На нем были хлопковые пижамные штаны, которые Эмма купила за три доллара у продавца на PCH[2]. Он был неравнодушен к ним, странно схожим в своем простом, лёгком материале с теми, которые он носил в Дикой охоте. Если его и беспокоило то, что на них был узор из зеленых трилистников с вышитыми словами «GET LUCKY», он этого не показывал. Он сел, когда вошла Эмма, провел рукой по своим волосам и улыбнулся ей. У Марка была улыбка, которая могла разбить твое сердце. Казалось, он поднял свое лицо и осветил глаза изнутри голубым и золотым. — Странный вечер, на веру. — Сказал он. — Не говори «на веру», — она плюхнулась на кровать рядом с ним. Он не спал на кровати, но, похоже, он не имел ничего против, чтобы использовать матрас как своего рода гигантский диван. Он отложил книгу и откинулся на спинку. — Ты знаешь мои правила насчет «на верканья» в моей комнате. Кроме того, использование слов «как бы то ни было», «печально» и «отсутствие»[3]. — Как насчет «черт тебя подери»[4]? — Наказание за «черт тебя подери» очень серьезное, — сказала она ему. — Тебе придется бежать голым в океан перед Центурионами. — А потом? — Марк выглядел озадаченным. — Извини, я забыла, — вздохнула она. — Большинство из нас старается не показываться перед незнакомцами голышом. Поверь мне на слово. — В самом деле? Ты никогда не плавала голой в океане? — Это уже другой вопрос, но нет, я никогда этого не делала, — она откинулась назад, располагаясь рядом с ним. — Мы должны однажды, — сказал он. — Все мы. — Я не могу представить, чтобы Идеальный Диего срывал с себя всю одежду и прыгал в воду перед нами. Может, перед Кристиной. Может быть. Марк перелез с кровати на груду одеял, которые она положила на пол для него. — Я сомневаюсь в этом. Бьюсь об заклад, он плавает во всей своей экипировке. В противном случае, он должен будет снять свой значок Центуриона. Она засмеялась, и он подарил ей ответную улыбку, хотя и выглядела она вымученной. Эмма сочувствовала. Это была не обычная деятельность Сумеречной охоты, которая утомляла ее. Это было притворство. Возможно, имело смысл, что они с Марком могли только по ночам расслабляться в обществе друг друга, так как не было никого, перед кем было бы необходимо притворяться. Это были единственные мгновения, когда она могла расслабиться со дня, когда Джем рассказал ей о проклятии парабатаев, о том, как влюбленный парабатай сошел с ума и уничтожил себя и всех, кого он любил. Она сразу поняла: она не могла этого допустить. Ни с Джулианом. Ни с его семьей, которую она тоже любила. Она не могла перестать любить Джулиана. Это было невозможно. Поэтому она должна была заставить Джулиана разлюбить ее. Джулиан сам дал ей подсказку, только за несколько дней до этого. Слова, прошептавшие ей в редкий момент уязвимости: он ревновал к Марку. Ревновал, что Марк мог поговорить с ней, легко флиртовать с ней, а Джулиану всегда приходилось скрывать то, что он чувствовал. Теперь Марк прислонялся к спинке кровати рядом с ней, его глаза полуоткрыты. Темные полумесяцы под его веками, его ресницы на оттенок темнее, чем его волосы. Она вспомнила, что просила его прийти к ней в комнату. — Мне нужно, чтобы ты притворился, что мы встречаемся. Что мы влюблены. Он протянул ей руку, и она видела шторм в его глазах. Свирепость, которая напомнила ей, что фейри нечто большее, чем зеленая трава и пирушки. Что это была бессердечная дикая жестокость, слезы и кровь, молнии, которые рассекали ночное небо, словно нож. — Зачем лгать? — спросил он. Она подумала, что он спросит ее: «Почему ты хочешь рассказать эту ложь?» Но он этого не сделал. Он спросил: «Зачем лгать, когда мы можем сделать это правдой?» Она стояла перед ним, ей было больно до самой глубины души, там, где она пыталась оторваться от Джулиана, было больнее всего, будто ее лишили конечностей. Говорят, что люди иногда присоединялись к Дикой охоте, когда они понесли большие потери, предпочитая скорбеть в небесах, чем молча страдать