломанной ногой и разоблачает настоящего убийцу, наблюдая за соседским окном. Могу только порадоваться, что не видела этого фильма, потому что в конце журналист чуть не погибает, да еще и ломает вторую ногу. • Энцо получил от герра Деммона разрешение сопровождать наш рассказ отснятыми видеоматериалами. Крысолов не возражал. А через неделю вернулся друг Джеффа с нашей картой памяти и доказательствами. В школе есть компьютер со специальной программой для монтажа видео, и фильм Энцо был готов через две недели. Премьерный просмотр мы устроили в гостиной Крысолова. Он уже не сердился, когда увидел, как Энцо пробрался в его квартиру. Правда, чуть не лопнул со смеху и курил сигареты одну за другой. Травяная смесь старушки с четвертого этажа пахла гораздо лучше, чем обычные сигареты. • Адвокат с татуировками теперь тренировался всего пару раз в неделю. А потом не усаживался перед телевизором, а ужинал со своей новой подругой при свечах. Догадываетесь, кто она? Правильно, печальная женщина с третьего этажа, которая оказалась ответственным секретарем в издательстве. Она больше не грустила. Из своего окна я видела, как они с адвокатом болтают и смеются, а потом наклоняются друг к другу, чтобы поцеловаться. Верно сказано — пока живу, надеюсь. Наверное, адвокат с татуировками нашел то, на что надеялся. По крайней мере, выглядел он не менее счастливым, чем его новая подруга. • Крысолову она тоже принесла счастье. Она не только прочитала рукопись, но и позаботилась о том, чтобы шеф издательства обнаружил ее у себя на столе. Он был совершенно уверен, что сам открыл нового писателя, но мне кажется, что это не совсем справедливо. Как бы то ни было, книгу поставили в план на осень. Издательство собиралось вложить солидную сумму в раскрутку нового автора. Для рекламной компании там собирались использовать и фрагменты фильма Энцо, и статьи в газетах, — словом, все, что могло обеспечить хорошие продажи. Даже бабушка заявила, что закажет целый грузовик книг Крысолова и предложила ему провести в магазине встречу с читателями. • Там же состоялась и еще одна литературная встреча. И знаете, с кем? Писательница Франка Дювель ответила на мое письмо. Я совсем про него забыла, но страшно обрадовалась, когда в последний день каникул обнаружила в почтовом ящике письмо от нее. (Любопытно, не знакома ли Франка Дювель с Гудрун, потому что в ее письме почему-то упоминаются Индия, Шварцвальд и дыхательные упражнения.) Но лучше прочтите сами. Вот оно, это письмо: Дорогая Лола, Как здорово, что ты нашла сходство между собой и Жюли. Меня это очень радует! Когда я писала о Жюли и Белоснежке, я не знала, понравится ли кому-нибудь, кроме меня, эта книга. Это мой самый первый роман, и писала я его так увлеченно, что мне было неважно, будут ли его вообще читать. Но твое письмо доставило мне такое удовольствие! Так прекрасно, когда книга нравится людям! Еще подростком я написала историю о старике из Индии, который заболел неизлечимой болезнью — проказой. К сожалению, я не имела никакого представления ни об Индии, ни о стариках, ни о проказе. И в рассказе это сразу чувствовалось. Поэтому совет твоего преподавателя очень дельный. Лучше всего писать о том, что знаешь. Иначе старик из Индии будет говорить тем же языком, что и твой сосед, дома в Индии будут похожи на дома в Шварцвальде, а в конце истории больные проказой отправятся в горы Шварцвальда лечить легкие дыхательными упражнениями, потому что ты перепутала эту болезнь с туберкулезом.