Воспоминания об отце вызвали в душе острую боль и жалость. Седой, с вечно усталым лицом. Он столько лет старался спасти небольшое семейное предприятие, которое было обречено и, несмотря на все усилия и заботы, медленно разорялось. Не из-за неспособности отца вести дела… Просто оно устарело – наступал прогресс. Как ни странно, любовь Мидж была отдана не ее блестящей матери из рода Энкейтллов, а тихому усталому отцу. Каждый раз, возвращаясь после визита в Эйнсвик, которым неистово восторгалась всю жизнь, она читала легкое неодобрение на усталом отцовском лице и тогда бросалась ему на шею, повторяя: «Я рада, что вернулась домой… Я рада быть дома!» Мать умерла, когда Мидж было тринадцать лет. Иногда Мидж сознавала, как мало она знала о своей матери, рассеянной, очаровательной и веселой. Сожалела ли она о своем замужестве, которое поставило ее вне клана Энкейтллов? Этого Мидж не знала. После ее смерти отец становился все более тихим и на глазах седел. Попытки устоять в борьбе с конкурентами делались все более бесполезными. Он умер тихо и незаметно, когда Мидж было восемнадцать лет. Мидж жила у многих родственников со стороны Энкейтллов, принимала от них подарки, развлекалась, но от денежной помощи отказывалась. И хотя она любила их, иногда остро чувствовала себя человеком не из их круга. «Они ничего не знают о жизни», – думала она с затаенной враждебностью. Эдвард, чуткий, как всегда, озадаченно смотрел на нее. – Я чем-то вас расстроил? – спросил он мягко. В комнату вошла Люси. Она была в самой середине одного из своих обычных диалогов. – …Видите ли, в самом деле неизвестно, предпочтет ли она «Белого оленя» или нас. Мидж удивленно посмотрела на нее, потом на Эдварда. – На Эдварда смотреть бесполезно, он все равно не знает, – заявила леди Энкейтлл. – Но ты, Мидж, ты всегда очень практична. – Не понимаю, о чем ты говоришь, Люси! Люси казалась удивленной. – Судебное заседание, дорогая! Должна приехать Герда. Остановится она у нас или в «Белом олене»? Конечно, здесь все связано с тяжелыми переживаниями… но в «Белом олене» найдутся люди, которые будут глазеть на нее, и, конечно, репортеры. В среду в одиннадцать или в одиннадцать тридцать? – Внезапно улыбка озарила лицо леди Энкейтлл. – Я никогда не была на суде. Думаю, что серый костюм и, конечно, шляпа, как в церкви, но, разумеется, без перчаток! Люси прошла по комнате и, подняв телефонную трубку, сосредоточенно ее рассматривала. – Знаете, – продолжала она, – у меня, кажется, вообще теперь нет перчаток, кроме садовых! Ну и, конечно, длинных, вечерних, оставшихся еще со времен губернаторства Генри. Перчатки – это довольно глупо, не правда ли? – Их единственное назначение – избежать отпечатков пальцев во время преступления, – сказал улыбаясь Эдвард. – Как интересно, что ты сказал именно это! Очень интересно! А зачем мне эта штука? – Леди Энкейтлл с легким отвращением посмотрела на телефонную трубку, которую держала в руке. – Может быть, ты хотела кому-нибудь позвонить? – Не думаю. – Леди Энкейтлл задумчиво покачала головой и бережно положила трубку на место. – Мне кажется, Эдвард, что ты не должен волновать Мидж. Она и так переживает из-за смерти Джона больше, чем мы. – Дорогая Люси! – воскликнул Эдвард. – Я только выразил беспокойство по поводу места, где работает Мидж. По-моему, оно совершенно неподходящее. – Эдвард считает, что у меня должен быть восхитительный, полный понимания и сочувствия работодатель, который сможет меня оценить, – сухо сказала Мидж. – Милый Эдвард, – с полным пониманием улыбнулась Люси и вышла из гостиной. – Серьезно, Мидж, – обратился к ней Эдвард, – меня беспокоит… – Она платит мне четыре фунта в неделю, – перебила его Мидж. – В этом все дело! Она быстро прошла мимо Эдварда и вышла в сад. Сэр Генри сидел на своем привычном месте – низкой ограде, но Мидж свернула в сторону и направилась к цветочной дорожке. Ее родственники, конечно, очаровательны, но