в их обычной серой жизни. Она вспомнила, как в небе парил Марк, обняв ее за талию: она позволила ветру унести ее крики, волнующая свобода, где не было боли, беспокойства, только забвение. И вот Марк, красивый словно ночное небо, предлагает ей такую же свободу с протянутой рукой. «Что, если я смогу полюбить Марка? — подумала она. — Что, если я смогу сделать так, чтобы это было правдой?» Тогда это была бы не ложь. Если бы она смогла полюбить Марка, это бы избавило всех от опасности. Джулиан был бы в безопасности. Она кивнула. Она протянула руку Марку. Она позволила себе вспомнить ту ночь в своей комнате, взгляд в его глазах, когда он спросил ее: «Зачем лгать?» Она вспомнила его теплое прикосновение, его пальцы, опутавшиеся вокруг ее запястье. Как они чуть не споткнулись в своей поспешности, чтобы приблизиться друг к другу, встретившись почти неловко, как будто они танцевали и пропустили шаг. Она схватила Марка за плечи и потянулась, чтобы поцеловать его. Он был жилистым благодаря Охоте, не такой мускулистый, как Джулиан, кости его ключиц и плеч были заостренными под ее руками. Но его кожа была гладкой, когда она завела руки вниз под воротник рубашки, поглаживая заднюю часть шеи. И его рот был теплым. Он ощущал сладостно-горький вкус и чувствовал жар, будто у него была лихорадка. Она инстинктивно приблизилась к нему; она не понимала, что дрожит, но так оно и было. Его губы раскрылись. Он исследовал ее губы своими, посылая медленные волны тепла по всему ее телу. Он поцеловал ее в уголок рта, прикоснулся губами к ее скулам, щекам. Он отпрянул. — Эм, — сказал он, выглядя озадаченным. — Ты соленая на вкус. Она отняла правую руку от его шеи. Прикоснулась к своему лицу. Щека была влажной. Она плакала. — Я не понимаю, — нахмурился Марк. — Ты хочешь, чтобы все верили, что мы пара, и все же ты плачешь, как будто я причинил тебе боль. Я сделал тебе больно? Джулиан никогда не простит меня. Упоминание имени Джулиана почти уничтожило ее. Она опустилась на колени у подножия кровати. — У Джулиана есть еще множество вещей, о которых нужно беспокоиться, — сказала она. — Я не могу заставлять его беспокоиться обо мне. О моих отношениях с Кэмероном. Она мысленно извинилась перед Кэмероном Эшдауном, который на самом деле не сделал ничего плохого. — Это не очень хорошие отношения, — сказала она. — Не здоровые. Но каждый раз, когда они заканчиваются, я снова погружаюсь в них. Мне нужно сломать этот шаблон. И мне нужно, чтобы Джулиан не беспокоился об этом. Всего итак слишком много: Конклаву предстоит расследовать последствия смерти Малкольма, наше участие в суде… — Тише, — сказал он, садясь рядом с ней. — Я понимаю. Он поднялся и снял одеяло с кровати. Эмма смотрела на него с удивлением, когда он оборачивал его вокруг них обоих. Тогда она подумала о Дикой охоте, как он, должно быть, был с Кираном, спрятавшись в укрытиях, закутавшись в свои плащи, чтобы защититься от холода. Он провел пальцами по линии ее скулы, но это был дружеский жест. Страсть, которая была в их поцелуе, исчезла. И Эмма была рада. Казалось неправильным чувствовать, даже тень подобного, ни с кем, кроме Джулиана. — Те, кто не фейри, находят утешение во лжи, — сказал он. — Я не могу осуждать это. Я сделаю это с тобой, Эмма. Я не оставлю тебя. Она прислонилась к его плечу. Она испытала облегчение от ощущения поддержки. — Однако, ты должна сказать Кристине, — добавил он. — Она твой лучший друг; ты не можешь так много скрывать от нее. Эмма кивнула. Она планировала рассказать Кристине. Кристина была единственной, кто знал о ее чувствах к Джулиану, и она ни на секунду не поверит, что Эмма вдруг влюбилась в Марка. Ей нужно было бы рассказать об этом ради правдивости лжи, и Эмма обрадовалась. — Я могу полностью ей доверять, — сказала она. — А теперь, расскажи мне о Дикой охоте. Он начал говорить, сочиняя рассказ о жизни живущих в облаках, в пустынных и потерянных местах мира. Пустынные города у подножия Медного