— Ну?! — вскричало сразу несколько сдавленных голосов. — Ну, — продолжал Варден, — не стыжусь сказать, что вылетел из этого дома, словно старый заяц, заслышавший звук ружья. Снаружи стояла какая-то машина, и шофер открыл мне дверцу. Я свалился внутрь, и тут до меня дошло, что все это может быть ловушкой. Я выскочил наружу и помчался прочь, пока не добрался до остановки троллейбусов. Но на другой день я обнаружил, что в соответствии с графиком, багаж ожидает меня в аэропорту, зарегистрированный на рейс до Ванкувера. Придя в себя, я сильно недоумевал, что подумал Лодер о моем исчезновении. Но я скорее бы решился принять яд, чем вернуться в этот кошмарный дом; и с того дня я так и не встречал ни одного из этих двух людей. Я до сих пор не имею ни малейшего представления о том, кто был этот светловолосый мужчина и что с ним сталось; но окольным путем я узнал, что Лодер умер — с ним вроде бы произошел какой-то несчастный случай. Воцарилось молчание, а затем… — Это чертовски славная история, мистер Варден, — отметил Армстронг; он был любителем всякого ремесла и искусства, а конкретно — непосредственно в ответе за предложение мистера Арбетнота запретить телеграф, — но… вы хотите сказать, что внутри этой серебряной отливки находился весь скелет? То есть, что Лодер поместил его внутрь формы, когда отливка была готова? Это было бы чрезвычайно трудно и опасно: случайность отдала бы его в руки работников. И та статуя, к тому же, была бы куда больше натуральной величины, чтобы скелет оказался полностью скрытым. — Мистер Варден ненамеренно ввел вас в заблуждение, Армстронг, — произнес внезапно тихий, хрипловатый голос из темноты, позади кресла мистера Вардена. — Фигура была не серебряная, а с напылением серебра на медную основу, нанесенную прямо поверх тела. Дама была на самом деле как бы никелирована. А мягкие ткани были, очевидно, удалены пепсином или чем-то вроде того, после завершения всего процесса; впрочем, в точности ручаться не могу. — Хэлло, Уимзи, — откликнулся Армстронг, — это вы вошли только что? Но откуда столь уверенное заявление? Эффект, произведенный голосом Уимзи на Вардена, был чрезвычайный. Он вскочил на ноги и повернул лампу так, чтобы свет упал на лицо Уимзи. — Добрый вечер, мистер Варден, — промолвил лорд Питер. — Душевно рад встретиться с вами вновь, и извините за бесцеремонное поведение во время нашего первого свидания. Варден пожал протянутую руку, но дар речи к нему еще не вернулся. — Вы хотите сказать, безумный вы мистик, будто это вы и были таинственным незнакомцем Вардена? — осведомился Бэйес. — Ах, ну да, — добавил он грубовато, — нам следовало бы догадаться из портретного описания. — Ну, раз уж вы здесь, — промолвил Смит-Хартингтон, представитель «Утреннего Вопля», — вам, я думаю, стоило бы выступить перед нами с окончанием этой истории. — То была только шутка? — спросил Джадсон. — Нет, конечно же, — прервал Петтифер, прежде чем лорд Питер успел ответить. — Для чего бы? Уимзи повидал достаточно страшного, чтобы тратить время на его изобретение. — Что ж, это верно, — отметил Бэйес. — Вот что происходит из-за склонности к дедукции и всяким таким штучкам, а также от сования носа в дела, которые лучше оставить в покое. — Что же, все это хорошо, Бэйес, — парировал его лордство, — но не упомяни я об этом деле в тот вечер мистеру Вардену — где бы он был сейчас? — Да, где? Как раз об этом-то мы и хотели бы знать, — потребовал Смит-Хартингтон. — Послушайте, Уимзи, — без уверток: нам нужна история. — И вся целиком, — добавил Петтифер. — И ничего кроме, — закончил Армстронг, проворно убирая бутылку с виски и сигары из-под носа Питера. — Давай-давай, старина. «Ни затяжки вдохнуть, ни