Глава 28 Без сна, с сухими глазами, Мидж лежала в темноте, беспокойно ворочалась. Она услышала, как открылась дверь, послышались шаги в коридоре мимо ее двери. Дверь открылась из комнаты Эдварда, и шаги были его. Мидж включила лампу у кровати и посмотрела на часы, стоявшие около лампы на столике. Было без десяти минут три. В такой час Эдвард прошел по коридору и спустился по лестнице… Странно. В этот вечер все отправились спать в половине десятого. Она не могла уснуть и лежала с болью в сердце и воспаленными глазами. Мидж слышала, как внизу пробили часы… Под окном ее спальни кричала сова. Она чувствовала, как постепенно нарастает депрессия. «Я не могу больше, – стучало в висках, – я больше не могу… Опять наступает утро… И так изо дня в день!» По своей воле она изгнана из Эйнсвика… самого прекрасного и самого дорогого места на земле, которое могло бы принадлежать ей. Но лучше изгнание, лучше одиночество, однообразное, тусклое существование, чем жизнь с Эдвардом и тенью Генриетты. До этого дня в лесу она не знала, что сможет ревновать так мучительно. В общем, Эдвард никогда и не говорил, что любит ее. Привязанность, доброта, не больше; он никогда не притворялся. Она принимала такое положение вещей, пока не поняла, что значит жить с человеком, чье сердце и ум постоянно заняты другой. Тогда стало ясно: одной привязанности Эдварда ей недостаточно. Эдвард прошел мимо ее двери, вниз по лестнице… Странно… Куда он направился? Тревога нарастала, наложившись на то постоянное беспокойство, которое вызывала в ней теперь «Лощина». Что делает Эдвард внизу в такой ранний час? Может, он вышел из дома? Мидж не могла больше оставаться в бездействии… Она набросила халат и, взяв фонарик, вышла в коридор. Было довольно темно, свет нигде не горел. Мидж подошла к лестнице. Внизу тоже было темно. Мидж сбежала вниз и, секунду поколебавшись, включила свет в холле. Никого. Входная дверь заперта. Мидж нажала на боковую дверь… тоже заперта. Значит, Эдвард не выходил. Где же он? Вдруг она подняла голову и втянула воздух. Запах газа… очень слабый запах газа. Обитая сукном дверь в коридор слегка приоткрыта. Мидж вышла в коридор и увидела слабую полоску света у кухонной двери. Запах газа значительно усилился. Мидж пробежала по коридору на кухню. Эдвард лежал на полу, сунув голову в духовку, газ был включен до отказа. Мидж была девушкой быстрой и практичной. Она распахнула ставни, но не смогла открыть окно и тогда, обернув руку полотенцем, разбила стекло. Затем, стараясь не дышать, оттащила Эдварда от газовой плиты и закрыла кран. Эдвард был без сознания, и дыхание его было прерывистым, но Мидж знала, что он потерял сознание только что. Ветер, врываясь через разбитое окно и открытую дверь, быстро рассеял газ. Мидж подтащила Эдварда ближе к окну, где струя воздуха была сильнее. Она села на пол, обхватив его сильными, крепкими руками. – Эдвард, Эдвард, Эдвард… – звала Мидж, вначале тихо, потом с возрастающим отчаянием. Он шевельнулся, открыл глаза и посмотрел на нее. – Духовка, – чуть слышно произнес он, и его взгляд остановился на ней. – Я знаю, дорогой, но почему… Почему? Эдварда охватила сильная дрожь, руки были холодные и безжизненные. – Мидж?! – В голосе Эдварда были удивление и радость. – Я слышала, как ты прошел мимо моей двери, – сказала она, – я не знала… спустилась вниз. Эдвард глубоко вздохнул. – Лучший выход из положения, – сказал он и добавил: – «Ньюс оф де уорлд». Мидж вначале не поняла, но потом вспомнила высказывание Люси в день, когда произошла трагедия. – Но почему, Эдвард, почему… почему? Он посмотрел на нее, и холодная пустота в его взгляде испугала Мидж. – Потому что я понял, что никогда не был стоящим человеком. Вечный неудачник, обреченный на прозябание. Это люди, подобные Кристоу, умеют жить. Они добиваются успеха, и женщины восхищаются ими. Я – ничтожество, размазня. Я получил Эйнсвик, и у меня достаточно средств для жизни… иначе я бы пропал. Карьеры я не сделал… так и не стал приличным писателем. Генриетте я не нужен. Я никому не нужен. Тогда… в «Баркли»… я было подумал… Но получилось то же самое. Тебе, Мидж, я тоже безразличен. Ты не можешь принять меня даже ради Эйнсвика. Поэтому я решил, что лучше уж уйти совсем. – Дорогой мой, дорогой… – Слова вырывались стремительно. – Ты не понял. Это из-за Генриетты… потому что я думала, ты все еще любишь Генриетту. – Генриетта? – невнятно прошептал Эдвард, как будто говорил о ком-то невероятно далеком. – Да, я очень любил ее. Мидж услышала, как он прошептал едва слышно: – «Как холодно…» – Эдвард… дорогой мой! Руки Мидж крепче обхватили Эдварда. Он улыбнулся