Каньона. Окраина Орадур-сюр-Глан, где они с Кираном спали на сгоревшем сеновале. Песок и запах моря на Кипре, в пустом курортном городе, где деревья росли сквозь стены заброшенных гранд-отелей. Эмма медленно погружалась в сон, Марк обнимал ее и нашептывал истории. Скорее всего, к ее удивлению, он вернется на следующую ночь — это поможет сделать их отношения убедительными, сказал он, но она видела в его глазах, что ему понравилась компания, как и ей. С тех пор они проводили вместе каждую ночь, развалившись в одеялах, сложенных на полу, и обмениваясь историями; Эмма рассказывала о Темной войне, о том, как она иногда чувствовала себя потерянной, когда больше не искала человека, который убил ее родителей, а Марк говорил о своих братьях и сестрах, о том, как он и Тай спорили, и о том, как Марк беспокоился, что его младший брат чувствовал себя так, как будто ему не на кого положиться, как будто Марк мог уйти в любую минуту. — Просто скажи ему, что ты можешь уйти, но всегда будешь к нему возвращаться, — сказала Эмма. — Скажи ему, что тебе жаль, что когда-то позволил чувствовать себя по-другому. Он только кивнул. Он никогда не говорил ей, что прислушался к ее совету, но она прислушалась к его и рассказала все Кристине. Это было огромное облегчение, и она несколько часов плакала в объятьях Кристины. Она даже получила разрешение Джулиана рассказать Кристине сокращенную версию ситуации с Артуром — достаточно, чтобы дать понять, насколько Джулиан нужен здесь, в Институте, своей семье. Она попросила Джулиана поделиться этой информацией; чрезвычайно неловкий разговор, но, казалось, ему стало немного легче от того, что кто-то еще будет знать об этом. Она хотела спросить его, сможет ли он рассказать остальным членам семьи правду об Артуре в ближайшее время. Но она не могла. Стены вокруг Джулиана были непроницаемы, как шипы вокруг замка Спящей красавицы. Она задавалась вопросом, заметил ли Марк, заметил ли кто-нибудь еще, или только она могла это увидеть. Она повернулась, чтобы взглянуть на Марка. Он спал на полу, его рука расположилась под щекой. Она соскользнула с кровати, устроилась среди одеял и подушек и свернулась калачиком рядом с ним. Марк крепче спал, когда был с ней — он так сказал, и она поверила. Он начал лучше питаться, быстро набирал форму, шрамы бледнели, на щеках проявлялся румянец. Она была рада. Эмме же казалось, что она умирает каждый день, но это была ее проблема — как-нибудь справится с этим. Никто не должен был ей помогать, и в каком-то смысле она была рада боли. Это означало, что Джулиан не страдал в одиночку, даже если бы верил в то, что так оно и было. И если она смогла помочь Марку, значит это чего-то да стоило. Она любила его, как должна была любить Джулиана: дядя Артур назвал бы его филией, дружеской любовью. И хотя она никогда не могла сказать Джулиану о том, как она и Марк выручали друг друга, это, по крайней мере, то, что она чувствовала, что единственное, что она может сделать для него: сделать его брата счастливым. Даже если он никогда не узнает. Стук в дверь вырвал ее из задумчивости. Она вздрогнула. В комнате было тускло, но она могла разглядеть светло-рыжие волосы, любопытное лицо Клэри выглядывало из-за края двери. — Эмма? Ты проснулась? Ты на полу? Эмма посмотрела на Марка. Он определенно спал, сгрудившись на полу, вне поля зрения Клэри. Она подняла два пальца и махнула Клэри, чтобы та закрыла дверь; через пару минут Эмма вышла в коридор, застегивая толстовку с капюшоном. — Где мы можем поговорить? — спросила Клэри. Она казалась Эмме такой маленькой, иногда было трудно вспомнить, что ей за двадцать. Волосы у нее были убраны в косички, так она выглядела еще моложе. — На крыше, — решила Эмма. — Я покажу тебе. Она потащила Клэри вверх по лестнице, к люку, а затем вышла на темную крышу. Она не была там с той ночи, когда была там с Марком. Казалось с того дня прошло несколько лет, хотя она знала, что на самом деле всего лишь неделя.