глотка не глотнуть, коль бард Эллен не выйдет на волю». — Чудовищно, — пожаловался его лордство. — Между прочим, — продолжил он, меняя тон, — это не совсем та история, о которой мне хотелось бы распространяться публично. Я фигурирую в весьма незавидном положении — возможно инкриминировать убийство. — Боже, — воскликнул Бэйес. — Ничего, — заверил Армстронг, — все будут молчать. Не можем же мы, в самом деле, позволить себе расстаться с вами как членом клуба, не правда ли? Придется Смиту-Хартингтону немного пострадать, воздержавшись от репортажа — вот и все. Заверения о неразглашении тайны последовали отовсюду, и лорд Питер, устроившись поудобнее, начал рассказ. — Необычайность случая, связанного с Эриком П. Лодером, являет собой пример того, каким странным образом некая власть превыше наших человеческих устремлений устраивает дела людские. Зовите ее Провидением или Судьбой… — Нам лучше опустить это рассуждение — не станем никак ее звать. Лорд Питер, застонав, начал вновь. — Что ж, первое обстоятельство, пробудившее во мне любопытство определенного рода в отношении Лодера, было зауряднейшее замечание чиновника эмиграционной службы в Нью-Йорке, куда я отправился по поводу того глупого происшествия с миссис Бильт. Он сказал: «Чего ради Лодер вздумал отправляться в Австралию? Я полагал, что Европа куда больше по его части». — Австралия? — переспросил я. — Вы заблуждаетесь, мой друг. Только вчера он объявил мне, что едет в Италию через три недели. — Какая там Италия, — отвечал тот, — он тут все обошел вчера, расспрашивая, как добраться до Сиднея, каковы формальности и так далее. — О, — заметил я. — Вероятно, он отправляется через Тихий океан и заедет по пути в Сидней. — Но я подивился про себя, отчего он сам не сказал об этом, когда мы встречались накануне. Он определенно говорил об отплытии в Европу и о посещении Парижа прежде чем отправиться в Рим. Любопытство мое настолько разгорелось, что через два дня я направился к Лодеру. Он, казалось, был рад меня видеть и целиком находился в предвкушении поездки. Я снова спросил его о маршруте, и он совершенно определенно сказал, что едет через Париж. — Что ж, только и всего, и дело на том и кончилось, а мы заговорили о другом. Он поведал мне, что к нему еще до отъезда прибудет погостить мистер Варден и что он надеется упросить его позировать. Он добавил, что никогда еще не видел человека, столь совершенного сложения. «Я хотел и раньше просить его об этом, — но тут разразилась война, он уехал, вступил в армию, и мы так и не смогли начать». Все это время он как раз валялся на этой мерзкой лежанке, и взглянув на него, я уловил столь неприятный блеск у него в глазах, что меня это просто перевернуло. Он поглаживал и похлопывал фигуру по шее и ухмылялся, поглядывая на нее. — Надеюсь, вы ничего не собираетесь делать в технике напыления? — спросил я. — Что ж, — заметил он. — Я подумывал сделать что-то вроде пары к этой — знаете ли, «Спящий атлет» или что-нибудь такое. — Лучше его отлить, — посоветовал я. — Для чего вы накладываете покрытие таким толстым слоем? Это уничтожает мелкие детали. Замечание мое его раздосадовало. Он никогда не любил слушать какой-либо критики собственных произведений. — Это был эксперимент, — пояснил он. — Следующая попытка будет шедевром. Вот увидите. Как раз в этот момент вошел дворецкий и спросил, готовить ли мне постель, поскольку ночь выдалась ненастная. Мы, собственно, не слишком следили за погодой, хотя, когда я выехал из Нью-Йорка, все выглядело угрожающе. А тут мы выглянули и увидели, что снаружи льет как из ведра. Я бы не пострадал, явись я накануне не в открытом спортивном лимузине, к тому же без пальто. Теперь же перспектива