В дверь постучала и осторожно приоткрыла ее донна Лукреция: – Лоренцо, ты занят? – Входи, мама. Она вошла, плотно прикрыв дверь за собой, подошла к столу, осторожно поинтересовалась: – Луиджи сказал, что Галеаццо Сфорца сходит с ума. Это правда? Лоренцо нахмурился: – Кому еще сказал Луиджи? Плохо, если во Флоренции распространятся слухи о миланском герцоге, союз с которым заключен не так давно. – Только мне. Он понимает, что это опасно. Так это правда? Вместо ответа Лоренцо протянул матери письмо Боны Савойской. С каждым мгновением лицо матери становилось все более хмурым. У Флоренции ненадежные союзники – неверная Светлейшая республика Венеция, всегда готовая оказаться в стороне, и Милан, где правит полубезумный герцог… Но мать добавила еще: – Италию охватывает безумие. На юге неаполитанский король Ферранте с его мумиями, на севере Галеаццо Сфорца, а в центре папа Сикст со своими племянниками. – И не знаешь, кто хуже, – согласился Лоренцо. Наблюдая, как искажает лицо сына гримаса боли при попытке подняться с кресла, донна Лукреция участливо поинтересовалась: – Болят? Тот кивнул. Только перед матерью Лоренцо не скрывал своих мучений, только она знала, каких усилий стоит улыбаться, пряча от всех сильную боль, как трудно дается каждое движение. И только Лукреция догадывалась, как боится ее Великолепный сын оказаться столь же беспомощным, каким был в конце жизни отец. – Тебе стоит поехать на серные источники. Говорят, помогает. Лоренцо грустно усмехнулся: – Я буду пахнуть серой? Этот запах въедается в кожу и волосы навсегда. – Ты все равно не чувствуешь запах, – неосторожно напомнила мать и поспешила исправить оплошность, – как и я. Потому я не знаю, как пахнет сера, дорогой. – Говорят, дьявольски. Представляешь Великолепного, появившегося на празднике в облаке серной вони? Не боишься, что папа Сикст сочтет это поводом для отлучения, если не вообще сожжения? – Перестань! – Лукреция даже перекрестилась. – Отправляйся на источники, пока еще хоть что-то может помочь. И снова получилось неладно. Лоренцо взял ее руки в свои, на мгновение замер, готовый просто уткнуться в ладони, прижаться, чтобы тонкие длинные пальцы нежно перебирали волосы, гладили по голове, успокаивая и всегдашнюю боль, и душу, как это могут только материнские руки, материнское сердце. – Сколько мне осталось, мама? Не до смерти, а до той минуты, когда я не смогу двигаться? Лукреция ответила честно: – Не знаю. Тем более цени каждый день. – Я ценю… – И отправляйся к источникам в Морбе. Хочешь, я с тобой? Говорят, там и для меня водица найдется. Скажешь, что везешь меня… Лоренцо рассмеялся такой немудреной хитрости. Чего уж, вся Флоренция знает, что Лоренцо Медичи унаследовал от деда и отца проклятую подагру, уродующую суставы, ограничивающую движение. Удивительно, но Джулиано, кажется, нет. Лоренцо поднял левую руку, с трудом повернул, разглядывая кисть с длинными, как у матери и деда пальцами, которые болезнь уже начала выворачивать в суставах. Скоро все пальцы будут с шишками. – Так ты поедешь? – Моисей кормит меня разными снадобьями и велит носить на среднем пальце левой руки перстень с огромным сапфиром в золоте. – Поэтому ты заказал такой? – Да, но вышло неудачно. Оказывается, сапфир должен касаться кожи руки. От снадобий болит желудок, приходится пить другие для желудка, начинает болеть голова… – Моисей умелый врач, его отцу посоветовал Фичино, – осторожно напомнила Лукреция. – Да, я помню, что отец Марсилио привел к нам Моисея, но что они все смогли? Ничего. – С трудом устроившись на подушках в кресле, чтобы суставам было удобно, Лоренцо невесело рассмеялся: – Моисей советует мне не есть мяса, а есть побольше овощей, особенно весной. Говорит, что только тогда можно будет замедлить болезнь. Я же не лошадь, чтобы питаться сеном вместо свинины, я умру с голода. Мне двадцать пять лет, у меня маленькие дети, которых будет просто некому поручить. Не Джулиано же. Да, я поеду на серные источники, и пусть воняет! Если раньше Лоренцо Медичи много времени проводил в разъездах по охотничьим угодьям вместе с такими же беспокойными друзьями, то с того дня он стал все чаще отлучаться на разные курорты, чтобы хоть немного облегчить страшную боль, уродующую суставы. А его врач Моисей был прав, подагру действительно провоцирует большое потребление мяса. Подагра была столь же распространенной болезнью богачей, как и диарея. Пиршественные и повседневные столы состоятельных людей изобиловали мясными блюдами, овощи и темный хлеб с луком считались пищей бедняков. К тому же Европе еще только через два десятилетия предстояло познакомиться с Новым Светом и еще позже попробовать картофель и помидоры, кукурузу и подсолнечник, кабачки и тыкву и многое другое. Когда-то дед советовал ему, совсем еще мальчишке, не воевать, проливая чью-то кровь, а покупать. – Сделай так, чтобы интересы врага совпали с твоими, и у тебя будет одним врагом меньше. Юный Медичи пытался понять и не мог. – А если эти интересы прямо противоположны? – Тогда найди его друзей, интересы