ей и прошептал: – С тобой так тепло, Мидж, так тепло. «Да, – подумала она, – это и есть отчаяние. Холод… бесконечный холод и одиночество». До сих пор она не знала, что отчаяние – это холод. Отчаяние представлялось Мидж чем-то горячим, страстным, даже неистовым. Здесь было совсем другое. Это отчаяние – полнейший мрак, холод и одиночество. Грех отчаяния, о котором говорят священники, это леденящий грех, когда человек отторгнут от теплых, живительных контактов с людьми. – С тобой так тепло, Мидж! – снова повторил Эдвард. И Мидж внезапно с гордой уверенностью подумала: «Ведь это именно то, что ему нужно… то, что я могу ему дать!» Все Энкейтллы холодные; даже в Генриетте есть нечто ускользающее, что-то от призрачной холодности эльфов, которая таится в крови Энкейтллов. Пусть Эдвард любит Генриетту как недосягаемую, неуловимую мечту. Но в чем он действительно нуждается – так это в теплоте, постоянстве, уверенности. И взаимопонимании, и любви, и смехе, звучащем в Эйнсвике. «Эдварду нужно, чтоб кто-то зажег огонь в его камине, – подумала Мидж. – И это сделаю я». Эдвард посмотрел на нее. Он увидел лицо Мидж, наклонившейся над ним, теплую смуглость ее кожи, крупный рот, спокойный взгляд, темные волосы, как два крыла осенявшие ее лоб. Генриетту он всегда воспринимал как отражение прошлого. Во взрослой женщине он хотел видеть только семнадцатилетнюю девушку, свою первую любовь. Теперь же, глядя на Мидж, он испытывал странное чувство, так как видел как бы несколько Мидж сразу: школьницу с волосами, заплетенными в две косички, и женщину с темными волнами волос, обрамляющих сейчас ее лицо, и он явственно представил, как эти волны будут выглядеть, когда их тронет седина. «Мидж, – думал он, – настоящая… Единственная. – Он чувствовал ее живительное тепло, силу. – Темноволосая, энергичная, настоящая! Мидж – вот опора, на которой я могу построить свою жизнь». – Дорогая Мидж, – сказал он, – я люблю тебя. Не оставляй меня больше. Она наклонилась, и он почувствовал на своих губах тепло ее губ, почувствовал, как ее любовь укрывает и защищает его, и счастье расцветает в холодной пустыне, где он так долго жил. Мидж, внезапно рассмеявшись, сказала: – Эдвард! Таракан вылез посмотреть на нас. Не правда ли, он очень славный? Вот уж никогда не думала, что черный таракан может мне так понравиться! Как необычна жизнь, – продолжала она задумчиво. – Мы сидим в кухне на полу, где все еще пахнет газом, рядом с тараканами и чувствуем себя так, будто мы в раю! – Я готов остаться здесь навсегда, – мечтательно произнес Эдвард. – А теперь нам лучше пойти поспать. Сейчас четыре часа. Что мы скажем Люси насчет разбитого окна? «К счастью, – подумала Мидж, – как раз Люси можно спокойно все объяснить. Она поймет». Следуя примеру Люси, Мидж вошла к ней в комнату в шесть часов утра и выложила без всяких прикрас все, как было. – Эдвард ночью спустился вниз и положил голову в газовую духовку, – сказала она. – К счастью, я услышала его шаги и пошла за ним. Я разбила окно, потому что не смогла его быстро открыть. Мидж не могла не признать, что Люси держалась просто великолепно. Она мило улыбнулась, будто не случилось ничего особенного. – Мидж, дорогая, – сказала она, – ты всегда так практична! Я уверена, что ты будешь величайшим утешением и поддержкой для Эдварда. Когда Мидж ушла, леди Энкейтлл некоторое время лежала задумавшись. Потом она встала и направилась в комнату мужа, дверь которой на этот раз не была заперта. – Генри! – Дорогая! Еще первые петухи не пели! – Нет, конечно. Но послушай, Генри, это в самом деле очень важно. Мы должны выбросить газовую плиту и установить электрическую. – Почему? Она ведь хорошо работает, не правда ли? – О да, дорогой. Но она внушает людям странные мысли, а ведь не каждый может быть таким практичным, как наша дорогая Мидж. Она выскользнула из комнаты. Сэр Генри с ворчаньем перевернулся в кровати на другой бок. Он только начал было дремать, как внезапно проснулся. – Мне приснилось, – проворчал он, – или Люси в самом деле приходила и что-то говорила о газовых плитах? Следуя по коридору и увидев в открытую дверь газовую горелку, леди Энкейтлл решила поставить чайник. «Иногда, – подумала она, – людям нравится рано утром выпить чашку чаю». Воодушевленная собственными рассуждениями, она вернулась в постель и опустилась на подушку, довольная жизнью и самой собой. Эдвард и Мидж в Эйнсвике… следствие закончено… Она снова пойдет и поговорит с мосье Пуаро. Славный маленький человек. Внезапно новая мысль сверкнула в ее мозгу. Она села в кровати. «Интересно знать, – размышляла леди Энкейтлл, – подумала ли она об этом?»