проделать пять миль в такой ливень была не из приятных. Лодер упрашивал остаться, и я согласился. Я чувствовал себя несколько утомленным и потому сразу пошел спать. Лодер заявил, что поработает немного в студии, и я видел, как он двинулся прочь по коридору. Вы запретили мне упоминать о Провидении, поэтому я только скажу, как о факте весьма примечательном, что я проснулся в два ночи, обнаружив, что лежу в луже воды. Слуга засунул в постель грелку, из-за того, что прежде кровать стояла необогретой — и дрянная штука эта откупорилась сама собой. Минут десять я провел в мокром кошмаре, потом собрался с духом, намереваясь разобраться, в чем дело. Безнадежно: простыни, одеяла, матрас — промокло все. Я поглядел на кресло, и меня осенило. Я вспомнил, что в студии стоит прекрасный диван с большим кожаным ковром и грудой подушек. Отчего бы не окончить сон там? Я захватил небольшой электрический фонарик, который всегда меня сопровождает, и отправился. Студия была пуста, так что я предположил, будто Лодер все закончил и отбыл на боковую. Диван стоял на месте, а ковер частично свисал с него, так что я забрался под него и приготовился заснуть. Я уже чудесным образом засыпал, когда услыхал шаги — не в коридоре, но явно в другом конце комнаты. Я удивился, поскольку не знал, что в том направлении есть выход. Я лежал тихо и вскоре увидел полоску света, на месте шкафа, в котором Лодер держал свои инструменты и прочее снаряжение. Полоска расширилась, и вошел Лодер с электрическим фонарем в руке. Бесшумно затворив за собой шкаф, он прошел через студию. Остановился перед мольбертом и раскутал его; мне он был виден сквозь дыру в занавеске. Он постоял так некоторое время, глядя на мольберт, а потом издал один из самых отвратных булькающих смешков, какие я имел удовольствие слышать. Если до этого я мог сколь-нибудь серьезно подумать о том, чтоб объявить о собственном невольном присутствии, то после этого отбросил всякую мысль. Тут он вновь прикрыл мольберт и вышел через ту дверь, в которую вошел я. Я выждал, пока не уверился в том, что его нет, потом поднялся — добавлю, чрезвычайно тихо. На цыпочках прошел к мольберту, поглядеть, что за поразительное произведение искусства скрывается под холстиной. Я сразу же понял, что передо мной — замысел фигуры «Спящего атлета», и по мере того, как я вглядывался в него, ощущал, как внутрь закрадывается что-то вроде ужасающей уверенности. Это ощущение словно бы начиналось где-то глубоко внутри и поднималось вверх, до корней волос. У нас в семействе считают, будто я слишком любопытен. Могу только сказать — ничто на свете не удержало бы меня от попытки заглянуть в шкаф. С предчувствием того, что сейчас нечто фантастически злобное выпрыгнет на меня (все же я был несколько взволнован, да и время было глухое) — я героически взялся за ручку двери. К моему удивлению, там было даже не заперто. Шкаф открылся сразу, обнаружив ряд совершенно новеньких, аккуратно расставленных полок, на которых не было ничего, что могло бы привлечь внимание. Кровь у меня, знаете ли, к этому времени разгорелась, так что я поискал рядом пружину защелки, которая, как я и предполагал, обнаружилась довольно быстро. Задняя стенка шкафа бесшумно открылась, и я оказался наверху узкого ступенчатого пролета. У меня достало здравого смысла остановиться и проверить, можно ли отпереть дверь снаружи, прежде чем я двинулся дальше, а еще — я захватил добрый увесистый пестик, который нашел на полках — как оружие на всякий случай. Потом закрыл дверь и стал спускаться с легкостью эльфа вниз по приятной старой лестнице. Внизу обнаружилась еще одна дверь, но секрет ее я открыл без всякого труда. Испытывая большое возбуждение, я