которых можно изменить в свою пользу. Лоренцо погрустнел: – Разве друзья продаются? Козимо грустно улыбнулся: – Ты прав, мой мальчик. Настоящие друзья не продаются. Я неудачно назвал тех, кто будет с тобой только потому, что это выгодно. Они просто сторонники, которые будут называть себя твоими друзьями. И научиться отличать одних от других трудно, но обязательно нужно. – А если он тоже начнет покупать сторонников? – Разори врага, лиши его возможности покупать других. Мой отец учил меня, что все в мире продается и покупается, и главное, не продать интересы семьи и не потерять себя самого, покупая кого-то. Козимо Медичи просил внука просто запомнить, твердя, что поймет он позже. Теперь Лоренцо жалел, что не записывал советы деда, надеясь на свою цепкую память. Подвела, с годами многое внушаемое дедом забылось. Лоренцо вздохнул: значит, придется додумывать самому, представляя, как поступил бы на его месте мудрый Отец Отечества. Медичи взял лист бумаги, разделил пополам жирной чертой и написал с одной стороны «Медичи», с другой «Пацци». Сколько Лоренцо себя помнил, Пацци соперничали с его семьей. Козимо попытался примирить семьи, выдав старшую сестру Лоренцо Бьянку, которой тогда не исполнилось и тринадцати, за одного из Пацци – Гильельмо. Донна Лукреция дала согласие, Гильельмо из беспокойных братьев Пацци самый мягкий и вменяемый. Куда хуже Франческо или тот же Джакомо. Даже покладистый Джованни менее симпатичен. А уж о дяде этих братьев Якопо Пацци и говорить нечего. Волчья стая вся под его властью. У самого Якопо детей нет, вернее, есть незаконнорожденные дочери, потому этот старый лис покровительствует племянникам, особенно Франческо. Вот кто опасен… Под словом «Пацци» появились имена Якопо и Франческо. Франческо управляет римским филиалом банка Пацци, и Лоренцо не сомневался, что вся история с кредитом для Риарио вообще его задумка. Наверняка он подсказал Риарио мысль о покупке Имолы. Лоренцо был не прав, Джироламо сообразил все сам, а Франческо Пацци лишь воспользовался удачным стечением обстоятельств. Обвинить Пацци не в чем, любой другой на их месте поступил бы так же. Но дело это не меняло. Лоренцо злился скорее оттого, что соперникам удалось обойти его, да еще и помочь другому сопернику – Риарио. Под именем Франческо появились имена его братьев и кузенов, в том числе Гильельмо и Джованни. – Ишь какие богатые, могут мгновенно ссудить Риарио сорок тысяч флоринов! – фыркнул Лоренцо и вдруг замер. Обида – это реакция бессилия, если человек что-то может сделать в ответ или даже противопоставить, он действует, забыв об обиде. Джованни Пацци не так давно женился на единственной дочери Борромео, флорентийского богача, хотя и не из банкиров. Беатриче принесла не просто большое приданое, она подарила мужу все состояние Борромео, поскольку ее отец вскоре умер. Ни у кого не вызвало возражений то, что Беатриче наследовала после отца, ну разве только его племянник Карло Борромео громогласно сокрушался об отсутствии у дяди завещания, по которому непременно получил бы часть средств. Почему часть, а не все? Карло человек послушный Медичи, давно с ними в одной компании и в благодарность за малую толику станет рупором воли Великолепного. «Не перестарался бы, а то заставь дурака богу молиться…» – подумал Лоренцо. Мысль отобрать у Беатриче Борромео, вернее, теперь у ее мужа Джованни Пацци, полученное наследство понравилась Лоренцо настолько, что он даже отодвинул первую – об обвинении Франческо в государственной измене. Это тоже надо провести в Синьории, но и с наследством поторопиться. Или все же сначала обвинение, чтобы убрать Франческо? Тот не глуп и не станет приходить по вызову, как когда-то сделал дед Лоренцо Козимо Медичи, подвергнув свою жизнь опасности. Нет, Франческо обычно живет в Риме, там и останется, а папа Сикст ни за что не выдаст флорентийцам своего нового банкира, разве что… Озорная мысль о том, что как раз может выдать, чтобы избавиться от кредитора, вспыхнула и потухла. Нет, Риарио взял деньги у банка Пацци, а не у Франческо лично, а всю семью Пацци обвинить не в чем. – Пока не в чем, – решил Лоренцо, не сомневаясь, что повод вскоре представится. А для начала нужно подкосить их финансовое положение. Да, лишение наследства Беатриче будет хорошим ударом. У Пацци так много денег, чтобы разбрасываться ими на нужды папских племянников в ущерб интересам Флоренции? Тогда пусть отдадут то, что им не принадлежит. Вообще-то, закона о наследовании только по мужской линии в случае отсутствия завещания во Флоренции пока не было, его нужно срочно принять. Только сделать это так, чтобы Медичи не заподозрили в намеренном ущемлении прав соперников. Что, если у Борромео было завещание? Узнать об этом можно только у нотариуса. Сер Пьеро да Винчи, конечно, свой человек, но лучше, чтобы ничего не знал и он… У Медичи свои люди везде, даже в домах тех, кому он полностью доверяет. Скромный писарь-помощник нотариуса Пьеро да Винчи на вопрос ответил, не задумываясь: – Нет, милорд, завещания не было.