сегодня все их очарование ей ни к чему. В верхней части дорожки на скамье сидел Дэвид Энкейтлл. Чрезмерным очарованием он не отличался. Мидж направилась прямо к нему и села рядом, отметив про себя со злорадством его замешательство. «Как невероятно трудно, – подумал Дэвид, – удрать от людей». Он вынужден был покинуть спальню из-за стремительного нашествия горничных со швабрами и тряпками. Библиотека с «Британикой», на что он уповал с оптимизмом, тоже оказалась ненадежным убежищем. Леди Энкейтлл дважды появлялась и исчезала из библиотеки, ласково обращаясь к нему с вопросами, на которые, кажется, просто невозможно дать разумный ответ. Он вышел в сад поразмышлять о своем положении. Этот визит, на который он нехотя согласился, теперь затянулся из-за внезапного убийства. Дэвид, предпочитавший созерцательность «Академического прошлого» или серьезные дискуссии относительно «Будущего левого крыла», не привык иметь дело с жестокой реальностью настоящего. Дэвид, как он решительно заявил леди Энкейтлл, никогда не читал «Ньюс оф де уорлд», но случилось так, что происшествие, достойное этой газетенки, само пожаловало в «Лощину». Убийство! Что подумают его друзья! Как, вообще говоря, следует относиться к убийству? Какую реакцию оно должно вызвать – скуку? Отвращение? Или восприниматься как нечто слегка забавное? Стараясь разобраться во всем этом, Дэвид меньше всего хотел, чтоб ему помешала Мидж. Он с беспокойством посмотрел на нее, когда она села рядом, и его удивил вызывающий взгляд, которым она ему ответила. Несимпатичная девушка, и никакого интеллекта. – Как вам нравятся ваши родственники? Дэвид пожал плечами: – Разве об этом думают! – Стоит ли вообще о чем-либо думать?! – подхватила Мидж. «Уж она-то, – заметил про себя Дэвид, – вовсе не способна думать». И добавил почти любезно: – Я анализировал свою реакцию на убийство. – Странно, конечно, быть причастным к убийству, – сказала Мидж. – Утомительно, – отозвался, вздохнув, Дэвид. – Пожалуй, это самое подходящее определение. Все клише, которые приходят на ум, существуют только на страницах детективных романов! – Вы, наверное, сожалеете о том, что приехали? – спросила Мидж. Дэвид вздохнул. – Да, я мог бы остаться с моим другом в Лондоне. У него книжный магазин, где продаются книги «Левого крыла». – Я думаю, здесь комфортабельнее, – сказала Мидж. – Разве комфорт так уж необходим? – презрительно спросил Дэвид. – Иногда я чувствую, что не могу думать ни о чем другом, – сказала Мидж. – Отношение к жизни избалованного человека! – заявил Дэвид. – Если бы вы работали… – А я работаю, – прервала его Мидж. – Именно поэтому у меня тяга к комфорту: удобные кровати, мягкие подушки. Рано утром у вашей постели тихо ставят чашку чаю. Керамическая ванна, много горячей воды, чудесные соли для купанья, мягкие кресла, в которых просто утопаешь… Мидж остановилась. – Все это рабочие должны иметь, – заявил Дэвид. Хотя он несколько сомневался по поводу ранней чашки чаю, тихо поставленной на подносе у кровати. Это звучало уж слишком по-сибаритски[52] для серьезно организованного общества. – Не могу не согласиться с вами, – сердечно подхватила Мидж. Глава 15 Когда зазвонил телефон, Эркюль Пуаро наслаждался утренней чашечкой шоколада. Он встал и поднял трубку. – Алло! – Мосье Пуаро? – Леди Энкейтлл? – Как мило, что вы узнали меня по голосу. Я не помешала? – Нисколько! Надеюсь, на вас не слишком сказались вчерашние горестные события? – Нет, благодарю вас. В самом деле горестные, хотя я чувствую себя полностью от них отстраненной. Я позвонила, чтобы узнать, не сможете ли вы зайти… Я понимаю, что причиняю вам неудобство, но я в самом деле очень обеспокоена. – Разумеется, леди Энкейтлл. Вы хотите, чтобы я зашел сейчас? – Да, именно сейчас. Как можно скорее. Очень любезно с вашей стороны. – Не стоит благодарности. Разрешите, я пройду через лес. – О да, конечно… Это кратчайший путь. Очень вам благодарна, мосье Пуаро!