дерзко распахнул ее, держа пестик наготове. Комната, однако, выглядела пустой. Фонарь уловил блеск какой-то жидкости — а потом я нашел выключатель. Я увидел довольно вместительную квадратную комнату, оборудованную под мастерскую. Справа на стене был большой рубильник, под ним скамья. С центра потолка свисал большой фонарь, освещавший стеклянную ванну, полных семь футов длиной на три шириной. Я выключил фонарь и заглянул в ванну. Она была наполнена темной коричневой жидкостью, в которой я распознал обычный раствор цианида и сульфата меди, применяемый при окислении медью. Над ней сверху свисали электроды с пустыми крюками, но в одном углу стояла полураспечатанная упаковка и, отогнув край, я увидел ряды медных анодов — достаточно, чтобы нанести, покрытие в сантиметр толщиной на скульптуру натуральной величины. Стоял и ящик меньшего размера, забитый гвоздями; по виду и весу я догадался, что он содержит серебро для завершения всего процесса. Я искал и еще кое-что — и вскоре нашел: значительное количество заготовленного графита и большой кувшин лака. Конечно, во всем этом не было ничего такого, что можно было бы счесть противозаконным. Ничто не могло препятствовать Лодеру создать гипсовую фигуру, а затем посеребрить ее, если б ему это вздумалось. Но тут я нашел нечто такое, что не могло попасть сюда законным путем. На скамье лежала большая пластина меди дюйма в полтора длиной — ночная работа Лодера, догадался я. То была электротипия печати американского консульства — той, что ставится в паспорт, на фотографию, чтобы ее не сменили на поддельную — к примеру портрет вашего приятеля мистера Джиггса, которому срочно нужно покинуть страну из-за чрезмерной популярности в Скотленд-Ярде. Я уселся на стул Лодера и рассмотрел этот маленький сюжет во всех деталях. Мне стало ясно, что он основан на трех моментах. Во-первых, мне предстояло выяснить, намеревался ли Варден в ближайшее время навострить лыжи в Австралию — потому что, если это не так, все мои прекрасные теории ничего не стоили. И, во-вторых, делу бы сильно помогло, если б у него были темные волосы, как у Лодера, — вот как сейчас — достаточно похожие, чтобы соответствовать паспортным данным. Раньше мне довелось видеть его только в этом «Аполлоне Бельведерском», где на нем был белокурый парик. Но я знал, что если поброжу в окрестностях, то увижусь с ним, когда он придет повидать Лодера. И, в-третьих, конечно, мне следовало обнаружить, были ли у Лодера основания затаить зло на Вардена. Ну, я решил, что провел в этой комнате столько времени, сколько можно. Лодер мог вернуться в любую минуту, и я не забыл, что ванна с сульфатом меди и цианидом может стать весьма удобным способом избавиться от слишком пронырливого посетителя. И не могу сказать, чтобы у меня возникло сильное желание предстать в виде предмета домашней мебели в доме Лодера. Мне всегда претили вещи, сделанные в форме предметов иного рода — томики Диккенса, которые оказываются жестянками с бисквитом, и иные маскировки вроде этой; и хотя я не питаю повышенного интереса к собственным похоронам, я желал бы, чтоб они выглядели пристойно. Я позаботился даже о том, чтобы стереть все отпечатки пальцев, которые мог за собой оставить, а затем вернулся в студию и привел в порядок диван. Мне не казалось, что Лодеру будет приятно обнаружить здесь следы моего пребывания. Была и еще одна вещь, вызывавшая у меня любопытство. Я прошел на цыпочках через холл, в курительную. Серебряная кушетка мерцала в свете фонарика. Я почувствовал, что она противна мне в несколько раз больше, чем прежде. Однако я взял себя в руки и внимательно рассмотрел ноги фигуры. Я слыхал все о втором пальце Марии Морано. Во всяком случае, остаток ночи я провел в кресле. Проволочки с делом миссис Бильт, то да другое, и запросы, которые мне пришлось сделать, отодвинули мое вмешательство в замыслы Лодера весьма надолго. Я выяснил, что Варден гостил у Лодера за несколько месяцев до того, как исчезла прекрасная Мария Морано. Боюсь, я вел себя весьма глупо насчет вас, мистер Варден. Я думал — быть может, между вами что-то в самом деле было. — Не надо извинений, — ответил Варден с легким смешком. — Аморальность поведения киноактеров — притча во языцех. — Зачем растирать соль на ране? — несколько уязвленно отозвался Уимзи. — Я ведь прошу прощения. По крайней мере, суть дела, насколько это касается Лодера, от этого не меняется. И потом, было одно обстоятельство, насчет которого я должен был увериться абсолютно точно. Электрическое покрытие, особенно столь трудоемкое, как то, о котором я думал, — работа не на одну ночь; с другой стороны, представлялось необходимым, чтобы мистера Вардена видели живым в Нью-Йорке до самого дня, когда по графику он должен был уезжать. Было также ясно, что Лодер намерен доказать, будто мистер Варден и в самом деле покинул Нью-Йорк, как планировал, и действительно прибыл в Сидней. Соответственно, поддельный мистер Варден должен был отбыть с багажом Вардена и с его паспортом, снабженным новой фотографией, должным образом проштампованной консульской печатью, — и тихо исчезнуть в Сиднее, чтобы превратиться в мистера Эрика Лодера, путешествующего по собственному паспорту. Ну, в таком случае, конечно же, каблограмма должна была быть отправлена в «Мистофильм лимитед», с предупреждением, что Вардена надо ожидать с более поздним пароходом. Эту часть работы я поручил своему слуге Бантеру, который чрезвычайно компетентен. Этот добросовестный человек неизменно сопровождал Лодера в течение трех недель, и в конце концов, в тот самый день перед отъездом Вардена, из конторы на Бродвее была послана каблограмма, где благодаря счастливому Провидению — вот опять! — они пользуются чрезвычайно твердыми письменными принадлежностями. — Честное слово! — вскричал Варден. — Я вспоминаю, что кто-то говорил мне о каблограмме, когда я вышел наружу, но я совершенно не связывал это с Лодером. Я подумал, что это какая-то глупость служащих «Вестерн Электрик». — Совершенно верно. Ну, как только я получил ее, я кинулся к Лодеру с отмычкой в одном кармане и автоматическим пистолетом — в другом. Добряк Бантер — со мной, с наказом, что если я не вернусь к назначенному времени, он должен звонить в полицию. Таким образом, все было, как видите, учтено. Бантер и был тем шофером, который вас ожидал, мистер Варден, но вас охватило подозрение — и винить вас невозможно — так что все, что нам оставалось сделать — это отправить ваш багаж к аэровокзалу. По пути мы встретили слуг Лодера, направлявшихся на машине в Нью-Йорк. Так мы узнали, что находимся на верном пути, а также, что работа, предстоящая мне, не столь сложна. О нашей беседе с Варденом вы уже слышали. Право слово, мне нечего добавить к этому. Когда я увидел, что он в безопасности и вне дома, я направился в студию. Она была пуста; тогда я открыл потайную дверь и, как ожидал, заметил полоску света из-под двери мастерской в конце коридора. — Значит, Лодер был там все это время? — Ну, конечно. Я взял в руку свой пистолетик и аккуратно отворил дверь. Лодер стоял между ванной и рубильником, погруженный в свое занятие: настолько, что не слыхал моего появления. Руки у него были в графите, большая куча его лежала на подстилке, а в руках он держал длинный пружинистый моток медной проволоки, бегущей к трансформатору. Большая упаковка была вскрыта, и все крюки заняты. — Лодер! — позвал я.